Живи, а то хуже будет
Ну вот, значит, была в Венеции и дважды посмотрела в Ла Фениче очень интересную двойчатку: A Hand of Bridge Сэмюела Барбера и Il Castello del Principe Barbablù Белы Бартока. Расширяю оперные горизонты, чо. Но Барбер легко воспринимается и легко усваивается, чего не скажешь о Бартоке: в эту музыку надо въезжать, а это не так-то просто. Зато когда въедешь, то начинаешь ловить огромный кайф, и я после второго спектакля искренне жалела, что не остаюсь на третий. Но надо меру знать. Хотя к постановке "Замка" у меня есть большие вопросы: мне понравилось далеко не все. Но в основном это "не понравилось" относится не к идеям режиссера (Фабио Череза), а к чисто визуальному, оформительскому выражению этих идей. И может быть, меня подвело то, что я сидела слишком близко к сцене, издали - из лож - оформление спектакля, возможно, смотрелось бы лучше. Но уж что вышло, то вышло.
Но начну с A Hand of Bridge - "самой короткой оперы в мире": всего девять минут, разложенные на четверых участников. Две супружеских пары - Салли и Билл, Джеральдина и Дэвид - играют в бридж, перекидываются репликами по ходу игры и исполняют ариетты о своих тайных мечтах, сомнениях, горестях и желаниях. Вот здесь к оформлению нет никаких претензий, оно прямолинейно, но и остроумно, ничего лишнего: в черно-бело-серый реальный мир врываются фуксийно-розовые мечты персонажей и принимаются куролесить. Начинается все вполне безмятежно: оркестр урезает пусть не марш, но что-то легкомысленно-джазовое, и Салли (Мануэла Кастер) поет о вожделенной шляпке - шляпку тут же подают ей на подносе, и разумеется, шляпка пронзительно-розового цвета, а как же иначе. Биллу, мужу Салли (Кристофер Леммингс), не до мечтаний жены о шляпках, у него свои тайные желания и страхи, он боится, что жена прознала о его связи с красоткой Цимбалиной, а еще сильнее боится, что Цимбалина ему изменяет с другими (на сцену ввозят ванну с милашкой Цимбалиной, она выскакивает из ванны - вся в розовом, немножко в стиле плейбоевского кролика, хотя и без ушек, и без хвостика, - и ластится к Биллу). И ария Салли, и ария Билла - откровенно несерьезные, пародийные, композитор и либреттист (Джан Карло Менотти) насмешничают и не скрывают своего tongue-in-cheek'ного настроения. Тем интереснее становится резкий переход в драму на ариетте Джеральдины (Аушрине Cтундите). Здесь уже все серьезно: Джеральдина поет об отсутствии любви, о том, что в ее жизни нет никого, кто любил бы ее, не нужна она ни мужу, ни сыну, и только смертельно больная мать могла бы любить ее - если б сама Джеральдина ей это позволила. "Do not die, mother, do not die yet", - просит Джеральдина у маленькой женщины в черном и розовом, и та садится на сцену у ее ног. С одной стороны, здесь нет ни грамма иронии, с другой стороны - пафоса тоже нет, идеально выдержана нужная трагическая интонация, и Стундите исполняла это безупречно, с пробирающей печалью, очень здорово показывая одиночество Джеральдины. Что и говорить, она была прекрасна. Но не менее прекрасен был и Гидон Сакс - Дэвид, мрачно сочиняющий собственную эпитафию: "Worked for Mister Pritchett ev'ry day and ev'ry night played bridge with Sally and Bill", а потом предающийся мечтам - безудержно розовым, хоть и не совсем одетым, - о том, как бы чудесно он зажил, будь он богат, как Ага Хан, как махараджа, как Рокфеллер. Двадцать голых девушек, двадцать голых юношей к его услугам, чтобы перепробовать всевозможные извращения (как в книжке Хэвлока Эллиса), и для развлечения можно еще высечь хорошенького раба-нубийца, а еще лучше - самого мистера Притчетта (в спектакле мистер Притчетт сам прехорошенький и с очаровательной застенчивостью спускает штаны, подставляя зад под ремень Дэвида), ах, хороша была бы жизнь, но нет, нет, и даже если б Дэвид был богат, он все равно бы каждую ночь играл в бридж с Биллом и Салли. Короче говоря, исхода нет, ночь, улица, фонарь, аптека, "не так живи, как хочется". Кстати, что забавно: в программке есть краткое содержание A Hand of Bridge, и об ариетте Дэвида там сказано буквально следующее: "He starts fantasising about a living like the rich and having a more open and adventurous sexual relationship with his wife". "Убей меня в десятый раз", если в либретто есть хоть намек на то, что в мечтах Дэвида каким-то боком участвует его жена. Ни слова нет! Да, он мечтает об открытых и смелых сексуальных отношениях, но только совсем не с женой. Извините.
Забавно еще, что когда Дэвид вскакивает на стол и поет свою ариетту, почти все остальные розовые мечты - ну, кроме шляпки, которая прочно сидит у Салли на голове, - покидают своих владельцев и тянутся к Дэвиду: и Цимбалина, сидевшая у Билла на коленях, перебирается на стол поближе к Дэвиду, и мать Джеральдины встает и приветствует зятя, и из-под стола вылезают девушки и юноши - пусть не сорок человек, пусть не совсем голые, но полураздетые и милые, и все льнут к Дэвиду, ласкают его, а в финале ариетты осыпают его денежными купюрами - разумеется, розовыми. Но увы, увы, "oh, never, never would I own twenty naked boys or twenty naked girls", горестно признает Дэвид, снова садясь за стол, и берет в руки карты, розовые мечты уходят за кулисы, и лишь подтянувший штаны и приведший себя в порядок мистер Притчетт на последних секундах оперы вновь встает над Дэвидом - тоже мечта, тоже в розовом, но не радостная, а гнетущая. Никуда не деться от мистера Притчетта, он вечен и неумолим.
Но еще раз - и опера очаровательна, и постановка очаровательна. И прелестны все герои: легкомысленная Салли, жуир Билл, трагичная Джеральдина, чувственный Дэвид. Очень выразительный и очень милый квартет. И все звучали превосходно: пожалуй, я чуть больше наслаждалась голосами Cтундите и Сакса, но это просто мои личные пристрастия, на так-то и Кастер, и Леммингс были очень хороши. И прекрасен оркестр под управлением Диего Матеуса - что в этой опере, что в "Замке", я дилетант и невежда, но мне кажется, с Бартоком он справился изумительно. По крайней мере, именно благодаря оркестру и Матеусу я поняла, как красив "Замок" - и как сильно он затягивает и въедается в память. Мне редко снится музыка, но после второго спектакля всю ночь "Замок" звучал у меня в голове, и это было чудесно.
Итак, "Замок": два главных героя, семь запертых дверей, венгерский язык. Кажется, если я правильно помню, в Стасике пару сезонов назад тоже поставили "Замок", и сначала вроде говорили, что будут петь на венгерском, а потом все же не шмогли, не шмогли, и пели по-русски. Хотя я не слышала, тогда мне не было еще дела до Бартока. Да и не знаю, захотела бы я пойти и теперь, когда вроде бы уже распробовала эту оперу. Все же в венгерском есть свое очарование - очарование полной непонятности, невозможности уловить хоть какие-то знакомые слова. Английские субтитры, конечно, спасали, но всегда интереснее смотреть на сцену, чем на субтитры. Но в том-то и прелесть, что субъективно невнятный текст не мешает понимать общую историю (ну если еще и удосужился заранее прочитать краткое содержание, то вообще никаких проблем не должно возникать). Все очень ясно. И вполне ясна - даже без программки - основная идея постановщика: Юдит - это смерть. Она приходит к герцогу и заставляет его в конце концов покориться неизбежному, сдаться ей, сдаться смерти. Он пытается сопротивляться, он пытается оттолкнуть ее, отвадить, напугать, но смерть на то и смерть, что ее нельзя напугать или умилостивить, надо уступить и принять ее любовь, ее поцелуй. Но и сама она поцелует не раньше, чем все двери будут открыты и все тайны прояснены, до тех пор бесполезно умолять ее о поцелуе. Герцог должен еще раз вспомнить все, взглянуть на все, что составляло его жизнь, и только потом умереть.
Юдит - смерть, рыжая русалка в белом платье, то вкрадчивая, то требовательная, то соблазнительная, то яростная, сладко- и жесткоголосая, прелестная и страшная. Герцог - босоногий, в синем халате, с подсиненной бородой, худой, легкий, но с каждой открытой дверью все яснее ощущающий, как давит его груз жизни, как мало осталось сил. В финале он совсем обессиливает и принимает смерть как избавление, как сладкий сон, страха больше нет, он готов умереть. Аушрине Cтундите и Гидон Сакс изумительны - вместе и по отдельности, чтоб не сказать - сумасшедше прекрасны (а я все-таки это скажу). Мощнейшая химия между ними, от их взаимодействия холод по спине, смотришь на них и хочешь, чтоб это длилось вечно и никогда не заканчивалось. И они вдвоем заставляют забыть о недостатках этой постановки, то есть, ты эти недостатки видишь, ты думаешь, что без них было бы гораздо лучше, но они не мешают получать наслаждение. Недостатки эти для меня - чисто оформительские, визуальные, не концептуальные. Причем поначалу-то все прекрасно: в прологе герцог стоит на авансцене перед входом в свой замок, а вход этот - огромная маска в виде его же лица. Когда двери начнут открываться, маска разделится надвое, эти половины разъедутся по разным сторонам, после пятой двери - снова сомкнутся, Юдит и герцог снова встанут перед этой маской и раздвинут ее, открывая последнюю, седьмую дверь. Хм. Очень коряво описываю, но выглядит это и вправду чрезвычайно эффектно. Проблемы для меня начинаются за открытыми дверями. Итак, первая дверь - пыточная (здесь: боль, испытанная самим герцогом), вторая дверь - оружейная (боль, причиненная герцогом другим людям), третья дверь - сокровищница (материальные богатства), четвертая дверь - сад (семья), пятая дверь - королевство (самореализация), шестая дверь - озеро слез (потеря близких), седьмая дверь - комната жен (принятие смерти). Идея мне очень нравится. Мне не нравится, как она визуально воплощена в спектакле. За первой дверью - красная паутина, в которой бьется двойник герцога (вот эта идея с двойниками - танцовщиками с откровенно бутафорскими синими бородами - мне тоже очень понравилась), но и паутина какая-то дурацкая, и бьется двойник в ней так, что не чувствуешь, что ему больно. Юдит освобождает его из паутины и усыпляет - не убивает! - поцелуем. Хотя выглядит это так, будто все же убивает, но нет, это только сон. За второй дверью другой двойник герцога делает выпады мечом на фоне здоровенной роботоподобной статуи. Юдит очаровательно отбирает у него меч и усыпляет и его, но все равно - меч можно отобрать, шлем снять, а куда денешь эту огромную нелепую статую? Третья комната за третьей дверью - оглушительно пестрая сокровищница с двойником герцога в восточных одеждах, там груды золота лежат, и мне они принадлежат, все такое. Вот этого двойника Юдит уже не усыпляет, а убивает поцелуем. Все очень ярко, очень бьет в глаза, а выглядит дешево и немного раздражает. Четвертая дверь - сад: сидит дева, расчесывая волосы, а вокруг нее резвится единорог (да, еще один двойник герцога). Прелестная средневековая миниатюра, но единорог - с лошадиной мордой на голове, сжимающий руки в кулаки-копытца, - выглядит настолько комично и нелепо, что становится не по себе. Идея прекрасная, но исполнение совсем не прекрасно. Комната за пятой дверью выдержана в индийских синих тонах, двойник герцога - многорукое существо, и все бы хорошо, но убавить бы яркость цветов, чтобы это не выглядело так дешево. Шестая дверь - озеро слез, и по этому озеру плывет черная похоронная гондола, а двойник герцога в маске и карнавальном костюме сидит в гондоле, держа в объятиях деву из четвертой комнаты. И вот здесь хочется сказать: оставьте так, это прекрасно, - но увы: на сцену перед гондолой в клубах дыма даже не выходят, а выкатываются танцовщики и начинают пластично ползти по сцене, изображая неизвестно что. Выглядит это катастрофически плохо. Они ни к чему не нужны, эти танцовщики, они разрушают цельность сцены, отвлекают внимание, попросту раздражают. Пожалуй, это самый безвкусный момент во всей постановке, даже хуже, чем единорог.
Лишь седьмая дверь все искупает. В пустой комнате стоят четыре трона: три заняты, четвертый пока пустует. Три двойника герцога сидят на тронах: молодой, зрелый, старый, и три жены - утренняя, дневная, вечерняя, - входят на сцену и идут к ним, все жены рыжие, кроме вечерней, уже поседевшей. И герцог, улыбаясь, рассказывает о том, как встретил их - и что они для него значат, он уже спокоен, он выпил свою жизнь до капли и теперь готов принять смерть. Он надевает на Юдит черный плащ, плащ ночи, надевает ей на голову корону, она садится на четвертый трон, а он - на ступеньки у ее ног, и она, наклонившись, целует его и убивает. И умирая, он шепчет: "Теперь всегда будет ночь...". И кажется, что он счастлив, погружаясь в эту вечную ночь, ночь отдыха и забвения.
Вот эта сцена - визуально прекрасна, никаких вопросов к ней нет. Что касается остальных - я уже говорила, возможно, меня подвели слишком близкие места, а издали все эти яркие цвета выглядели по-другому и не так резали глаз. Хотя даже издали, боюсь, танцовщики в шестой комнате выглядели ужасно.
Ну да ладно, бог с ним, с оформлением. Зато как прекрасен был оркестр! Как прекрасен был Барток, как увлекательно его слушать! И еще раз - как изумительно прекрасны Cтундите и Сакс. Так прекрасны, что можно было заработать легкое косоглазие, когда они стояли в разных концах сцены: невозможно смотреть на кого-то одного, хочется видеть и ее, и его, вот и приходится скашивать глаза. И как они дивно звучали вместе их голоса: ледяное и чистое сопрано Стундите и темный, мрачный, чуть "выщербленный" бас-баритон Сакса. Вспоминаю - и меня накрывает счастьем. Как я рада, что я их увидела и услышала. Как я рада, что я наконец-то снова побывала в Венеции. И как я хочу туда снова - и в театр тоже. И если там снова будет где-нибудь петь Гидон Сакс, то я даже раздумывать не стану: влезу в долги, а приеду. Потому что я уже говорила: сезон без него - мертвый сезон для меня. Но этот сезон стал живым. И это так хорошо.
Но начну с A Hand of Bridge - "самой короткой оперы в мире": всего девять минут, разложенные на четверых участников. Две супружеских пары - Салли и Билл, Джеральдина и Дэвид - играют в бридж, перекидываются репликами по ходу игры и исполняют ариетты о своих тайных мечтах, сомнениях, горестях и желаниях. Вот здесь к оформлению нет никаких претензий, оно прямолинейно, но и остроумно, ничего лишнего: в черно-бело-серый реальный мир врываются фуксийно-розовые мечты персонажей и принимаются куролесить. Начинается все вполне безмятежно: оркестр урезает пусть не марш, но что-то легкомысленно-джазовое, и Салли (Мануэла Кастер) поет о вожделенной шляпке - шляпку тут же подают ей на подносе, и разумеется, шляпка пронзительно-розового цвета, а как же иначе. Биллу, мужу Салли (Кристофер Леммингс), не до мечтаний жены о шляпках, у него свои тайные желания и страхи, он боится, что жена прознала о его связи с красоткой Цимбалиной, а еще сильнее боится, что Цимбалина ему изменяет с другими (на сцену ввозят ванну с милашкой Цимбалиной, она выскакивает из ванны - вся в розовом, немножко в стиле плейбоевского кролика, хотя и без ушек, и без хвостика, - и ластится к Биллу). И ария Салли, и ария Билла - откровенно несерьезные, пародийные, композитор и либреттист (Джан Карло Менотти) насмешничают и не скрывают своего tongue-in-cheek'ного настроения. Тем интереснее становится резкий переход в драму на ариетте Джеральдины (Аушрине Cтундите). Здесь уже все серьезно: Джеральдина поет об отсутствии любви, о том, что в ее жизни нет никого, кто любил бы ее, не нужна она ни мужу, ни сыну, и только смертельно больная мать могла бы любить ее - если б сама Джеральдина ей это позволила. "Do not die, mother, do not die yet", - просит Джеральдина у маленькой женщины в черном и розовом, и та садится на сцену у ее ног. С одной стороны, здесь нет ни грамма иронии, с другой стороны - пафоса тоже нет, идеально выдержана нужная трагическая интонация, и Стундите исполняла это безупречно, с пробирающей печалью, очень здорово показывая одиночество Джеральдины. Что и говорить, она была прекрасна. Но не менее прекрасен был и Гидон Сакс - Дэвид, мрачно сочиняющий собственную эпитафию: "Worked for Mister Pritchett ev'ry day and ev'ry night played bridge with Sally and Bill", а потом предающийся мечтам - безудержно розовым, хоть и не совсем одетым, - о том, как бы чудесно он зажил, будь он богат, как Ага Хан, как махараджа, как Рокфеллер. Двадцать голых девушек, двадцать голых юношей к его услугам, чтобы перепробовать всевозможные извращения (как в книжке Хэвлока Эллиса), и для развлечения можно еще высечь хорошенького раба-нубийца, а еще лучше - самого мистера Притчетта (в спектакле мистер Притчетт сам прехорошенький и с очаровательной застенчивостью спускает штаны, подставляя зад под ремень Дэвида), ах, хороша была бы жизнь, но нет, нет, и даже если б Дэвид был богат, он все равно бы каждую ночь играл в бридж с Биллом и Салли. Короче говоря, исхода нет, ночь, улица, фонарь, аптека, "не так живи, как хочется". Кстати, что забавно: в программке есть краткое содержание A Hand of Bridge, и об ариетте Дэвида там сказано буквально следующее: "He starts fantasising about a living like the rich and having a more open and adventurous sexual relationship with his wife". "Убей меня в десятый раз", если в либретто есть хоть намек на то, что в мечтах Дэвида каким-то боком участвует его жена. Ни слова нет! Да, он мечтает об открытых и смелых сексуальных отношениях, но только совсем не с женой. Извините.
Забавно еще, что когда Дэвид вскакивает на стол и поет свою ариетту, почти все остальные розовые мечты - ну, кроме шляпки, которая прочно сидит у Салли на голове, - покидают своих владельцев и тянутся к Дэвиду: и Цимбалина, сидевшая у Билла на коленях, перебирается на стол поближе к Дэвиду, и мать Джеральдины встает и приветствует зятя, и из-под стола вылезают девушки и юноши - пусть не сорок человек, пусть не совсем голые, но полураздетые и милые, и все льнут к Дэвиду, ласкают его, а в финале ариетты осыпают его денежными купюрами - разумеется, розовыми. Но увы, увы, "oh, never, never would I own twenty naked boys or twenty naked girls", горестно признает Дэвид, снова садясь за стол, и берет в руки карты, розовые мечты уходят за кулисы, и лишь подтянувший штаны и приведший себя в порядок мистер Притчетт на последних секундах оперы вновь встает над Дэвидом - тоже мечта, тоже в розовом, но не радостная, а гнетущая. Никуда не деться от мистера Притчетта, он вечен и неумолим.
Но еще раз - и опера очаровательна, и постановка очаровательна. И прелестны все герои: легкомысленная Салли, жуир Билл, трагичная Джеральдина, чувственный Дэвид. Очень выразительный и очень милый квартет. И все звучали превосходно: пожалуй, я чуть больше наслаждалась голосами Cтундите и Сакса, но это просто мои личные пристрастия, на так-то и Кастер, и Леммингс были очень хороши. И прекрасен оркестр под управлением Диего Матеуса - что в этой опере, что в "Замке", я дилетант и невежда, но мне кажется, с Бартоком он справился изумительно. По крайней мере, именно благодаря оркестру и Матеусу я поняла, как красив "Замок" - и как сильно он затягивает и въедается в память. Мне редко снится музыка, но после второго спектакля всю ночь "Замок" звучал у меня в голове, и это было чудесно.
Итак, "Замок": два главных героя, семь запертых дверей, венгерский язык. Кажется, если я правильно помню, в Стасике пару сезонов назад тоже поставили "Замок", и сначала вроде говорили, что будут петь на венгерском, а потом все же не шмогли, не шмогли, и пели по-русски. Хотя я не слышала, тогда мне не было еще дела до Бартока. Да и не знаю, захотела бы я пойти и теперь, когда вроде бы уже распробовала эту оперу. Все же в венгерском есть свое очарование - очарование полной непонятности, невозможности уловить хоть какие-то знакомые слова. Английские субтитры, конечно, спасали, но всегда интереснее смотреть на сцену, чем на субтитры. Но в том-то и прелесть, что субъективно невнятный текст не мешает понимать общую историю (ну если еще и удосужился заранее прочитать краткое содержание, то вообще никаких проблем не должно возникать). Все очень ясно. И вполне ясна - даже без программки - основная идея постановщика: Юдит - это смерть. Она приходит к герцогу и заставляет его в конце концов покориться неизбежному, сдаться ей, сдаться смерти. Он пытается сопротивляться, он пытается оттолкнуть ее, отвадить, напугать, но смерть на то и смерть, что ее нельзя напугать или умилостивить, надо уступить и принять ее любовь, ее поцелуй. Но и сама она поцелует не раньше, чем все двери будут открыты и все тайны прояснены, до тех пор бесполезно умолять ее о поцелуе. Герцог должен еще раз вспомнить все, взглянуть на все, что составляло его жизнь, и только потом умереть.
Юдит - смерть, рыжая русалка в белом платье, то вкрадчивая, то требовательная, то соблазнительная, то яростная, сладко- и жесткоголосая, прелестная и страшная. Герцог - босоногий, в синем халате, с подсиненной бородой, худой, легкий, но с каждой открытой дверью все яснее ощущающий, как давит его груз жизни, как мало осталось сил. В финале он совсем обессиливает и принимает смерть как избавление, как сладкий сон, страха больше нет, он готов умереть. Аушрине Cтундите и Гидон Сакс изумительны - вместе и по отдельности, чтоб не сказать - сумасшедше прекрасны (а я все-таки это скажу). Мощнейшая химия между ними, от их взаимодействия холод по спине, смотришь на них и хочешь, чтоб это длилось вечно и никогда не заканчивалось. И они вдвоем заставляют забыть о недостатках этой постановки, то есть, ты эти недостатки видишь, ты думаешь, что без них было бы гораздо лучше, но они не мешают получать наслаждение. Недостатки эти для меня - чисто оформительские, визуальные, не концептуальные. Причем поначалу-то все прекрасно: в прологе герцог стоит на авансцене перед входом в свой замок, а вход этот - огромная маска в виде его же лица. Когда двери начнут открываться, маска разделится надвое, эти половины разъедутся по разным сторонам, после пятой двери - снова сомкнутся, Юдит и герцог снова встанут перед этой маской и раздвинут ее, открывая последнюю, седьмую дверь. Хм. Очень коряво описываю, но выглядит это и вправду чрезвычайно эффектно. Проблемы для меня начинаются за открытыми дверями. Итак, первая дверь - пыточная (здесь: боль, испытанная самим герцогом), вторая дверь - оружейная (боль, причиненная герцогом другим людям), третья дверь - сокровищница (материальные богатства), четвертая дверь - сад (семья), пятая дверь - королевство (самореализация), шестая дверь - озеро слез (потеря близких), седьмая дверь - комната жен (принятие смерти). Идея мне очень нравится. Мне не нравится, как она визуально воплощена в спектакле. За первой дверью - красная паутина, в которой бьется двойник герцога (вот эта идея с двойниками - танцовщиками с откровенно бутафорскими синими бородами - мне тоже очень понравилась), но и паутина какая-то дурацкая, и бьется двойник в ней так, что не чувствуешь, что ему больно. Юдит освобождает его из паутины и усыпляет - не убивает! - поцелуем. Хотя выглядит это так, будто все же убивает, но нет, это только сон. За второй дверью другой двойник герцога делает выпады мечом на фоне здоровенной роботоподобной статуи. Юдит очаровательно отбирает у него меч и усыпляет и его, но все равно - меч можно отобрать, шлем снять, а куда денешь эту огромную нелепую статую? Третья комната за третьей дверью - оглушительно пестрая сокровищница с двойником герцога в восточных одеждах, там груды золота лежат, и мне они принадлежат, все такое. Вот этого двойника Юдит уже не усыпляет, а убивает поцелуем. Все очень ярко, очень бьет в глаза, а выглядит дешево и немного раздражает. Четвертая дверь - сад: сидит дева, расчесывая волосы, а вокруг нее резвится единорог (да, еще один двойник герцога). Прелестная средневековая миниатюра, но единорог - с лошадиной мордой на голове, сжимающий руки в кулаки-копытца, - выглядит настолько комично и нелепо, что становится не по себе. Идея прекрасная, но исполнение совсем не прекрасно. Комната за пятой дверью выдержана в индийских синих тонах, двойник герцога - многорукое существо, и все бы хорошо, но убавить бы яркость цветов, чтобы это не выглядело так дешево. Шестая дверь - озеро слез, и по этому озеру плывет черная похоронная гондола, а двойник герцога в маске и карнавальном костюме сидит в гондоле, держа в объятиях деву из четвертой комнаты. И вот здесь хочется сказать: оставьте так, это прекрасно, - но увы: на сцену перед гондолой в клубах дыма даже не выходят, а выкатываются танцовщики и начинают пластично ползти по сцене, изображая неизвестно что. Выглядит это катастрофически плохо. Они ни к чему не нужны, эти танцовщики, они разрушают цельность сцены, отвлекают внимание, попросту раздражают. Пожалуй, это самый безвкусный момент во всей постановке, даже хуже, чем единорог.
Лишь седьмая дверь все искупает. В пустой комнате стоят четыре трона: три заняты, четвертый пока пустует. Три двойника герцога сидят на тронах: молодой, зрелый, старый, и три жены - утренняя, дневная, вечерняя, - входят на сцену и идут к ним, все жены рыжие, кроме вечерней, уже поседевшей. И герцог, улыбаясь, рассказывает о том, как встретил их - и что они для него значат, он уже спокоен, он выпил свою жизнь до капли и теперь готов принять смерть. Он надевает на Юдит черный плащ, плащ ночи, надевает ей на голову корону, она садится на четвертый трон, а он - на ступеньки у ее ног, и она, наклонившись, целует его и убивает. И умирая, он шепчет: "Теперь всегда будет ночь...". И кажется, что он счастлив, погружаясь в эту вечную ночь, ночь отдыха и забвения.
Вот эта сцена - визуально прекрасна, никаких вопросов к ней нет. Что касается остальных - я уже говорила, возможно, меня подвели слишком близкие места, а издали все эти яркие цвета выглядели по-другому и не так резали глаз. Хотя даже издали, боюсь, танцовщики в шестой комнате выглядели ужасно.
Ну да ладно, бог с ним, с оформлением. Зато как прекрасен был оркестр! Как прекрасен был Барток, как увлекательно его слушать! И еще раз - как изумительно прекрасны Cтундите и Сакс. Так прекрасны, что можно было заработать легкое косоглазие, когда они стояли в разных концах сцены: невозможно смотреть на кого-то одного, хочется видеть и ее, и его, вот и приходится скашивать глаза. И как они дивно звучали вместе их голоса: ледяное и чистое сопрано Стундите и темный, мрачный, чуть "выщербленный" бас-баритон Сакса. Вспоминаю - и меня накрывает счастьем. Как я рада, что я их увидела и услышала. Как я рада, что я наконец-то снова побывала в Венеции. И как я хочу туда снова - и в театр тоже. И если там снова будет где-нибудь петь Гидон Сакс, то я даже раздумывать не стану: влезу в долги, а приеду. Потому что я уже говорила: сезон без него - мертвый сезон для меня. Но этот сезон стал живым. И это так хорошо.
