Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Совершенно прекрасная Нэнэ в подтяжках. Я обожаю женщин в подтяжках, это так сексуально.

Еще одна фотография из этой фотосессии

@темы: Такаразука

---

Интересная была версия "Жизели" в Балле Тиэтр в 1955 году - вот та самая, где Эрик танцевал с Алисией Марковой (и между прочим, танцевал он Альбрехта впервые в жизни). Если верить Мейнерцу, Соня Арова исполняла в этой версии две роли: в первом акте она появлялась Батильдой, а во втором акте она исполняла роль Мирты, пытаясь затанцевать своего бывшего возлюбленного и нынешнего друга Эрика до смерти. Причем если я правильно понимаю, фишка была именно в том, что Соня появлялась Батильдой и Миртой в одном и том же спектакле, исполняя две роли за один вечер (ну, или день, если спектакль был дневной). А вообще Мейнерц отмечает, что Люсия Чейз, худрук Балле Тиэтр, распределявшая роли, вообще не была от Сони в большом восторге. Но я думаю, Соня была прекрасной Миртой.
За девять лет до этой "Жизели", в 1946 году, Эрик выступал в кордебалетной роли крестьянина в "Жизели" Королевского Датского театра, с Марго Ландер в заглавной роли. Это была постановка Александра Волинина, основанная на "турне-версии" "Жизели", которую некогда ставила труппа Анны Павловой. По воспоминаниям Эрика, это была сокращенная, "полумертвая" версия, "инструмент" для Павловой - она блистала в главной роли, все остальные, от Альбрехта до последней виллисы, просто служили для нее обрамлением. Разумеется, Эрик не мог быть в восторге от такого спектакля.
Но я надеюсь, я еще напишу подробнее и о "Жизели" 1955 года, и о Рэе Барре, и о первой полноценной "Сильфиде" Эрика, и о его учебе у Веры Волковой... обо всем напишу, если жива буду. А пока - даешь фотографию из "Жизели": правда, не из постановки с Марковой, а из совсем другой, более поздней постановки Королевского Датского балета. В роли Жизели - Кирстен Симоне, с ней Эрик танцевал еще в "Кармен" и в "Фрекен Юлии". Редкий случай - светловолосая Жизель, да еще и в паре со светловолосым Альбрехтом.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn, "Giselle", Erik Bruhn - photos

---

В каждой более-менее подробной биографической справке о Патсаласе написано, что был он танцовщиком и хореографом. И хореографические работы его обязательно перечислены, ну, по крайней мере, самые крупные и значительные. А вот какие роли исполнял сам Патсалас, где он танцевал - не сказано, хоть пытай каленым железом. А мне же интересно, черт возьми, я же хочу знать, я любопытная сволочь. Перерыла интернет, нашла в какой-то там канадской газете (Toronto Star, кажется) за какой-то лохматый год конца семидесятых полстрочки о том, что в каком-то национальном туре Константин попеременно с Эриком исполнял роль Коппелиуса в "Коппелии". Интересно, а роль Мэдж он попеременно с Эриком не исполнял? Из Константина получилась бы отличная черноглазая ведьма, прям хоть сейчас на костер.
В общем, ничего нет, информации нет, документалки, в которых либо появляется сам Константин, либо есть отрывки из его балетов, - недоступны, разумеется, и даже фотографии почти закончились, выкладывать нечего. Вот разве что остался этот портрет, испорченный логотипом:



И все-таки смешно, что я пишу о Константине, а ставлю тэг "Эрик Брун".

@темы: Erik Bruhn, Constantin Patsalas

---

Немного сладкого для эрикоманьяков вроде меня. Вообще-то это видео посвящено Веронике Теннант из Национального балета Канады, но где Национальный балет Канады - там и Эрик, куда же без него. На репетиции: Вероника танцует, а Эрик смотрит и комментирует. И оба очень хороши. Вообще мне Вероника вдруг очень понравилась, я скачала с ней балет "Mad Shadows" (хореограф - Энн Дитчберн, она работала в Национальном балете Канады в семидесятые, во времена Александра Гранта), посмотрю, что это такое. А еще нашла отрывок - тоже с Вероникой - из балета Патсаласа "Canciones", но к сожалению, там всего две минуты, и то, что в эти две минуты уложено, не производит никакого впечатления. Да и качество записи так себе. Эх, ну ладно, здесь нет ни Патсаласа, ни его балетов, а лишь Вероника, Эрик, да еще мелькают - буквально по пять секунд каждый - Барышников и Нуриев. И на них тоже очень приятно взглянуть.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", Erik Bruhn

---

UPD. Нагло поднимаю эту запись, потому что дайри-магия начала работать, одну посылку я получила, осталось еще четыре. Кто еще не ткнул в кнопочку - ткните, пожалуйста. Ведь я от большого ума только что заказала себе еще одну книгу - и на этот раз не балетную, а редчайшую редкость: биографию доктора Полидори "Poor Polidori". Издали ее однажды в начале девяностых, очень маленьким тиражом, я ее искала несколько лет, в прошлом году какой-то букинист выставил ее на Амазоне, но попросил две тысячи долларов, так что я упала в обморок и ничего тогда не купила. А сейчас без всякой надежды зашла в свой виш-лист, смотрю - а она там лежит, стоит всего шестьдесят долларов, ждет меня. Тут я поняла, что надо брать, наплевать на почту, брать надо. Но на почту плевать все-таки не стоит, а то не отдаст. Поэтому - пусть дайри-магия работает, пусть едут ко мне балетные книжки и небалетный Полли-Долли.

Итак, почта России, а может, и не России, просто почта, чудовище обло, огромно, стозевно и лаяй, проглотила в общей сложности пять моих посылок и не отдает. Я в тихом отчаянии. На громкое отчаяние сил нет, да и что толку надрываться? Перечислю все, чего жду (и боюсь, что уже не дождусь):
1. "Ballet Mystique, Behind the Glamour of the Ballet Russe" Юрия Зорича. Идет ко мне с начала ноября прошлого года.
2. "The Salon Album of Vera Sudeikin-Stravinsky". Отправлена 10 декабря прошлого года. Пришла через три месяца после отправки.
3. "A Year with Rudolf Nureyev". Отправлена 21 января. Вчера мне написал продавец и спросил: "Ну как, не пришло еще?". Я развела руками и ответила: "Ждем-с". Он явно скис, но попытался меня ободрить и успокоить, и предложил подождать еще недельку.
4. "Dance and Dancers", майский номер 1986 года. Отправлен тоже в двадцатых числах января. Волноваться еще рано, пересылка очень медленная (до 56 рабочих дней), но я уже заранее переживаю. Получено.
5. "Erik Bruhn, Danseur Noble" (с автографом Эрика). Отправлена 9 февраля. Ожидаемая дата доставки - 6 марта. Тоже как бы волноваться еще рано, но и не волноваться не получается. Пришла уже довольно давно.

В общем, я все это к чему? А к тому, что в таких обстоятельствах остается одно - прибегнуть к помощи дайри-магии. Помогите кто чем может, ткните в кнопочку. Спасибо!

запись создана: 27.02.2015 в 14:41

Вопрос: Я получу все заказанные книги?

1. Да!		17	(36.17%)
2. Непременно!		17	(36.17%)
3. И не позднее следующего понедельника!		13	(27.66%)
Всего:		47 Всего проголосовало: 20

@темы: антисоветский роман

---

Кажется, дайри-магия начала работать. Получила сегодня журнал "Dance and Dancers", майский номер восемьдесят шестого года. Статья "Remembering Erik Bruhn" оказалась менее интересной, чем я думала: сжатый биографический очерк, кое-что любопытно, но ничего нового нет, разве что одна фотография из "Фрекен Юлии", которую я не видела прежде: неподвижный и напряженный Эрик стоит, опустив руки, смотрит вперед, в никуда, а кокетливо-соблазнительная Кирстен Симоне опирается о его плечо. Смотришь на этого Эрика и вспоминаешь уже классическое определение Рудольфа: "Он так холоден, что обжигает".
Об отношениях с Рудольфом - даже дружески-профессиональных - в статье нет ни слова. Ну ладно, мы все понимаем: это восемьдесят шестой год и вообще некролог. Ни разу не названо имя Сони Аровой (есть только очень тонкий намек для понимающих: рассказывая о первой поездке Эрика в Англию в 1947 году, автор добавляет, что тогда Эрик еще и впервые влюбился), ну и конечно, ничего не сказано о Константине - а впрочем, чего я хочу, Константин вообще как бы и не существовал, не только в жизни Эрика, но и сам по себе. Короче говоря, статья деликатная, сдержанная и суховатая. Впрочем, отчасти и в духе самого Эрика. Интересно, а в Dance Magazine был некролог? Наверняка был, вот только черта с два этот Dance Magazine раздобудешь. Вообще теперь очень хочется пособирать старые балетные журналы, но это довольно дорогое удовольствие.
Давно не выкладывала фотографий Эрика. Ну, раз уж речь зашла о журналах - то вот, например, хочу этот журнал:



Эрик тут прямо на себя не похож - улыбается так искренне и в кои-то веки кажется очень расслабленным и спокойным.

@темы: Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

Вдруг вспомнилось: мне ужасно нравится, как в предпоследней сцене такаразучного звездного РиДж-2013 (каст B) Бенико-Бенволио, горевавшая над мертвыми Чиэ-Ромео и Нэнэ-Джульеттой, гладила по голове сначала Ромео, а потом и Джульетту. По-моему, ни один такаразучный Бенволио так не делал, только Бенволио в исполнении Бенико. Все остальные прикасались только к Ромео, а над Джульеттой грустили, но так, за компанию. Ну, оно и понятно, ведь Ромео - это любимый друг и кузен, а Джульетта - ну, кто она для Бенволио? А вот Бенволио-Бенико искренне горюет и о Ромео, и о Джульетте, и так хорошо, всей ладонью, гладит Джульетту по голове. Очень трогательно.
Простите. Шиппер пейринга Бенико/Нэнэ в своем репертуаре.

@темы: Такаразука

---

Ну что ж, продолжу, пожалуй, пересказывать Мейнерца. Надо же в конце концов что-то делать (работать - это не вариант, и вообще я себя плохо чувствую). В прошлый раз мы остановились на том, как летом 1947 года Эрик приехал в Лондон вместе с Поулем Гнаттом и Генри Дантоном. Отсюда и продолжим.
Из Лондона Эрик отправился в Уэльс, где Гнатт должен был выступать вместе с Метрополитен Балле. Эта маленькая компания стояла, как водится, на трех китах: на импресарио Леоне Хепнере, русском балетмейстере Викторе Гзовском и художественном руководителе Летиции Браун. Генри Дантон тоже танцевал в этой компании - вместе с молодой балериной Соней Аровой. Я думаю, нет нужды объяснять, кто была Соня и как много она значила для Эрика на протяжении всей его жизни. Одно время она была его невестой, они очень много выступали вместе - и очень близко и крепко дружили. Тогда же, когда они впервые встретились в Уэльсе, Эрику было девятнадцать лет, Соне двадцать. Впервые Соня увидела Эрика в классе (насколько я понимаю, они еще не были представлены друг другу): "Это был светловолосый, белокожий, хорошо сложенный юноша в трико. Он вытянул ногу, и я подумала: "Вот это ноги!". <...> Это был друг Поуля Гнатта, Эрик Брун". В общем, Соня высоко оценила красоту Эриковых ног - и сложно с нею не согласиться: ноги были, чего уж там, отпадные.
Эрик тоже обратил на нее внимание - но не в классе, а позже, на спектакле, когда Соня вышла Одеттой-Одиллией в "Лебедином озере". На следующий день Эрик подошел к ней, чтобы поблагодарить, и признался, что наслаждался ее выступлением. Соня была полной противоположностью датским танцовщицам, к которым привык Эрик, у них и в помине не было такого сценического темперамента, да и таких чудесных черных глаз, пожалуй, тоже.
Из Уэльса компания отправилась в Оксфорд. Заказаны были два автобуса, но один сломался, и вся толпа набилась в оставшийся автобус, причем Эрик в конце концов очутился у Сони на коленях. Гзовский очень веселился по этому поводу, а вот Соне было не до смеха. Потом они с Эриком поменялись местами, и до Оксфорда Соня ехала, сидя у Эрика на коленях, так что у него под конец пути ноги онемели.
А потом Гзовский сделал Эрику восхитительное предложение, от которого нельзя было отказаться: поскольку Генри Дантон собрался покорять Америку, то в Метрополитен Балле освободилась вакансия солиста. И Гзовский предложил Эрику присоединиться к компании. Соблазн был велик: сольные партии (в Королевском Датском балете едва закончивший училище Эрик должен был, разумеется, начинать с кордебалета), новый репертуар, возможность улучшить технику и освоить что-то новое, да и вообще - знакомство с новым миром, жизнь в другой стране, и last not least - Соня Арова. Но на пути к соблазну стояли Королевский Датский балет, балетмейстер Ландер и господин директор Хегерманн-Линденкроне. Сначала Эрик написал этим господам и попросил отпуск. Разумеется, никакого отпуска ему не дали, а велели немедленно вернуться и "исполнять долг, сэр". Эрик вернулся, но от исполнения долга увильнул и продолжил настаивать на своем и требовать отпуск. Ландер и директор бились с ним, упрашивали, угрожали, но Эрик был упрям и непоколебим: не пугала его ни потеря жалованья (это больше пугало его матушку), ни даже увольнение из Королевского балета - потому что, в конце концов, с ним еще и контракт-то не заключили в то время, и нельзя было его уволить за невыполнение этого самого контракта. В конце концов властьимущие мужи махнули на мальчишку рукой и дали ему отпуск на полгода, велев вернуться в Данию в феврале. И Эрик уже в августе вернулся в Англию и присоединился к Метрополитен Балле.

Еще немного "многобукв"

Одним из первых его успехов в этой компании стало выступление в "The Lovers' Gallery", маленьком балете, где Эрик танцевал с Селией Франкой (их пути еще не раз пересекутся в Национальном балете Канады). Танцевал он в "Лебедином озере", "Шопениане" (у Мейнерца именно так, а не "Сильфиды"), "Призраке розы", "Спящей красавице". В сущности, в Дании его и не учили танцевать эти роли, весь этот репертуар был ему абсолютно незнаком. Но он не пугался и отважно изучал и танцевал новые партии, хотя ему и приходилось нелегко. Так, например, в "Шопениане" он толком не знал, когда ему нужно выходить, а когда уходить со сцены, и народ за кулисами подсказывал ему: "Давай, твой выход!". Как вспоминал сам Эрик, "это было весело". Но все-таки тут и там ему не хватало азов, необходимых для хорошего исполнения сольных партий. Он сам признавал позднее, что ему понадобилось пять лет для того, чтобы развить выносливость и исполнять вариации на одинаково высоком уровне, а не блестяще в начале и в середине и дурно в конце. Во времена Метрополитен Балле выносливости ему явно не хватало. Возникали у него и технические проблемы - все-таки бурнонвильская школа хоть и была хороша, но для его нового репертуара требовалась другая выучка.
Да еще и Поуль Гнатт, мерзавец такой, сбивал юного Эрика с пути истинного. Они жили вместе, и Гнатт, к сожалению, едва ли мог служить образцом поведения для юных мальчиков. "Я пил, как он... <...> Я начал курить, как он, и перестал ходить в класс". За что и поплатился: у него начали болеть колени, мускулы утратили обычную гибкость. Лео Керслей, солист Сэдлерс Уэллс Балле, вспоминал, что Эрик был "мальчиком, приехавшим на каникулы со своим дядюшкой Поулем. Он проходил мимо, широко раскрыв глаза, и все девчонки были от него без ума. Селия, Соня, Филис Блейк, они все его просто обожали. Это был красивый мальчик, вырвавшийся из школы". Селия Франка вспоминала, что он был явно польщен вниманием девушек. Она звала его "a naughty boy", а Эрик явно путал "naughty" и "natty" и принимал слова Селии как комплимент. Но сильнее всего он был привязан к Соне. Они танцевали вместе, репетировали, поправляли друг друга. Соня поражалась тому, что он легко выполнял те или иные движения, не зная, как он их выполняет, а как только он пытался их проанализировать, разложить на составные элементы, как у него тут же начинались проблемы.
Когда пришло время возвращаться в Данию (зима 1948 года), Эрик поначалу хотел плюнуть на все и остаться в Англии с Соней. Но Соня, которая была старше его (пусть всего на год) и гораздо опытнее, убедила его вернуться. Она по себе знала, как важно иметь контракт со стабильной, надежной компанией, а не с бабочкой - пусть и очень творческой бабочкой - вроде Метрополитен Балле. И у нее-то как раз такие контракты бывали редко, поэтому она не хотела, чтобы Эрик бросал все ради нее и ради нестабильного будущего. Так что - Эрик вернулся в Данию, писал Соне письма, ловил себя на том, что с трудом говорит по-датски, танцевал в кордебалете, и наконец - я уже об этом писала - исполнил сольные партии в двух балетах Мясина, в "Прекрасном Дунае" и "Фантастической симфонии". А потом Соня приехала в Данию (причем для того, чтобы скопить денег на проезд, ей пришлось танцевать канкан в Париже и зверски экономить).
Приехала и познакомилась с милой семьей Эрика. По ее словам, отец Эрика был красивым, "очень тихим, очень мягким человеком", и Эрик внешне был очень на него похож. А вот с матерью у него не было ничего общего, никакого сходства. И Соня вспоминала, что Эрик вел себя с матерью довольно робко. Бедный Эрик! Зато с Соней ему было хорошо: у них была, как пишет Мейнерц, "романтическая связь", они ездили в Тиволи, гуляли там, взявшись за руки, а дома засыпали на диване, не размыкая рук. Такие трогательные дети! Перед отъездом Сони в Англию они обручились, и Эрик подарил Соне кольцо "с маленьким крестиком из пяти рубинов и четырех бриллиантов". А в июне, когда Королевский Датский балет ушел на каникулы, Эрик отправился вслед за Соней в Англию, где снова присоединился к Метрополитен Балле и станцевал "Шопениану" с юной Светланой Березовой, а Дики Бакл его заметил и не сходя в гроб благословил, похвалив его элевацию и романтический стиль.
Компания задумала поставить с Эриком и Светланой новый балет Джона Тараса "Design for Strings" - и тут стало ясно, что Эрику надо что-то делать с его пробелами в технике. На помощь пришла Селия Франка, поручившая Лео Керслею сопроводить Эрика на занятия к кому? к Станиславу Идзиковскому, бывшему дягилевскому танцовщику. "Идзи" строил свой класс по принципам и заветам маэстро Чекетти - и Эрик, абсолютно не знакомый с этой русско-итальянской школой, на первом занятии выдохся через пятнадцать минут, выдержав лишь упражнения у станка. "Он лег на пол и смотрел, как занимаются другие". Но на следующий день он снова явился к Идзиковскому и снова взял класс, и приходил две недели подряд, изучая школу Чекетти. "Он взял лучшее из обоих миров", - так отзывался Керслей об Эрике, прибавившем к бурнонвильской выучке еще и метод Чекетти. "Именно в Метрополитен Балле он начал превращаться в all-purpose danser" (хе-хе, захотелось вольно перевести как "танцовщик на все ноги"). А Соня считала, что никто позже не исполнял роль Призрака розы так восхитительно и на таком высоком уровне, как Эрик. (Но костюм у него был поразительно нелепый - если судить по приведенной у Мейнерца фотографии: лепестки роз облепляли Эрика, как чешуя. Лучше бы ему сделали такой же костюм, как у Юрия Зорича (посмотрите на фотографию).)
В конце лета Эрик вернулся в Данию. В сезоне 1948/49 у него не было заметных ролей, он снова танцевал преимущественно в кордебалете - до тех пор, пока летом 1949 года не получил возможность станцевать в отрывке из "Сильфиды" в сборной балетно-бурнонвильской солянке "Бурнонвилиана", поставленной Ландером. И это был фактически первый настоящий успех Эрика на родине. Более того - сам Эрик, самый жестокий свой критик (как говорили о нем знавшие его люди, он был способен провести безукоризненный спектакль и уйти со сцены в полном отчаянии), позднее называл это выступление "триумфом". Ландер разрешил Эрику внести некоторые изменения в хореографию, отступить от академического Бурнонвиля - и Эрик использовал эту возможность сполна. В восторге были не только "просто зрители", но и старый балетмейстер Ганс Бек, в свое время способствовавший сохранению наследия Бурнонвиля и развитию бурнонвильской школы. Сам Бурнонвиль в 1871 году предсказал Гансу Беку большое будущее - и вот, почти семьдесят лет спустя Бек подошел за кулисами к Эрику - "молодому человеку, танцевавшему в отрывке из 'Сильфиды'" - и заявил, что Эрик "далеко пойдет" и достигнет многого в своей карьере. Такая вот связь времен.
А еще благодаря тому же представлению на Эрика положил глаз Блевинс Дэвис, американский импресарио и директор американской балетной компании Балле Тиэтр, базировавшейся в Нью-Йорке. Не теряя времени зря (отчасти в стиле министра-администратора: "Вы привлекательны, я - чертовски привлекателен", но пока еще не в том смысле), Дэвис пригласил Эрика танцевать в свою компанию, пообещал взять на себя все заботы о визе, контракте и проезде, и посулил гору возможностей в Америке. Это было еще соблазнительнее, чем Метрополитен Балле, и Эрик поверить не мог, что его и вправду зовут в Америку: "такого и быть не могло". Но у него были другие планы, он собирался попросить Ландера об отпуске, чтобы отправиться в Лондон, а затем в Бордо, где Соня устроила им двоим ангажемент в местной компании. Ни о какой Америке пока не могло быть и речи.
Ландер отпустил Эрика - так же неохотно, как и в первый раз, но отпустил, и Эрик отправился в Лондон, где снова встретился с Мясиным, ставившим в Метрополитен Балле все тот же вечный "Прекрасный Дунай". Эрик ассистировал Мясину в работе над этой постановкой, искренне им восхищался и в одном интервью расхвалил Мясина как постановщика и хореографа. В общем, кому как, а мне приятно, что Эрик Лелю оценил. Ну и Леля Эрика тоже оценил, иначе бы не позвал к себе в ассистенты. Эрик снова выступал в "Шопениане" и в "Призраке розы" - с большим успехом. К сожалению, это был его последний контакт с Метрополитен Балле, через полгода компания потерпела финансовый крах и прекратила свое существование. Но Эрик к тому времени был уже далеко - в Америке.
Из Лондона он поехал в Париж, чтобы во-первых - встретиться с Инге Санд, своей коллегой и приятельницей по Королевскому Датскому балету, во-вторых - чтобы взять уроки у некоего легендарного русского балетного преподавателя (Мейнерц не называет его имени - но, возможно, и сам Эрик не назвал), ну и в-третьих - чтобы встретиться с Соней, конечно. Жили они не вместе, Эрик остановился в "Датском доме" в Университетском городке, а Соня вместе с матерью и сестрой жила в квартале Марэ. Ангажемент с Бордосским балетом почему-то пошел прахом, и Ролан Пети предложил Эрику (но не Соне) работу в Балле де Пари. Именно здесь Мейнерц рассказывает странную историю о том, что Соня якобы была беременна, и Эрик был согласен на ней жениться, но Соня считала, что им еще слишком рано создавать семью - особенно Эрику. Это противоречит позднейшим утверждениям Сони о том, что они с Эриком никогда не были любовниками. В общем, то ли я чего-то не понимаю, то ли Мейнерц что-то наплел.
Но тем летом Эрик так или иначе стоял на распутье - и в общем-то его не привлекали ни Балле де Пари, ни Бордосский балет. О том, что случилось дальше, Эрик и Соня рассказывали по-разному. Эрик говорил, что однажды они с Соней гуляли по Парижу, и когда они проходили по Вандомской площади, он увидел отель "Риц" и вдруг вспомнил, что Дэвис обещал оставить именно там, на рецепции в "Рице", билет в Америку и контракт. Соня же считала, что Эрик несколько приукрасил эту историю: на самом деле никакой случайности не было, они вполне обдуманно и намеренно пришли тогда в "Риц", чтобы узнать, выполнил ли Дэвис свое обещание. И Дэвис обещание выполнил: билет и контракт ждали Эрика - и дождались. И Эрик окончательно решил уехать в Америку.
Ну, правда, он все-таки должен был выступать у Ролана Пети, но Америка казалась гораздо соблазнительнее. Как вспоминал сам Эрик, он попросту соврал Пети, сказав, что должен вернуться в Данию, чтобы отслужить в армии. "А что, в Дании есть армия?" - удивился Пети. Вывод: Эрик, ну если уж взялся врать, ври лучше! Хотя армия в Дании, конечно, была, как же без армии? Но Эрику в ней было категорически нечего делать.
И 12 сентября 1949 года Эрик поднялся на борт теплохода, следовавшего в Нью-Йорк. Дональд Симингтон, живший с ним в одной каюте, вспоминал, что Эрик был "очень бледным и очень тихим" и "молодым, очень молодым". В Балле Тиэтр Эрик оказался единственным европейцем, и было ему очень не по себе. По сравнению с Метрополитен Балле он опустился в балетной иерархии на несколько ступеней ниже, танцевал в основном в кордебалете (даже в "Design for Strings", где он исполнял главную партию, когда этот балет ставили в Метрополитен Балле), хотя было у него и несколько сольных ролей. И еще он очень сильно нервничал и переживал из-за двусмысленности своего положения: в компании его считали просто-напросто протеже Дэвиса - причем "протеже" в самом противном смысле слова, и Люсия Чейз, худрук Балле Тиэтр, держалась с ним соответствующим образом. Эрик чувствовал себя очень униженным - и судя по всему, не столько из-за того, что его считали гомосексуалом, а из-за того, что его считали бесталанным, делающим карьеру через постель. Диана Солуэй писала об этом довольно подробно, кому интересно - почитайте у нее все перипетии этой истории. Как бы то ни было, все эти пересуды, намеки и шепотки попортили Эрику довольно много крови. Но не отвратили его ни от Америки, ни от Балле Тиэтр.
В конце мая 1950 года Эрик вернулся в Данию, в родной Королевский Датский балет. В театре на него смотрели как на чудо-юдо заморское. Арлетта Вайнрайх, тогда еще совсем юная ученица в балетном училище, не могла глаз оторвать от Эрика: "...он жевал жевательную резинку и курил сигареты, у него были белые брюки - ни у кого таких не было! - и белые носки". В общем, модник Эрик, столичная штучка, вернулся в родное болото. И меньше чем через год уволился из Королевского балета. Но об этом - в следующий раз.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сейчас час сидели с родителями и слушали "Эхо". Они уже спать легли, а я увидела в сети, что убили Немцова, пришла к ним, и мы включили радио. Меня трясет, мне не страшно, мне жутко. И ощущение такое, что этого просто не может быть. Что я встану утром и узнаю, что этого не было.
Очень верно говорили в эфире "Эха" Яшин, Сванидзе, Рыжков, Евгения Альбац: это убийство - прямое следствие агрессии, ненависти, крымнашизма, необъявленной войны с Украиной, всего, что происходит в стране в последнее время.
Я не знаю, что еще сказать. Светлая память Борису Немцову. Нам всем - сил жить дальше, переживать, выживать в этой слепящей тьме.

UPD. Отменили марш 1 марта в Марьино. Вместо него планируется траурный марш в центре. Надеюсь, на него придут все, кто собирался прийти на весенний марш. И надеюсь, что его вообще дадут провести.

@темы: антисоветский роман

---

Иногда меня поражают припадки необъяснимого идиотизма. Вот читаю у Мейнерца о том, что в 1948 году Леля Мясин... хорошо-хорошо, Леонид Федорович Мясин приехал в Копенгаген, чтобы поставить с Королевским Датским балетом два своих старых балета - "Прекрасный Дунай" (именно этот балет добрый Дягилев некогда обозвал "просто дрянью") и "Эпизод из жизни художника". Эрик тогда танцевал в кордебалете, но Мясин обратил на него внимание (потому что вообще имел хорошее чутье на талантливых и красивых мальчиков) и дал ему сольные партии в обеих постановках, причем в "Прекрасном Дунае" это была фактически центральная роль - партия Гусара. Что же касается "Эпизода из жизни художника" - тот тут Эрик появился (по крайней мере, сначала) в роли Пастуха. Вот тут меня и накрыл приступ идиотизма: я задумалась - а что это за "Эпизод из жизни художника"? Что-то родное чувствуется, но что именно? Полезла в мемуары Мясина, в книгу Гарсия-Маркеса, в книгу Суриц, стала искать по всем алфавитным указателям и спискам мясинских постановок - ну нет такого балета, хоть ты тресни. А потом меня осенило. Ну конечно, "Эпизод из жизни художника" - это же подзаголовок к балету "Фантастическая симфония" на музыку Берлиоза. Эта "Фантастическая симфония" в исполнении датчан даже на двд выходила - правда, не сам спектакль, а репетиции к нему с позднее наложенной музыкой. Почему это сразу до меня не дошло, не понимаю. И роль Пастуха действительно есть в этом балете, в третьей картине: этакий пасторальный сон, предшествующий новым кошмарам главного героя - Музыканта. Кстати, в книге Мейнерца воспроизведена фотография Эрика в роли Музыканта, а не Пастуха, так что, по-видимому, исполнял он и главную роль (что-то мне подсказывает, что тут тоже не обошлось без протекции Мясина).
А еще у Мейнерца приведена цитата из статьи в газете "Berlingske Aftenavis", где Эрика в роли Пастуха расхвалили за красоту и добавили, что его пастушеский наряд (туника, по-видимому) был таким коротким, что Эрик казался "почти обнаженным, как Мясин в 'Легенде об Иосифе'". Но я предполагаю, что ноги у Эрика были гораздо красивее мясинских (прости меня, Леля!). А в общем, не знаю почему, но меня это замечание очень повеселило.
Напоследок еще добавлю - ну, для меня это вишенка на торте - что первым исполнителем роли Пастуха в "Фантастической симфонии", поставленной в 1936 году, был Юрий Зорич. Вот такая приятная преемственность.

@темы: Дягилев и все-все-все, Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn

---

Перелистывала Кавану и нашла у нее интересную ошибку: она мимоходом пишет, что роман Эрика с Рэем Баррой начался в 1959 году. Пальцем в небо - в 1959 году он как раз закончился. А начался он в 1953/54, когда Эрику было двадцать пять лет, а Рэю - двадцать три. Они оба выступали в Балле Тиэтр (будущий АБТ): Эрик танцевал сольные партии, Рэй пока что был в кордебалете. Поначалу они скрывали свою связь, но в конце концов Эрику это надоело, и он первый предложил Рэю поселиться вместе.
Я помню, я давно уже обещала написать о Рэе и Эрике поподробнее. Я непременно напишу, они того стоят.

@темы: Erik Bruhn

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ну вот, закончив с переводом, взялась я читать Мейнерца всерьез и сначала, обложившись словарями. Никуда не спешу, читаю медленно и со вкусом, иногда подолгу зависаю над каким-нибудь предложением. Как сказано в старом-старом КВН: "А куда мне торопиться? Красная армия за мной только в шесть заедет!". Могу читать эту книгу хоть весь год, никто ее у меня не отнимет. Главное - чтобы запал не прошел, но я чувствую, что пока я ее не дочитаю - интерес точно не угаснет. А может быть, и продлится дольше, кто его знает.
Я читаю Мейнерца и делаю из него выписки: в первую очередь себе на память, ну и то, что мне кажется интересным. Из этих выписок - вернее, полупереводов-полупересказов - я и хочу составить небольшой (большой?) пост об Эрике. Можно было бы, конечно, подойти к делу серьезнее и придать этому посту определенную стройность, сделать его совсем уж биографическим, но мне кажется, минимум информации в стиле "когда родился и чем знаменит" можно найти и в статье в википедии. А у меня будут просто разрозненные факты, истории и замечания.

У Эрика было странное детство. Довольно-таки несчастливое - при кажущемся благополучии. Впрочем, в этой семье все были так или иначе несчастливы, что старшее поколение - Эрнст и Эллен и тетушка Минна, незамужняя сестра Эллен, что дети - Эльза (сводная сестра Эрика, внебрачная - или, скажем так, добрачная дочь Эллен неизвестно от кого), Оза, Бирте, Эрик и Бенте. Пример классической семейной трагедии за плотно закрытыми дверями. Как потом вспоминал Эрик, "мы все были немного сложными" - и это очаровательное преуменьшение, потому что на самом деле все они были очень сложными (может быть, за исключением тетушки Минны). Сам Эрик в детстве считал себя невидимым и однажды действительно почувствовал, что исчез, - когда сидел в саду под деревом, ел яблоко и вдруг "почувствовал, что меня нет. Мои сестры говорили со мной, и я отвечал им. Но я знал, что меня нет. Я был уничтожен". Его сводная сестра Эльза по-своему реагировала на подавляющую домашнюю обстановку: она не "исчезала", она прибегала к насилию, устраивая дикие скандалы, даже бросаясь на мать с ножом. В семье этим выходкам будто не придавали никакого значения, на следующий день все делали вид, что ничего не было. "Мы думали, что это нормально", что так и должно быть, - вспоминал потом Эрик.
В 1933 году, когда Эрику было пять лет, его родители развелись. Тем не менее, Эрнст тайком навещал Эллен по ночам и приходил к детям в выходные. Но у него не было контакта ни с Эриком (Оза считала, что отец ревновал мать к Эрику), ни с другими детьми. Они относились к нему с недоверием, даже с презрением, а он ругал их и называл "испорченными". Испорченными они не были, уж скорее - очень тихими, Оза вспоминала, что под взглядом матери они не смели лишний раз шевельнуться. Они не видели других детей, ни с кем не знакомились, довольствуясь обществом друг друга - хоть между ними и не было особой привязанности. И все-таки они часто играли втроем в саду - Оза, Эрик и Бенте, а тихоня Бирте чаще сидела дома и читала. Мать заваливала детей дорогими подарками, компенсируя недостаток внимания к ним, по воскресеньям водила их на прогулки в Тиволи, брала с собой в ресторан. Когда она была в хорошем настроении - все было чудесно, она умела очаровывать и своих клиентов (Эрик вспоминал, что они были от нее без ума, а она умело притворялась обворожительной и внимательной, в совершенстве исполняя эту роль - но только роль, не более того), и своих домочадцев. Но, как и сам Эрик, она была подвержена резким перепадам настроения, и уж если что-то было ей не по нраву - тогда спасайся кто может. Если я правильно поняла, она не останавливалась даже перед физической расправой и попросту била своих дочерей. Но вот Эрика, судя по всему, она не трогала ни в детстве, ни позже, когда он был подростком (впрочем, сам он вспоминал, что умел давать ей отпор). Он был ее любимчиком, и Эллен не скрывала этого - к досаде дочерей и к смятению самого Эрика. Правда, любовь свою она выражала очень редко, а вот высмеивала и унижала сына - очень часто. У меня сложилось впечатление, будто по мере того, как Эрик рос, Эллен все реже обращалась с ним нормально, все чаще стремилась как-то уколоть, задеть, оскорбить. Может быть, она злилась из-за того, что сын выходил из-под ее влияния, начинал жить собственной жизнью. Может быть, она ревновала его к этой жизни, к учебе, к балету. Сложно судить, слишком мало информации. Но Эрик накрепко запомнил несколько унизительных сцен уже не из детства, а из отрочества, и потом вспоминал о них с горечью.
Когда ему было лет тринадцать-четырнадцать, он как ученик балетного училища при Королевском театре участвовал в массовке в различных спектаклях - и получал по десять крон за каждое представление. Как только мать узнала о том, что он теперь зарабатывает, она потребовала, чтобы он отдавал ей половину заработка - "за то, что она меня кормит, за то, что заботится о моей одежде и о еде". Эрик подчинился и честно отдавал ей деньги (хотя тогда уж следовало отдавать их тетушке Минне - ведь это она заботилась о его одежде и еде, если на то пошло). Но однажды летом, когда ему было уже шестнадцать, он захотел учиться верховой езде ("я с ума сходил по лошадям") и потратил большую часть скопленных денег на сапоги для верховой езды и на оплату пяти уроков: четыре занятия были в манеже, а пятое, которое Эрику понравилось больше всего, - в лесу. В результате он истратил почти все деньги и очутился на мели, и попытался взять в долг у своей матери. Но она не только отказала ему, но еще и снова напомнила, "как дорого я ей стоил", так что Эрик в конце концов сорвался и заорал, что когда-нибудь заработает столько денег, что сможет отдать ей этот долг до последнего гроша, и как только расплатится с ней - вычеркнет ее из своей жизни, навсегда забудет о ней. К сожалению, ему это не удалось. Эта тень преследовала его до конца жизни.
Эрик вспоминал еще один случай - судя по всему, из детства, еще до того, как он начал сам зарабатывать: однажды он с матерью ехали в трамвае, и мать не стала покупать для него билет: "ей нравилось жульничать". Когда же кондуктор обнаружил этого бедного "зайца", то мать преспокойно заявила: "Это вовсе не мой сын", - и невозмутимо смотрела, как его ссадили с трамвая. Вот такая милая матушка была у Эрика. И что удивительного в том, что он вырос таким, каким вырос: с грудой проблем, с изломанной психикой, с жутким недоверием к людям и с ненавистью к себе самому?

Многобукв об учебе Эрика в балетном училище, о войне, о возможном первом любовнике Эрика и о поездке в Лондон

В мае 1937 года Эрик успешно поступил в балетное училище при Королевском театре (причем тетушка Минна дала ему 50 эре за то, чтобы он пришел на экзамен, и пообещала еще столько же, если он поступит). Занятия начались в августе, прямо в помещении театра на Новой королевской площади. Соученики вспоминали, что почему-то дали Эрику прозвище "Darling". Он не был ни чересчур популярным, ни каким-то отверженным, да и держался свободнее и приветливее, чем в обычной школе (где он вообще все время молчал и не играл ни с кем на переменах), но все-таки был одиночкой - и очень целеустремленным для своего возраста одиночкой.
Училище он ненавидел. И было с чего: ему было трудно постоянно контактировать так или иначе с таким количеством людей (о боже мой, Эрик, опять "там люди, там ходят!"), а еще труднее было выносить издевательства старших учеников. Смесь казармы и закрытой школы (хотя в училище, насколько я понимаю, все были приходящими учениками, пансионеров не было), да еще и помноженная на традиционно жесткую балетную иерархию, и в результате - младшие (и Эрик в том числе) становились "рабами" старших, покупали на свои деньги лакомства для своих "господ", получали колотушки, подвергались издевательствам. В общем, все было ну очень мило. Начальство, судя по всему, смотрело на эти невинные шалости сквозь пальцы - несмотря на всю хваленую строгую дисциплину, насаждаемую в училище. Впрочем, сводилась эта дисциплина к тому, чтобы на уроках все были в наличии, а уж кто там как развлекается на переменах (а старшие ученики любили еще и потискать учениц) - это начальства не касается. Нормально, да.
В феврале 1938 года Эрик дебютировал на сцене Королевского театра в роли игральной карты в балете "Пастушка и трубочист". Как вспоминал потом сам Эрик, дебют скорее не удался, чем удался: Эрика сунули на эту роль незадолго до спектакля, потому что "Харалд Ландер видел, что я быстро выучиваю движения", но не видел, что "я забывал их еще быстрее, потому что я очень сильно нервничал". В результате он все перепутал и станцевал неправильно, и получил нервный срыв. Но лиха беда начало: затем Эрика занимали и в массовке "Сказок Гофмана", и в "Кармен" и "Тоске" (он там пел в детском хоре!), и в балете Бурнонвиля "Консерватория", и, наконец, в третьем акте "Неаполя" все того же Бурнонвиля. Бурнонвиль вообще правил бал и в училище, и в театре, и отделаться от его тени было решительно невозможно. Эрик ощутил как следует это бремя Бурнонвиля позже, когда уже был принят в штат Королевского Датского балета.
Первым учителем Эрика был солист Королевского балета Лейф Эрнберг, который был бы всем хорош, если б не был нацистом (он был членом Национал-социалистической рабочей партии Дании, а после того, как в апреле 1940 Дания была оккупирована, открыто стал выступать в поддержку Германии и угрожать своим коллегам; насколько я понимаю, вскоре он и его жена, тоже нацистка, покинули Королевский театр и начали работать в сфере нацистской пропаганды; что с ними стало потом - не знаю, да и знать не хочу). В 1939 году Эрик попал в класс к Карлу Меррилду, последнему представителю "старой школы" в училище, и вот тут начались проблемы. Как вспоминал сам Эрик о Меррилде: "...у него был голос, как у генерала <...> Он был самым старым учителем, он бил детей палкой по ногам, если они прыгали недостаточно высоко. На второй год моего обучения это запретили. У него была палка, похожая на дирижерскую палочку. Мы не носили трико, только короткие штаны и носки, и палка оставляла следы на ногах".
Эрик очень быстро выучивал новые движения, но с Меррилдом у него отношения не складывались. Меррилд ругался на него за то, что Эрик "был абсолютно невыразителен". Эрик вспоминал, как Меррилд однажды подвел его к зеркалу в классе и сказал: "Посмотри на свое лицо. Абсолютно никакого выражения. Ты что, даже улыбнуться не можешь?". Эрик до такой степени ненавидел его, что даже всерьез думал о самоубийстве, "лишь бы больше его не видеть". Позже, когда Эрику исполнилось четырнадцать, он стал просто игнорировать Меррилда и уходить из класса, если чувствовал себя оскорбленным.
С мимированием у Эрика тоже дела не шли. Занятия по мимированию проводила Вальборг Борчениус (а может, и Борщениус, я не знаю, как точно транскрибировать ее фамилию), семидесятилетняя дама, бывшая танцовщица Королевского балета. Эрику тогда было шестнадцать, и он считал эту преподавательницу "чудовищем". Таге Вендт, один из его одноклассников, признавал, что "в шестнадцать лет очень трудно изображать серьезные чувства перед всем классом". К тому же, Борчениус ничего не говорила о смысле жестов, она просто показывала жесты и требовала, чтоб ученики повторяли их вслед за ней. А Эрик терпеть не мог такой подход к мимированию, да и к танцу тоже, и кроме того, он просто не мог сделать что-то хорошо, если не хотел этого делать. А он не хотел. Неудивительно, что отношения с Борчениус у него не складывались, и он был худшим учеником в ее классе.
Зато в классе Харалда Ландера дела шли гораздо лучше. Ученики называли этот класс "русским" - хоть правильнее было бы назвать его "гуляшом" (или "винегретом"): Ландер смешивал в этом классе самые разные танцевальные школы, а ученики кайфовали оттого, что им не нужно было опять танцевать Бурнонвиля. Хоть тут они немного оттягивались и выдыхали, потому что, как я уже говорила, в остальное время и в остальных классах Бурнонвиль царил безраздельно, и любое отступление от его канонов считалось святотатством.

Забыла рассказать случай из жизни Эрика во время войны: однажды он увидел, что на садовом домике (будке? хижине? короче говоря, на некоем сооружении в саду), где они с сестрами играли в детстве, висит замок. Разумеется, Эрик тут же замок вскрыл, влез внутрь и нашел в этом домике какие-то ящики, заглянул в них - и увидел патроны и порох. Эрнст Брун был политически активным человеком, связанным с Датским сопротивлением, и вот - приспособил садовый домик под хранилище для оружия. Эллен же, узнав об этом, была в дикой ярости. И ее можно было понять - в доме неподалеку немцы нашли спрятанный порох, жильцов арестовали, а дом взорвали для острастки. Впрочем, и Эрнста можно было тоже понять (хотя и не следовало ему подводить под удар семью).
А так, жизнь шла потихоньку, несмотря на воздушные налеты, комендантский час и скудное снабжение. Военные зимы были очень суровыми и снежными, и Эрик вспоминал, как по вечерам, если он не был занят в театре, они с сестрами бегали на коньках на озере Гентофте. Если к шести вечера они не возвращались домой, мать отправлялась за ними. "У нее был очень громкий голос, и когда она звала нас, мы слышали ее даже с другого конца озера, на расстоянии в километр. И когда мы слышали, что она зовет нас, мы срывались с места и бежали так, что могли бы выиграть Олимпиаду".

Впервые критики обратили внимание на Эрика после того, как он исполнил сольную партию Адониса в балете Харалда Ландера "Торвальдсен". Это был 1946 год, ему исполнилось восемнадцать лет. В книге Мейнерца есть фотография с праздничного застолья как раз по случаю восемнадцатого дня рождения: восемь улыбающихся женщин (мать во главе стола, Эрик по левую руку от нее, а по правую - хорошенькая белокурая девушка, вероятно, одна из сестер Эрика) и Эрик, который тоже улыбается, но его улыбка похожа на гримасу. Так вот, после "Торвальдсена" о Бруне заговорили как о молодом и многообещающем таланте и в одном интервью его сравнили с Вацлавом Нижинским. А Эрик... Эрик тогда не знал вообще, кто это такой. Европейский балетный бум начала века, Дягилев и "Русские балеты" обошли Данию стороной. Сам Эрик признавал, что "мы были поразительно невежественны". Вообще в училище преподавали общеобразовательные предметы - литературу, английский, немецкий, арифметику, но смотрели сквозь пальцы на не очень-то прилежных учеников. У самого Эрика оценки были средние - за исключением балла за поведение: он всегда был превосходен. Так что дерзил Эрик только Меррилду, а вот на других уроках он был пай-мальчиком. Экзаменов по общеобразовательным предметам не было, все явно были уверены в том, что балетным голова не нужна - а нужны только ноги.
Эрик был принят в штат Королевского балета - и вот тогда-то в полной мере ощутил царящую там затхлую, удушливую, "подбурнонвильскую" атмосферу. От танцовщиков требовали одного: предельно точного копирования всех движений так, как это было при покойной бабушке - то бишь при Бурнонвиле. Любая попытка внести что-то свое, как-то оживить этот засушенный танец вызывала протесты и крики: "Это не Бурнонвиль!". Не допускалось ни малейшего отступления от оригинальной хореографии, и Эрик быстро начал попросту задыхаться и приходить в отчаяние. Как и на занятиях по мимированию с Борчениус, от него добивались механического, бездумного копирования - а это было для него невыносимо. И вот, едва начав свою карьеру, он стал всерьез задумываться о том, чтобы уйти из балета.
Но не ушел, слава богу, иначе что бы я тогда сейчас читала? Не ушел, но стал отрываться от датского балета - благо как раз представился повод. Еще в 1946 году у Эрика была возможность съездить в Париж вместе с Поулем Гнаттом, одним из старших танцовщиков Королевского балета. Но поездка провалилась, потому что мать Эрика отказалась дать ему разрешение на эту поездку. Зато в следующем году, летом, в Данию приехал Генри Дантон, танцовщик только что созданного в Лондоне Метрополитен Балле. Гнатт познакомил Дантона с Эриком, и однажды в воскресенье они все вместе отправились на прогулку в крепость-звезду Кастеллет на востоке Копенгагена. Эрик позвал с собой своего друга, адвоката Вилфрида Кристенсена. Интересный был тип - жил рядом с театром, водил дружбу с балетными, закатывал для них вечеринки, баловался сочинительством (в 1942 году был снят фильм по его пьесе "Forellen"), ну и вот, дружил с Эриком. Самому Кристенсену в то время было уже за пятьдесят, Эрику - девятнадцать. Так вот, по мнению Дантона, Кристенсен и Эрик были "больше чем просто друзья". "Конечно, я не могу знать наверняка, но в то воскресенье мы встретили Эрика дома у Вилфрида Кристенсена, и Кристенсен все время был рядом с ним так или иначе". Все трое твердили Эрику, что он должен любой ценой попасть в Лондон, балетную мировую столицу, и когда Гнатт и Дантон отправились обратно в Англию, Эрик поехал с ними.
И в Лондоне Эрик окунулся в неизвестный, невиданный балет. Одно впечатление следовало за другим: он смотрел спектакли с Марго Фонтейн, Памелой Мэй и Мойрой Ширер - звездами Сэдлерс Уэллс Балле, он видел бэби-балерин (хотя они были, прямо скажем, уже не "бэби" в то время) из Орижинал Балле Рюсс де Монте-Карло полковника де Базиля, и самое главное - он увидел Жана Бабиле из Балета Елисейских Полей в "Юноше и смерти" и нашел в нем свой идеал. Сдержанный, вышколенный Эрик хотел бы стать таким же свободным, чувственным, раскрепощенным танцовщиком, как Бабиле (и потом та же свобода, та же чувственность восхищали его в танце Нуриева). Но главное - в этой поездке он увидел, прочувствовал до конца, что на свете, слава богу, существует не только балет Бурнонвиля. И еще - именно в этой поездке он познакомился с Соней Аровой. Но об этом - как-нибудь в другой раз.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn

---

В черновиках лежат выдержки из Мейнерца, еще многое нужно переписать-перевести-пересказать, и хорошо бы сделать из этих набросков связный пост или серию постов, и вообще хорошо бы что-то сделать, а ничего не хочется, руки опускаются, все это никому не нужно, я себя не люблю. Здравствуй, ПМС, я тебя узнала. Не могу себя выносить в эти дни, вроде бы и знаю, что все это преходяще и мимолетно, но от этого знания не становится легче.

@темы: антисоветский роман

---

Навестила сегодня Рахиль-Розу на Донском кладбище. Принесла ей цветов (видно, впала в состояние Эме). Самая счастливая, самая безопасная любовь в моей жизни - старше меня почти на сто лет (на девяносто шесть, если быть точной), очаровательная, мертвая, совершенно спокойная и равнодушная, неспособная ускользнуть от меня. Чем дольше на нее смотришь, тем сложнее уходить от нее, отрываться от нее. На кладбище оттепель, капли растаявшего снега падают со стен колумбария, на дорожках лужи, по елкам скачут белки. Чувствую, что в самом деле впадаю обратно в Эме, да вот беда - одна Рахиль у меня и осталась, нет больше ни Ю.Ю., ни Люсьена с Флавиевым, ни Лии, ни Славы Рощина (явственное отличие жизни от литературы: у сочиненного Эме хотя бы Слава Рощин есть до сих пор). Любовь к Рахили хороша для упражнения чувств - чтоб не совсем заржавели, но жить с этой любовью, наверно, нельзя.
После этого поста можно смело думать, что я окончательно спятила. Но честное слово, я совершенно нормальна. Просто меня после долгого перерыва повело на свой собственный роман, и я попыталась вернуться к его героям - и к его главной, хотя и безмолвной героине:

@темы: "Донское кладбище"

---

Перелистывала Кавану, наткнулась на историю о первой поездке Рудольфа в Австралию к Эрику в конце 1962 года. Замечательна не столько сама поездка (хотя Рудольф и превратил ее в этакий сценарий шпионского боевика, рассказывая о том, как прятался от агентов КГБ в туалете самолета), сколько все, что ей предшествовало, так сказать, ее устройство. У Эрика, выступавшего в Австралийском балете, был очередной кризис, он часто отказывался даже беседовать с Рудольфом по телефону (так что бедной Соне Аровой приходилось брать на себя роль посредницы и утешать Рудольфа, и объяснять ему, что, может быть, не стоит звонить так часто, пусть Эрик немного отдохнет), и когда зашла речь о том, чтобы Рудольф приехал в Австралию к нему, Эрик сначала сказал "да", потом передумал, потом испугался повторения штутгартской ситуации (я о ней немного рассказывала тут), в общем, измучил и себя, и Рудольфа до предела. Так что Рудольф, планировавший приехать в Сидней в конце ноября, отменил свою поездку, а Эрик прислал ему ну совершенно замечательное письмо. На самом деле, оно ужасное, потому что это манипуляция в чистом виде. Но манипуляция "от чистого сердца", и в общем, я могу понять (да чего уж там - я просто понимаю) Эрика, написавшего вот такое письмо. Сама на такое способна, хотя и сознаю, что это не слишком-то хорошо.

"I hurt you on the phone like many times before. You ask to tell you OK to come, to be with me [but] I am looking for someone who would come anyway regardless. I wish this someone to be you and you only. When I give you "no reasons to come" that's the time to come to help me and love me".

Ну, после такого письма, да еще и после телеграммы (MISSING YOU PRAYING YOU WILL COME ALL LOVE E) Рудольф, конечно, взял ноги в руки и в декабре приехал в Австралию. Кавана не указывает точные даты, но, судя по всему, он пробыл с Эриком не очень долго - потому что в рождественские каникулы должен был танцевать в Чикаго с АБТ. Соня Арова вспоминала, что отношения воссоединившейся пары быстро стали напряженными, но Кавана замечает, что письма Эрика, которые он писал после отъезда Рудольфа из Сиднея, оставляют совершенно иное впечатление: Эрик был катастрофически влюблен, мечтал о совместном будущем с Рудольфом ("даже если мне придется просто следовать за тобой") и мучился оттого, что Рудольф целую неделю не писал ему ни слова и не звонил. Дошло до того, что у Эрика начались бессонницы, он боялся видеть людей и боялся оставаться один. "I hope it stops because it makes me feel like I could break down. <...> Oh darling I miss you so or am I going crazy?" Впрочем, самому Рудольфу в то время тоже приходилось несладко, у него начались серьезные конфликты с Люсией Чейз, руководителем АБТ. И слава богу, что Эрик в кои-то веки пытался его утешить и подбодрить, советовал ему не принимать все эти стычки близко к сердцу и называл его - да, это мое любимое - "my dearest beautiful monster". А потом еще и провел несколько дней с ним в Нью-Йорке (в Новый год, что ли?) - и потом они расстались снова, уже до февраля.

@темы: Rudolf Nureyev, Erik Bruhn

---

Отсмотрела первый акт "Жизели" с Макаровой и Барышниковым. Ух ты! Кажется, у меня сейчас появится еще одна любимая версия "Жизели". Первый акт смотрится на одном дыхании, кордебалет прекрасен, пейзанские танцы подматывать не надо, даже зрители с аплодисментами - и те смотреть не мешают, потому что аплодируют очень цивилизованно и явно приберегают восторги к концу спектакля. Ну и Макарова с Барышниковым восхитительны. Альбрехт Барышникова очень влюблен, но недальновиден, в конце первого акта смотришь на него и вспоминаешь: "Он заплакал и сказал, что не знал, что так выйдет". Ну правда же - не знал, не рассчитывал, ничего дурного не хотел. Наоборот, такое чувство, что вот этот Альбрехт мог бы и от Батильды отказаться ради Жизели, потому что у него с Жизелью серьезно и вообще любовь, и к черту классовые различия. Не каждый Альбрехт на такое способен. Но ради такой Жизели можно рискнуть. Жизель Макаровой очаровательна - хрупкая, нежная, как былинка, но ни в коем случае не унылый умирающий лебедь, как у Бессмертновой, а очень веселая и жизнерадостная девочка. И да, в кои-то веки у этой Жизели светлые волосы, а то мне чаще встречаются темноволосые Жизели. И она замечательно отыгрывает сцену безумия - не пережимает, не нагнетает страсти, но смотришь на нее и понимаешь, что ее сердце разбито. Перед смертью она становится похожа на сломанную куклу, в ее танце, в ее жестах, во всем теле появляется что-то жуткое, кукольное, и видно, что она уже не жилица на этом свете. А еще совершенно замечательно сыграл кордебалет: когда Альбрехт в отчаянии мечется и будто пытается объяснить, что не виноват, это все Илларион, а он не виноват - кордебалет отшатывается от него с ужасом и отвращением. Сыграно очень сильно и натурально (а вот сам Альбрехт, на мой взгляд, самую чуточку пережал с отчаянием и заламыванием рук - но, может быть, мне так потому кажется, что для меня идеал - это очень сдержанный даже в этой сцене Альбрехт Эрика Бруна).
А, и еще в этой версии отличный Илларион - не король-дроздобород и не рыжий-рыжий-бородатый, а молодой мальчишка, который хотел как лучше, а получилось... ну, вот конец первого акта и получился. А во втором акте все будет еще хуже - для него-то уж точно.
Ну вот, сейчас сделаю перерыв, а потом посмотрю второй акт. Надеюсь, он будет не хуже первого.

UPD. И второй акт посмотрела. В общем, скорее понравилось, скорее даже очень понравилось, чем нет. Илларион тут трогательнейший - и в самом начале второго акта он делает крест и ставит его на могиле Жизели. Такого я еще ни в одной версии не видела. А вот виллисы потом расправляются с этим Илларионом очень быстро и решительно: раз-два - и нет бедняги. Впрочем, виллисы тут суровы, как десантники, хотя и не так суровы, как в версии с Сеймур и Нуриевым. Мирта отличная, она не только с виллисами управляется, она и зрителей утихомиривала одним взмахом руки - когда те уж слишком увлекались аплодисментами. Вообще зрители тут не подвели, как я предсказывала, они основные свои восторги приберегли к концу, а по ходу действия старались сдерживаться: хлопали, конечно, и кричали браво, но быстро брали себя в руки. Макарова была прекрасна - такая невесомая, неземная и все равно - горящая от любви. Вообще у них с Барышниковым тут получилась удивительная "химия", смешно, но я нигде не видела еще настолько влюбленных друг в друга (во втором акте) Жизель и Альбрехта. Взаимное притяжение, чувствовавшееся еще в первом акте, тут усилилось до предела. Хотя честно говоря, в втором акте Барышников, на мой вкус, уже переигрывал. Танцевал прекрасно, легко и чисто (и не ленился в конце, а то я видала Альбрехтов, которые слишком уж "выбиваются из сил" и танцуют последнее соло еле-еле, а Барышников выложился до конца), смотреть на него танцующего - это наслаждение. Но в мимических сценах он слишком уж нагнетал драму (даже сильнее, чем Нуриев). И это чуточку подпортило общее впечатление. Хотя в целом - отличная версия "Жизели", и на высоте тут были все - и главные исполнители, и кордебалет.

@темы: "Giselle"

---

Все-таки забавно, как по-разному Мейнерц и Нойфельд рассказывают о связи Эрика и Константина - и о влиянии личных отношений между ними на отношения профессиональные. Мейнерц бурчит, что вот-де "связь с Патсаласом была ахиллесовой пятой Эрика", и явно намекает на то, что Константин стремился извлечь максимальную выгоду из своей приближенности к особе государя императора, то бишь новоиспеченного художественного руководителя Национального балета Канады. При этом Мейнерц столь же явно подвергает сомнению талант Константина-хореографа. В общем, его почитать - и покажется (как я уже писала), что Константин просто стремился сделать карьеру через постель Эрика. Нойфельд же спокоен, как слон, и спокойно пишет, что да, Константин был "партнером Эрика в личной жизни", но любим мы его не только за это. И да, расцвет Константина как хореографа пришелся именно на "период правления" Эрика - но в первую очередь потому, что при Эрике изменилась художественная политика компании, и молодые хореографы получили больше возможностей для экспериментов, а их работы получили больше места в репертуаре театра. Так что повезло не только Константину, а еще и тем, с кем Эрик вовсе даже не спал. И серьезное продвижение Константина как хореографа началось еще при предшественнике Эрика на посту худрука Национального Канадского, при Александре Гранте (годы его "правления": 1976-1983). Вот тогда-то, судя по всему, Эрик Константину протежировал - несмотря на свои довольно прохладные и напряженные отношения с Грантом. Но судя по тону Нойфельда, при необходимости Константин мог обойтись и без этого протежирования, продвинуться лишь благодаря своему таланту. Да ведь и Эрика можно понять - ведь он стремился помочь не только своему любовнику, но и просто даровитому хореографу. Сильно сомневаюсь, что он стал бы как-то покровительствовать Константину, если б не был уверен, что там есть чему покровительствовать.
Теперь у меня есть законный повод выложить очередную фотографию Константина. 1981 год, Константин и Кэти Хадер (ученица балетной школы при Национальном балете Канады), гримирующаяся перед представлением панк-рок-балета Константина "Past of the Future".

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn, Constantin Patsalas