Приехала, распаковала купленные в Гамбурге книжки, начала нормально читать "Десять лет. Джон Ноймайер и Гамбургский балет, 1973-1983 годы", прочитала десять страниц, пошла на Abebooks и купила еще три кило книжек. Кто маньяк, я маньяк? Ну да, есть немного. Я не могу описать этот невероятный кайф, который я испытываю, когда ищу, покупаю и читаю книги. Стоит ли удивляться, что у меня отношения с людьми не получаются? Я людей боюсь, а книг не боюсь.
Но мне очень повезло найти на Abebooks буклет, посвященный Третьим дням балета в Гамбурге (1977 год). Потому что именно в этих днях балета участвовал кто? - ай, пятерку тому, кто догадался: ну конечно же, Эрик Брун. Насколько я понимаю, он танцевал в "Паване мавра". А за год до этого, в январе 1976 года, Эрик вместе с Барышниковым, Марсией Хайде, Гелси Кирклэнд и Уильямом Картером выступил в балете Ноймайера "Hamlet Connotations" (на все тех же Третьих днях балета в Гамбурге этот балет был поставлен снова, уже под названием "Der Fall Hamlet", и партию Гамлета в нем танцевал Макс Мидинет - между прочим, первый исполнитель партии Короля в "Иллюзиях - как Лебединое озеро"). Эрик в "Hamlet Connotations" был Клавдием, критики в целом отозвались о балете очень кисло (тем не менее, я хочу купить пару номеров Dance Magazine, чтобы поискать там рецензии - наверняка должны быть, ведь поставлен балет был не где-нибудь, а в АБТ), но все равно - интересно же. К сожалению, в сети нет ни одной фотографии "Hamlet Connotations". А вот в буклете, посвященном Тридцатым дням балета в Гамбурге, я нашла один-единственный крохотный снимок этого балета - и там даже можно разглядеть Эрика. Я попробую этот снимок отсканировать, но не знаю, что получится, он вправду очень маленький и дурного качества.
Кстати, о фотографиях: давненько я ничего с Эриком не выкладывала. Дней пять, наверно, не меньше. А вчера вечером как раз нашла в сети несколько новых фотографий, которых раньше не видела. Они, к сожалению, небольшие (потому что за удовольствие получить эти снимки в большом разрешении нужно платить), но прелестные. И указана точная дата фотосессии: 19 октября 1963 года. Как обычно, Эрик элегантен, как черт знает кто, и не расстается с сигаретой.

@темы: Erik Bruhn, John Neumeier and his ballets, Erik Bruhn - photos

---

Приехала, распаковала купленные в Гамбурге книжки, начала нормально читать "Десять лет. Джон Ноймайер и Гамбургский балет, 1973-1983 годы", прочитала десять страниц, пошла на Abebooks и купила еще три кило книжек. Кто маньяк, я маньяк? Ну да, есть немного. Я не могу описать этот невероятный кайф, который я испытываю, когда ищу, покупаю и читаю книги. Стоит ли удивляться, что у меня отношения с людьми не получаются? Я людей боюсь, а книг не боюсь.
Но мне очень повезло найти на Abebooks буклет, посвященный Третьим дням балета в Гамбурге (1977 год). Потому что именно в этих днях балета участвовал кто? - ай, пятерку тому, кто догадался: ну конечно же, Эрик Брун. Насколько я понимаю, он танцевал в "Паване мавра". А за год до этого, в январе 1976 года, Эрик вместе с Барышниковым, Марсией Хайде, Гелси Кирклэнд и Уильямом Картером выступил в балете Ноймайера "Hamlet Connotations" (на все тех же Третьих днях балета в Гамбурге этот балет был поставлен снова, уже под названием "Der Fall Hamlet", и партию Гамлета в нем танцевал Макс Мидинет - между прочим, первый исполнитель партии Короля в "Иллюзиях - как Лебединое озеро"). Эрик в "Hamlet Connotations" был Клавдием, критики в целом отозвались о балете очень кисло (тем не менее, я хочу купить пару номеров Dance Magazine, чтобы поискать там рецензии - наверняка должны быть, ведь поставлен балет был не где-нибудь, а в АБТ), но все равно - интересно же. К сожалению, в сети нет ни одной фотографии "Hamlet Connotations". А вот в буклете, посвященном Тридцатым дням балета в Гамбурге, я нашла один-единственный крохотный снимок этого балета - и там даже можно разглядеть Эрика. Я попробую этот снимок отсканировать, но не знаю, что получится, он вправду очень маленький и дурного качества.
Кстати, о фотографиях: давненько я ничего с Эриком не выкладывала. Дней пять, наверно, не меньше. А вчера вечером как раз нашла в сети несколько новых фотографий, которых раньше не видела. Они, к сожалению, небольшие (потому что за удовольствие получить эти снимки в большом разрешении нужно платить), но прелестные. И указана точная дата фотосессии: 19 октября 1963 года. Как обычно, Эрик элегантен, как черт знает кто, и не расстается с сигаретой.

---

Пятого июля в Гамбурге я посмотрела "Смерть в Венеции", балет Джона Ноймайера по мотивам новеллы Томаса Манна.
Это присказка, а сказка будет путаной и дерганой, потому что до сих пор мне очень трудно связать впечатления и рассказать более-менее внятно, как это было. Я могу только сказать, что это было прекрасно. И я не ожидала, что реакция зала будет такой восторженной. Хотя я уже по предыдущему спектаклю, "Shakespeare Dances", увиденному накануне, поняла, что Ноймайера в Гамбурге очень любят. Но то, что было после "Смерти в Венеции, невозможно сравнить даже с реакцией на "Shakespeare Dances". Это было захлестывающее, разделенное на всех в зале счастье.
Оркестровая яма закрыта, спектакль идет под аудиозапись. В левом углу сцены поставлено фортепиано, и пианистка - знаменитая Элизабет Купер - то и дело встраивается в действие, ее музыка перебивает, перекрывает оркестровые записи. И она играла так, что дыхание перехватывало. Иногда даже не верилось, что это она одна так играет - с такой силой, с такой мощью и страстью. И когда она вышла на поклон (Ллойд Риггинс вывел ее, а потом поцеловал ей руку) - маленькая, старая, огненно-рыжая женщина в черном платье - если б зал уже не стоял, то конечно, встал бы, приветствуя ее. Самые бешеные, самые оглушительные аплодисменты казались недостаточно бешеными и оглушительными, чтобы выразить восхищение ее игрой, ее музыкой. Она была прекрасна. И без нее этот спектакль, конечно, не был бы таким поразительным, каким он был в этот день.
И все были прекрасны: исполнители главных ролей и кордебалет, осветители, рабочие сцены, сам Джон Ноймайер. Как замечательно задан нужный тон с первых секунд спектакля: у голубой стены, спиной к зрителям, стоит невысокий, очень худой человек в сером костюме и держит партитуру Баха. Все начинается в полной тишине, и зал тоже погружается в эту тишину, молчит и боится дышать. Потом Ашенбах - Ллойд Риггинс - оборачивается, проходит к авансцене, садится на стул, пьет кофе, поданный его ассистенткой (Анна Лаудере), переобувается. Звучат первые музыкальные такты, он снова встает, уходит в глубь сцены, ассистентка следует за ним, открывает партитуру. Поднимается задник, открывая зеркала (намек на балетную студию) и стоящего перед зеркалами "Фридриха Великого" (Иван Урбан). И Риггинс-Ашенбах начинает танцевать.

Дальше очень много букв

Он был гениален и в первом, и во втором акте. Я боялась, что мне придется делать скидку на его возраст, на то, что между видеоверсией и этим спектаклем прошло десять лет, на то, что он уже не может быть так хорош, как раньше. Я ошиблась. Это роль Риггинса, и он был великолепен в образе измученного, хрупкого, ломкого, нервного, злого, гомосексуального Ашенбаха. Еще ярче, как мне показалось, проявилась изначально заложенная в нем гомосексуальность: у этого Ашенбаха мир переворачивается не оттого, что он влюбляется в существо того же пола, что и он сам, а оттого, что он влюбляется в юного мальчика. И обречен он не из-за того, что любит мальчика Тадзио, а из-за того, что не хочет любить его без взаимности - и не верит, что эта взаимность возможна. Умирает от невозможности любви Тадзио к нему. От веры в эту невозможность.
Но это - уже во втором акте. В первом акте (до появления Тадзио) великолепно показано, как Ашенбах мало-помалу теряет власть над своими творческими импульсами, над способностью выражать свои чувства, используя тела танцовщиков, проще говоря - он не может совладать с собственной хореографией. Риггинс был изумительно легок и в то же время - как будто бы недостаточно гибок и точен: он запутывался в своей хореографии, и танцовщики выходили из-под контроля, слаженный танец рассыпался, превращаясь в нестройный, пугающий хаос. Он резко хлопал в ладоши, злился, останавливал репетицию, начинал все заново - и все повторялось: танцовщики старались выразить его идеи, успеть за ним, уловить его движения - но не могли. Великолепно была изображена эта мучительная "хореографическая кухня", и сам Риггинс в этих сценах танцевал так, как и танцует хореограф, показывающий, намечающий движения, но не исполняющий их в полную силу, так, как может исполнить танцовщик. И все равно это выглядело потрясающе: в дуэтах с "Барбариной" (дивная Элен Буше) и "эскизами", в па-де-труа с "концептами" (Сильвия Аццони и Александр Рябко) не было идеальной синхронности, Ашенбах то чуточку спешил, то немного отставал, и вот эти крохотные расхождения производили потрясающе сильное впечатление. И надо было видеть, как Риггинс-Ашенбах владеет собственным щуплым, хрупким телом, как выразительны его жесты, как изумительна мелкая техника (след ли это датской школы? возможно). И стоит добавить, что в дуэтах с "Фридрихом" синхронность была, там Ашенбах как будто достигал того, к чему стремился, - но тут же понимал, что это совсем не то, что нужно, и раздражался еще больше.
Иван Урбан ("Фридрих") тоже был великолепен. Господи, а кто там был не великолепен? И мне показалось, что в отношениях между "Фридрихом" и Ашенбахом точно было что-то "нерабочее", подразумевавшаяся связь. "Фридрих" время от времени ведет себя как танцовщик-любимчик, знающий, что хореограф ему благоволит (впрочем, это расположение - тоже имеет пределы): в сцене общей репетиции в конце, когда идеи Ашенбаха выходят из-под контроля, а танцовщики танцуют все беспорядочнее и бессвязнее, "Фридрих" повторяет движения Ашенбаха, причем не только танцевальные па, но и какие-то "рабочие" жесты, жесты хореографа, руководящего репетицией: не пародирует Ашенбаха, но подражает ему, подчеркивает свою близость к нему. Он довольно легкомысленный и беспечный, он привязан к Ашенбаху, но не понимает, что творится у того на душе. И когда Ашенбах в этом танцевальном хаосе срывается и останавливает репетицию (надо видеть, как реагирует ансамбль: все замирают, а когда Ашенбах нервно проходит "перед строем", явно в поисках того, на ком можно было бы сорвать злость, и приближается к одной девушке, она испуганно вздрагивает и втягивает голову в плечи; но Ашенбах ее не трогает, а срывает треуголку с другого мальчика и бросает на землю), и отходит к стене, прижимается к ней лбом, пряча лицо, то свет гаснет, ансамбль в темноте уходит со сцены, и лишь "Фридрих" подходит к световому пятну, в котором стоит Ашенбах, и кладет руку ему на плечо. А когда Ашенбах оборачивается - возникает короткая пауза, Ашенбах и "Фридрих" смотрят друг на друга, и "Фридрих" как будто ждет поцелуя. Но Ашенбах отталкивает его и уходит, и "Фридрих" пропадает в темноте. В видеоверсии это не так подано, там пауза короче, зрительный контакт не настолько очевиден, ощущение немного другое. А вот в спектакле - кажется, что "Фридрих" действительно влюблен в Ашенбаха. И во втором акте, в последнем появлении "Фридриха" (и как идеи, которую Ашенбах уже не сможет воплотить, и как человека-танцовщика, в котором Ашенбах хотел воплотить эту идею), в прощании с умирающим Ашенбахом - было очень много нежности. Именно в живом спектакле я заметила то, на что не обращала внимания в видеозаписи: в первом акте, во время репетиций, Ашенбах в какой-то момент срывает с головы "Фридриха" пудреный парик, превращая короля Фридриха в танцовщика. Во втором акте ситуация отзеркалена: "Фридрих" снимает парик с головы Ашенбаха, возвращая его к самому себе (а потом еще приходит мать Ашенбаха и стирает "молодящий" макияж с его лица). Их последний дуэт был очень нежен и эротичен, отчасти - реминисценция дуэта Ашенбаха и Тадзио, не хореографически, но настроенчески: все та же тема односторонней любви. "Фридрих" выше Ашенбаха, моложе, сильнее, он будто пытается укрыть Ашенбаха в объятиях, спасти его, - но все кончено, для Ашенбаха уже нет спасения, он порвал с прежней жизнью, с "Фридрихом", со своим непоставленным последним балетом. И "Фридрих" это понимает, в конце концов, и сдается, укрывает Ашенбаха своим синим камзолом, обнимает со спины, отдавая ему партитуру Баха, но отступает быстрее, чем в видеоверсии, едва прижавшись щекой к плечу Ашенбаха. Видно, чувствует, что уже не нужен. А еще было заметнее подано короткое движение: в этом дуэте Ашенбах проводил рукой по волосам "Фридриха", повторяя себя самого в дуэте с Тадзио, когда так же гладил Тадзио по волосам. И снова почудилось, что в этой истории, в этом балете, трагедия Ашенбаха в том, что он может получить взрослого мужчину, такого, как "Фридрих", но не может получить юношу Тадзио. Или по крайней мере, верит в то, что не может его получить.
Так и в сценах с двойниками (Отто Бубеничек и Карстен Юнг), особенно в сцене в первом акте, в фойе отеля (когда веселая парочка геев вторгается в общие чинные танцы в пастельных тонах и пристает к Ашенбаху), сделаны более чем прозрачные намеки на осознанную, принятую гомосексуальность Ашенбаха. В сцене в отеле Ашенбаха раздражали не столько приставания этой парочки, сколько вообще - повышенное внимание к его персоне, от кого бы оно ни исходило (когда раньше вполне себе гетеросексуальная парочка гостей узнавала его, он смущался и злился). Его не смущало, что к нему липнут именно мужчины (а липли они очень активно, активнее, чем в видеоверсии, вплоть до того, что один из геев (кажется, в исполнении Отто) не только обнимал его, увлекая в вальс, но и хватал при этом за задницу), нет, его бесило, что вот, лезут к нему, нарушают его уединение, мешают читать газету. Не было стеснения гетеросексуала, к которому пристают, а он не такой, он ждет трамвая "Желание". Ничего подобного: просто и мужчины эти не в его вкусе, и вообще, не до них ему, оставьте его в покое.
Надо сказать, двойники были в некоторых сценах очень хороши, в некоторых - бледнее. В первых появлениях - путниками и гондольерами - они произвели на меня не такое потрясающее впечатление, какое производили Иржи и Отто в видеоверсии. Казалось, что Карстену и Отто не то чтобы не хватает срепетированности и слаженности, но нет у них такого чутья друг к другу, какое было у Иржи и Отто (ну, тут впору порассуждать о близости близнецов, недостижимой между не-близнецами). Иржи и Отто в этих сценах излучали чувственность, они были воплощением соблазна и сексуальности; Карстен и Отто хорошо танцевали, но не били так по нервам. И я уже пригорюнилась, решив, что мне недодадут хороших двойников, но в сцене в отеле они полностью реабилитировали себя: они были восхитительной парочкой, такими наглыми, бойкими, веселыми геями, кокетливыми и с наслаждением шокирующими приличную публику. И если в первых сценах у них все-таки чувствовалась какая-то несинхронность, то в сцене в отеле они явно ощущали друг друга и замечательно работали в дуэте. Я наслаждалась, любуясь ими. И так же восхитительны они были во втором акте, в образах парикмахеров и музыкантов. А вот в вакханалии они опять-таки немного недодали эротики. Так что в итоге в сценах отчетливо эротических они были менее выразительны, чем в сценах без такого ярко выраженного эротического заряда. Как будто не было между ними нужной искорки, не проскакивала она. Зато в сценах, где можно было добавить немного юмора (пусть и страшного, как в Пляске смерти), они чувствовали себя в своей стихии и отрывались. Они были чудными парикмахерами, "омолаживающими" Ашенбаха: в конце сцены Отто садился в парикмахерское кресло, кокетливо вытягивал носочки, а Карстен лихо увозил его за кулисы. Отто вообще был прекрасен, по-прежнему божественно гибок и прыгуч, и замечательно сложен - будто и не прошло десяти лет между видеоверсией и этим спектаклем. И Карстен, хоть и не мог полностью заменить Иржи, но все равно прекрасно танцевал и играл, и в целом подходил на эту роль. Просто не везде они с Отто совпадали по настроению, что ли. Но когда совпадали - это сразу производило нужное впечатление.
И наверно, лучше всего они были в Пляске смерти. Это, наверно, одна из самых бешеных, жутких, драйвовых сцен в балете, что я видела. Она и в видеоверсии головокружительно хороша, но в живом спектакле - просто сумасшедшая, дикая, бьющая по нервам, так что вжимаешься в кресло, как на рок-концерте - или как во взлетающем самолете. Вот здесь Отто и Карстен были на высоте, они вели эту бешеную пляску, увлекая за собой кордебалет, затанцовывая всех до смерти. Еще острее, чем в записи, ощущаешь, как возникают и нарастают безумие, чума, ужас, и с появлением музыкантов кордебалет срывается в неистовую пляску в мигающем, разноцветном, дискотечном свете. А потом эта пляска обрывается внезапно, наступает почти умиротворяющее затишье, но Ашенбах уже болен смертельно, и ему не уйти.
В живом спектакле еще лучше, чем в видеоверсии, заметно, как музыканты выезжают на сцену на полосах ткани, в которых труповозы в черных колпаках тащат тела умерших. Напряжение выплескивается в зал, кордебалет танцует исступленно, безудержно, потому что - ну правда, нечего терять, вот-вот, наверно, придет смерть. А смерть, кажется, танцует вместе с ними - не только в образе музыкантов. Я разглядела то, на что не обращала внимания в видеоверсии: в первом акте, в сцене в фойе, еще до начала общего танца, гости проходят туда-сюда, общаются, на заднем плане даже ругаются по-итальянски, и один из гостей, юноша в белом смокинге, сначала заглядывается на другого гостя, мужчину в черном, потом подходит к нему, долго с ним беседует (но беззвучно), пожимает ему руку, в общем, проявляет интерес. А во втором акте, в начале пляски смерти, юноша в белом смокинге медленно выводит этого мужчину на сцену, обнимает, а потом укладывает его, мертвого, на пол. И уходит искать следующего партнера для танца. Так что, может быть, вот это - одна из ипостасей смерти, неузнанная в толпе.
Но Ашенбах танцует свой последний дуэт совсем с другим партнером. Александр Труш - Тадзио - был для меня открытием в этом спектакле. И я уже говорила, но повторю еще раз: он понравился мне даже больше оригинального Тадзио - Эдвина Ревазова. Ну, может быть, дело еще в том, что Ревазова я видела только в видеоверсии, а Труша увидела в живом спектакле. Это совсем другой Тадзио - юный и невысокий (может быть, чуть-чуть выше невысокого Риггинса, да и то вряд ли), темноволосый мальчишка с восхитительной улыбкой. У Ревазова Тадзио был чуть отстраненный, будто замкнутый в собственной физической красоте, и из-за своего роста - заметно выделявшийся из толпы остальных мальчишек (словно зрители видели его глазами влюбленного Ашенбаха, так или иначе выделявшего Тадзио из толпы сверстников). Контраст между ним и щуплым, некрасивым Ашенбахом был слишком велик, и становилось ясно, что любовь эта и вправду невозможна, даже не из-за разницы в возрасте, а из-за того, что этот прекрасный Тадзио, божественный Тадзио никогда не снизойдет до Ашенбаха, не заметит его. Он вполне канонически не видит Ашенбаха, не замечает, не узнает. А вот Тадзио Труша - совсем другой, может быть, уходящий дальше от канонического Тадзио из новеллы Манна, но все равно прелестный, утешительно зоркий. Он не выделяется на фоне сверстников так наглядно, как Тадзио Ревазова, нет, мы можем верить лишь влюбленному Ашенбаху, что Тадзио и вправду - красивее остальных, прелестнее остальных (вспоминается невольно из "Александрийских песен": "Так глаза любящих видят то, что видеть велит им мудрое сердце"). И еще - он видит Ашенбаха, он знает, что и Ашенбах его видит. И уже их первый дуэт в фойе отеля (в конце первого акта) становится взаимным и осознанным - хоть и свершается, по идее, только в мечтах Ашенбаха. Но Тадзио чувствует его, и в конце акта, перед тем, как уйти за кулисы вслед за матерью и сестрами, оглядывается и смотрит прямо на Ашенбаха, и это заинтересованный взгляд, взгляд, приглашающий разделить тайну на двоих. Ашенбах ему интересен (Тадзио в исполнении Ревазова совсем не интересовался Ашенбахом).
Но Ашенбах настолько уверен, что не сможет заполучить Тадзио, не сможет сблизиться с ним, что не замечает этого ответного интереса, впадает в отчаяние во втором акте. И напрасно, потому что Тадзио и во втором акте как будто тянется к Ашенбаху - но и стесняется даже сильнее, чем сам Ашенбах. И второй дуэт, тоже свершающийся вроде бы лишь в мечтах Ашенбаха, вдруг обретает другую окраску: он тоже кажется происходящим на самом деле. Тадзио подает руку Ашенбаху, помогает ему подняться, смотрит на него, смущается, отходит, оглядывается, смущается еще сильнее, отворачивается, ловит мяч, играет с мячом, а потом Ашенбах подходит к нему, и начинается медленный, томительный дуэт. В версии с Ревазовым этот дуэт "односторонний", Тадзио танцует с Ашенбахом, но все равно ясно, что это - мечты Ашенбаха, а не реальность. В версии с Трушем дуэт становится взаимным, Тадзио не отстранен, нет, он чувствует Ашенбаха, танцует с ним. И вбежавшие на сцену мальчики нарушают уединение, мизансцена повторяется, Тадзио снова подходит к сидящему на земле Ашенбаху, помогает ему подняться, смущается и уходит. Но это кажется именно повторением ситуации, а не единственным вариантом ее развития на самом деле. Дуэт свершился, но Ашенбах все равно не убежден, все равно ревнует Тадзио к его друзьям, к юности, к Яшу. И убеждается в этом в следующей встрече с Тадзио, после вакханалии, когда случайно ловит мяч, брошенный Тадзио. В версии с Ревазовым Тадзио кажется раздосадованным - и убегает, чтоб не спорить с взрослым, не отнимать у него мяч. В версии с Трушем Тадзио смущается снова и убегает, потому что ему - такое создается впечатление - стыдно сделать что-то не так, невзначай обидеть Ашенбаха, который ему интересен, который ему явно нравится. Поэтому Тадзио выбирает бегство. Но Ашенбах-то об этом не догадывается и думает лишь, что противен Тадзио внешне, что слишком стар для него.
И ошибается снова, когда пытается при помощи парикмахеров даже не помолодеть, а стать ровесником Тадзио. И это ложный путь - даже не из-за невозможности такого омоложения, а из-за того, что этому Тадзио интересен именно взрослый Ашенбах, такой, какой он есть. И когда Тадзио видит изменившегося Ашенбаха, то теряется и смущается, не узнавая его в этом раскрашенном манекене.
А в последнем дуэте, когда парик снят, а краска стерта, - Тадзио снова узнает Ашенбаха. И этот дуэт опять кажется свершающимся на самом деле, а не в предсмертном бреду Ашенбаха. Легконогий Тадзио бежит по кругу, Ашенбах едва поспевает за ним, падает, встает, бежит снова - и бросается в объятия Тадзио, и чудится, что он обнимает не мечту, а вот именно этого живого, горячего, доброго мальчика. И это кульминация и дуэта, и всего балета, потом напряжение тает, и Ашенбах умирает в полной тишине у ног Тадзио. Гаснет свет, несколько секунд зал молчит, а потом начинает аплодировать все громче и громче.
А еще - Труш прекрасно танцевал. Я боялась, что он не справится со сложнейшими поддержками, рассчитанными на высокого и сильного Ревазова, а он справился с ними превосходно, будто бы и без усилий. И они с Риггинсом замечательно чувствовали друг друга, у них, право, была химия. И хоть я об этом уже писала, но не могу не повторить: их первый поклон, когда сразу же после дуэта свет над сценой снова зажегся, и они стояли, обнявшись, и кланялись вместе, - их первый поклон казался прямо каким-то посмертным хеппи-эндом для Ашенбаха.
О ком я еще хотела бы сказать? Анна Лаудере чуточку проигрывала Лауре Каццаниге во всех трех ролях: ассистентки Ашенбаха, матери Ашенбаха и матери Тадзио. Она хороша, она прелестно танцует и отлично играет, но ей не хватает внешней представительности, что ли. Она не очень высока, довольно хрупка, и в па-де-катр с сестрами Тадзио она казалась не их матерью, а то ли четвертой сестрой, то ли подружкой-ровесницей. И в дуэте с юным Ашенбахом (Константин Целиков) она тоже казалась скорее его сестрой или подругой, чем матерью.
Сестры Тадзио (Майо Арии, Аврора Лисицкая, Эмили Мазон) были прелестны, то, что нужно: хорошенькие воспитанные девочки, очаровательно танцующие с братом, с Яшу, с матерью, друг с другом. В видеоверсии нет чудной сцены с их участием в первом акте: в отеле мать Тадзио снимает белую накидку, бросает ее на стул, где раньше сидел Ашенбах, и уходит беседовать и танцевать. А Ашенбах, уже заинтересовавшийся Тадзио и знающий, что это - его мать, подходит к стулу, прикасается к накидке довольно воровато. Это видят сестры Тадзио и подбегают к Ашенбаху встревоженной стайкой, смотрят на него укоризненно, и он сконфуженно уходит, а они на всякий случай забирают накидку, а то мало ли что. Сыграно это очаровательно.
Яшу (Томас Штурман, накануне танцевавший Антонио в "Вивальди или Что угодно") тоже был очень удачен. И с Тадзио он держался покровительственно, как старший друг (этому способствовала разница в росте: Штурман выше Труша), временами даже чуточку пренебрежительно. И в конце первого акта, извиняясь перед Тадзио за то, что толкнул его, он целовал Тадзио в лоб, как ребенка. Между ними не было чего-то двусмысленно-эротического (а вот в видеоверсии это было - между Тадзио Ревазова и Яшу Арсена Меграбяна), но Ашенбах все равно ощутимо ревновал Тадзио к Яшу. Ревновал и завидовал.
Сильвия Аццони и Александр Рябко в образах "концептов" Ашенбаха были, как всегда, превосходны. В старую программку к "Смерти в Венеции", что я купила накануне спектакля в антикварном магазинчике неподалеку от оперного театра, были вложены две газетных вырезки, посвященных этому балету. В одной из них образы Аццони и Рябко названы "воплощением любви". И так оно и есть: они действительно воплощали любовь - и так нежно, так чудесно станцевали один из моих любимых дуэтов перед вакханалией, когда Ашенбах засыпает в шезлонге, а они танцуют, и в конце Александр уносит Сильвию на спине, а она обнимает его и прижимается щекой к его щеке. И на смену им приходят двойники-дионисы - причем в спектакле Отто вышел чуть раньше, чем следовало бы - или это так и было задумано, еще до конца па-де-де Александра и Сильвии, и стоял рядом с фортепиано, смотрел, как играет Купер. А потом неторопливо подошел к спящему Ашенбаху, начал его разувать, а Карстен с виноградной кистью - красного винограда, а не белого, как в видеоверсии, - склонился над Ашенбахом, вкладывая ягоды ему в губы.
Вот так. Зал чудно принимал спектакль: упаси боже, никаких аплодисментов по ходу действия, никаких восторгов в адрес своих кумиров. После первого акта аплодировали очень долго - так у нас аплодируют после конца спектакля. А уж что было после второго акта... зал как будто хотел оглушить самое себя. Это был бешеный восторг - и запредельная благодарность всем, кто создал этот балет, всем, кто участвовал в представлении. Мне было даже жаль, что кланяться выходили только актеры и сам Ноймайер, мне бы хотелось, чтобы вышли все - осветители, костюмеры, бутафоры, гримеры, все сотрудники театра. И я думаю, не только я хотела бы поаплодировать еще и им.
Народ из первых рядов метал на сцену букеты. Кордебалету аплодировали бешено, а уж когда стали появляться солисты - казалось, что сильнее аплодировать нельзя, а выяснилось, что можно, еще как можно. Отто Бубеничеку, покидающему Гамбургский балет, аплодировали особенно тепло, он улыбался, кланялся, а Риггинс его поцеловал, и на поклоне держал его за руку. А вообще Отто вышел на поклон с Карстеном (везде они в этом балете парочкой ходит, ну и на поклон надо выходить парочкой), и они тоже очень здорово держались за руки и улыбались в зал и друг другу. Когда все вышли и откланялись раз, Ллойд вывел Элизабет Купер - и она, кажется, чуть ли не до слез растрогалась, когда из зала ей бросили цветы. Ах да, когда еще раньше вышел Ллойд Риггинс, все встали и аплодировали стоя. А потом, уже после Элизабет Купер, Ллойд вывел на сцену Ноймайера. И это было невероятно, непередаваемо. Зал ревел, выл, вопил браво, аплодисменты звучали как пулеметные очереди. Ноймайер обнял Ллойда, поцеловал, и во второй раз очень долго не отрывал губ от его щеки. Мне кажется, он тоже не ожидал, что его примут так восторженно. Ему тоже бросили розу, и потом он выбегал со всеми кланяться к рампе, и он был - господи, очаровательный. И все это было прекрасно, неповторимо, и мне казалось, так вообще не бывает на самом деле. Вот сейчас пишу и переживаю заново эти минуты. И сама не верю, что все это видела, что действительно была там. Но все-таки - была, мне повезло.
Уф, все. Я не знаю, кто прочитает эту сумбурную простыню, но кто ее прочитает - тому большое спасибо. И еще спасибо Джону Ноймайеру и всей труппе Гамбургского балета, танцевавшей в "Смерти в Венеции" пятого июля. Я вас люблю, вы все прекрасны.

@темы: John Neumeier and his ballets

---

Никак не могу себя заставить разобрать чемодан до конца. В самолете пересматривала "Смерть в Венеции", сравнивала запись с живым спектаклем и прямо расстроилась, что полет такой короткий, я не успела досмотреть второй акт. Попробую вытащить из планшета заметки и написать по ним более-менее связный пост-отзыв на "Смерть в Венеции" пятого июля этого года. Пока же, после пересмотра видеоверсии, я поняла, что Тадзио Александра Труша мне нравится больше Тадзио Ревазова. Или, вернее, даже так: мне больше нравится взаимодействие Риггинса-Ашенбаха с Тадзио-Трушем. Хотя, конечно, Эдвин Ревазов прекрасен, и Ноймайер ставил роль Тадзио именно на него, отсюда эти безумно сложные дуэты и головокружительные поддержки: мне кажется, высокому Ревазову все-таки было чуть легче выполнять эти поддержки с невысоким, худым, легким Риггинсом. А вот когда я увидела Труша - ростом примерно с Риггинса, ну, может, чуточку выше, - я подумала: наверно, и хореографию изменят (как слегка изменили хореографию дуэтов матери Ашенбаха и юного Ашенбаха: если в видеоверсии высокая Лаура Каццанига выносила Константина Целикова на спине, то в живом спектакле не такая высокая и более хрупкая Анна Лаудере выводила его за руку, причем Целиков сначала шел (или полз) на коленях). А вот нет, хореография дуэтов Ашенбаха и Тадзио осталась прежней, и Труш отважно и чисто выполнял все эти сложнейшие поддержки. И вообще, у него получился странный, пожалуй, даже противоречащий манновскому канону Тадзио - Тадзио, видящий Ашенбаха, замечающий его. Но я об этом еще постараюсь написать подробнее.

@темы: John Neumeier and his ballets

---

У меня весь день не было интернета, вот сейчас он появился, да и то полудохлый. И спать пора. Но я не усну, пока не скажу, что "Смерть в Венеции" сегодня - это был спектакль, после которого хочется умереть от восторга и счастья. Я боялась, что разревусь, и отбила докрасна ладони. Никогда не забуду, не хочу забывать, как в самом конце, после заключительного дуэта Ашенбаха и Тадзио, Liebestod'а Ашенбаха, погас свет, зал несколько секунд молчал, даже дыхания не было слышно, а потом зааплодировал. И свет на сцене снова вспыхнул, и Ашенбах - Ллойд Риггинс и Тадзио - Александр Труш - стояли, обнявшись, и кланялись. Такой внезапный хеппи-энд после занавеса.

Я еще напишу подробнее, когда вернусь домой.

@темы: John Neumeier and his ballets

---

Достижение разблокировано: видела живого Ноймайера в натуральную величину. Ладно, не совсем в натуральную величину, поменьше, потому что смотрела издалека, с предпоследнего ряда партера. Кстати, все было хорошо видно. Не только Ноймайера, но и его балеты. Хотя надо признаться, что Ноймайер вызвал у меня самые сильные эмоции. Я думала, завизжу от восторга. Впрочем, зал был настроен так же, как я, все бешено аплодировали, а Сильвии Аццони бросили два букета. Она была очаровательна, и все были очаровательны, но Ноймайер...ох, он прелестный. И совсем не такой, как на последних фотографиях, моложе, тоньше и легче. Я его приметила еще в начале, он смотрел спектакль, сидя в первом ряду партера, справа с краю. И я гадала: вызовут его на сцену или нет? Вызвали. Сильвия Аццони его и вывела за руку.
Но сам балет - вернее, балеты, три одноактника - оставили смешанное впечатление. "Как вам это понравится", первый балет, с Аццони-Розалиндой, Рябко-Орландо, Иваном Урбаном - герцогом Фредериком и Карстеном Юнгом - Жаком (это не тот Жак, что у Шекспира, а связующий, сквозной персонаж трех шекспировских балетов Ноймайера) - показался мне растянутым и неровным. Там был бойкий пролог, там были забавные сцены (знатно отжигала Одри - Екатерина Мамренко, охотившаяся то за Оселком, то за Розалиндой, а еще сильнее жег и пепелил Иван Урбан, откровенно оттягивавшийся в роли бессовестного герцога), там были отстроумно обыгранные "гендерные штампы" па-де-де, там был, наконец, прекрасный Юнг и вся остальная прекрасная гамбургская труппа. Но балет, на мой вкус, скорее не получился: массовые сцены часто казались бестолковыми и нестройными, юмор временами становился натужным, а последний дуэт Орландо и Розалинды получился откровенно затянутым и скучным. Впрочем, я взяла свои слова обратно во втором акте, на "Гамлете". Там был невероятно растянутый, длинный, невыразительный дуэт Гамлета (Эдвин Ревазов) и Гертруды (в балете - Герут, ее роль исполняла Лесли Хейманн). И вообше, хореография этого балета мне просто не понравилась. Там один более-менее запоминающийся дуэт - Гамлета и его отца (это снова был Урбан), но даже он, в сущности, был слабым. Очень странное ощущение: смотришь балет, узнаешь хореографический стиль Ноймайера, но чуда не происходит, балет скучен, и даже исполнители ничего не могут с этим поделать. Ужасно жаль, что я увидела Ревазова лишь в этой невыигрышной партии. Завтра он не танцует.
В общем, после второго антракта я была настроена кисло и ничего хорошего не ожидала. И зря, потому что последний балет - "Вивальди или Что угодно" - оказался маленьким шедевром. Вот его бы я хотела увидеть еще и еще, даже с другими двумя балетами в нагрузку. Прелестный, легкий, смешной, чудесный балет, замечательно хореографированный, остроумно поставленный, восхитительно станцованный. Ноймайер посмеивается над самим собой: томящийся от любви к Оливии Орсино (Отто Бубеничек) изнывает на кушетке - точной копии кушетки Маргариты из "Дамы с камелиями". Но появляется Виола (Каролина Агуэро), в желтой куртке, красных шортах, в цилиндре и с клоунским носом, и в один танец излечивает Орсино от тоски. Виола тут излучает веселье, прыгает и пляшет даже не как мальчишка, а как веселый эльф. И не только Орсино исцеляет, но и Оливию, которая сначала ходит в трауре и топает ногами на развеселых голоногих кавалеров и голоруких дам, веселящихся в ее присутствии. Но и тут появляется Виола, повязывает Оливии (Элен Буше) красный галстук, танцует с ней - и Оливия, как и Орсино раньше, ободряется, а потом, встретив Себастьяна и приняв его за Виолу, энергично пристает к нему и тянет танцевать, а Себастьян (Константин Целиков) безумно смешно отыгрывает пантомиму "что вы, сударыня, я вас не знаю, почему я должен на вас жениться, ну ладно, ну если вы так хотите...". На самом деле, романтики тут мало, и заканчивается все не дуэтами парочек, а веселым па-де-катром. А в самом конце на сцену вылетают участники всех трех балетов - и все с клоунскими носами - и соединяются в общем бодром танце-апофеозе. И это очень красиво, зажигательно и бодро. А романтика вся отдана Антонио (его роль исполняет Томас Штурман): в середине балета он танцует очень чувственный дуэт с Себастьяном, и ощущаются в этом дуэте пародийные оттенки "Смерти в Венеции". И секс тоже ощущается.
И знаете, что я скажу? Мне так жаль, что Отто Бубеничек уходит из Гамбурга! Я его еще увижу завтра, и это здорово, но больше, наверно, не увижу никогда. А он был прекрасен сегодня, он так выразителен, так пластичен, так чудесно танцует и играет. Мне кажется, это большая потеря для труппы - но, увы, закономерная. Скоро он уйдет из балета, и напоследок хочет успеть как можно больше. И все равно - ужасно жаль.
Ну, завтра я его увижу еще раз. А еще увижу Урбана, Аццони, Рябко, Юнга, Буше и других, и конечно, Ллойда Риггинса. А может быть, и Ноймайера. Хотя Ноймайер - это уже Ueberfreude.

@темы: John Neumeier and his ballets

---

Самое большое свинство: оказывается, из заграницы можно ввозить не более 50 сигарилл на нос. А я уже раскрыла пасть, рассчитывая купить пачек десять виллиджеров, чтоб надолго хватило. Придется умерить аппетиты. Ну что ж, лишний повод вернуться в Гамбург.
А вот на ввоз книжек про балет ограничений нет, кроме размера чемодана. И я не знаю, как все это барахло влезет в мой маленький чемоданчик. Это я сегодня зашла опять в антикварный магазинчик, где вчера урвала книжку про Ноймайера в семидесятые. Сначала просто разглядывала полки, думала, может, что-нибудь само выпрыгнет, как ввера. Но нет, ничего не было. Тогда я пристала к продавцу: так, мол, и так, а есть у вас еще книжки про балет и Ноймайера? А как же, ответил продавец, ушел в подсобку и вынес оттуда две горы книг. И мне пришлось держать себя в руках и напоминать себе, что чемодан у меня не резиновый, все я не увезу. В общем, теперь у меня есть два больших буклета: первый посвящен тридцатилетию Ноймайера в Гамбурге, второй - столетию Русских балетов; буклет поменьше - о Днях балета в Гамбурге 1984 года, с чьим-то неясным автографом; программка "Смерти в Венеции" с вложенными в нее газетными вырезками об этом балете; программка "Дамы с камелиями"; и подарочный бокс с четырьмя программками - "Сильвия", "Легенда об Иосифе", "Нижинский" (у меня уже есть программка этого балета, но оказалось, что в купленной сегодня текст тот же, а фотографии другие) и "три балета в одной программке": "Дафнис и Хлоя", "Послеполуденный отдых фавна", "Весна священная". Во! А через час потопаю наконец-то в оперный и увижу ноймайеровскую труппу своими глазами. Продавец меня так и спросил: вы, наверно, приехали на Дни балета? А я радостно ответила, что ага, конечно, и потащила свою ненаглядную макулатуру в гостиницу. Маньячище, сразу видно.

@темы: John Neumeier and his ballets

---

В Гамбурге жарко, язык у меня заплетается, в антикварном магазинчике я купила книжку про гамбургский балет в семидесятые годы. Там гора фотографий молодого и невозможно прелестного Ноймайера, а еще фотографии Кевина Хайгена и Рэя Барры. Рэй очарователен и совсем во вкусе Эрика - тот же типаж, что у Рудольфа и Константина.

@темы: Erik Bruhn, John Neumeier and his ballets

---

Села выпить кофейку перед выходом, заодно проверить, что там в сети творится. А то вдруг что-нибудь такое случилось, а я не узнаю (да-да, пока не доберусь до метро с wi-fi). А в сети - продают журнал, а в журнале - интервью с Эриком и вот такая фотография:



Да, я узнаю эту рубашку в цветочек, и все ее узнали, я думаю. Хороший журнал, надо брать. Вот вернусь и куплю. И отрывок статьи-интервью приводит меня в возбужденно-веселое настроение. "Бронзовая голова" Рудольфа в качестве украшения комнаты - это что-то. Интересно, это была собственность Криса Аллана, хозяина квартиры, или все-таки самого Эрика?
Кроме того, теперь я знаю, откуда еще Мейнерц брал информацию для своей книги. Последний абзац мне знаком, я его уже читала по-датски. Тем интереснее узнать, что еще Эрик рассказал в этом интервью.
А еще в том же журнале есть интервью с Карлой Фраччи. Дополнительный соблазн, ага.

@темы: Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos, Erik Bruhn - articles

---

Набила планшет балетами и "Ганнибалом", скачала карту Ольсдорфского кладбища, бросила в чемодан босоножки, распечатала билеты, все, к походу готова. Лишь бы только немецкий не подвел, а то у меня в последние годы активной практики не было, только пассивная, и теперь нужное немецкое слово норовит превратиться в английское, а то и вообще в датское. Караул. Впрочем, ладно, я себя утешаю тем, что я и по-русски с трудом изъясняюсь, невербальный я человек. Ничего, что-нибудь намурлычу, поиграю в госпожу Курдюкову за границею, дан л'этранже.
А теперь - об Эрике. Отсканировала статью-интервью-рассказ о нем/с ним/вокруг него из январского Dance Magazine за 1966 год. Позднее он вернулся к той же теме в Beyond Technique, рассуждая о том, что у Баланчина танцуют только девочки, а не женщины, и хоть это приятно, но никуда не ведет. Наверно, с Эриком можно поспорить, но нельзя не признать, что он излагает свою точку зрения очень четко и аргументированно. Да и вообще, приятно его почитать, правда? И посмотреть на него приятно, я специально отсканировала отдельно фотографию оттуда же, с прекрасным Эриком в "Сильфиде" (из "Bell Telephone Hour" 1962 года, где Эрик танцевал с Карлой Фраччи). Ах, что ни говорите, а в килте он был неотразим.
Да, он очень мило сравнивает репертуар танцовщика с пищей: человек должен есть, чтобы существовать, танцовщик должен получать репертуар, чтобы расти и развиваться. Так и хочется сказать, что Эрик существовал на алкоголе, сигаретах и репертуаре. Надеюсь, никто на меня за него не обидится, я же шучу.

@темы: Erik Bruhn, "La Sylphide", Erik Bruhn - photos, Erik Bruhn - articles

---

Ладно, ладно, вот я завтра уеду и три дня не буду флудить. Наверно, не буду. А пока можно оттянуться напоследок. Смотрите, что продают на ebay:



Ну да, открытка, ничего интересного. А вот если почитать, что в этой открытке написано... Спасибо доброму продавцу, переписавшему текст, мне не пришлось его расшифровывать самостоятельно: "Marta dear: I hope you are happy in the springtime. It looks like spring here but doesn't feel so. Marta Alice's letters from time to time are most welcome. She is a very interesting girl! I had a wonderful experience and wished you had been with me. Eric Bruhn, the great Danish Ballet dancer came to College to talk to our students. He was so mature and dignified and looked like the young Hans Christian Anderson. He will never dance again and I could have wept. He is so fragile and he had such power and magnificence on stage. I had a chance to shake his hand and thank him. With love, Agnes".

Эрика сравнили с молодым Андерсеном, ахахаха. Ну понятное дело: раз датчанин, значит - Андерсен. Хорошо еще, что не русалочка. А вообще-то гнусная клевета: если верить портретам, Андерсен и в молодости был не красавец, мягко говоря, зато Эрик и в 1973 году, когда была написана эта открытка, был очарователен, несмотря на проблемы со здоровьем. Но зато с замечанием "He is so fragile" не поспоришь и спорить не хочется. В тот год его болезнь обострилась до предела. Он и так по жизни казался хрупким, а болезнь наверняка усилила это впечатление.
Проверила себя по Мейнерцу: ну да, именно об этом лете 1973 года Эрик писал Рудольфу как о "хорошем лете", хотя и тут же жаловался на скуку (и рассказывал о "семейных скандалах", устроенных им от этой самой скуки, бедный Константин, тяжело ему приходилось тем летом). Ужасный человек Эрик. Вроде бы понимаешь, что часто он вел себя безобразно, да и вообще был тот еще тип, но вот прочтешь о нем внезапно что-нибудь трогательное - и растекаешься от умиления.

@темы: Erik Bruhn

---

А в Стасике сегодня замена спектакля: вместо лакоттовской "Сильфиды" будет "Жизель" с Оксаной Кардаш и Георги Смилевски, и с Сергеем Мануйловым в роли Ганса. И билеты есть... Если б не уезжала послезавтра, то наверно, плюнула бы и взяла билет, потому что надо ценить возможность увидеть "Жизель" без Полунина (что-то меня преследуют "Жизели" с Полуниным). Но надо знать меру и вообще. Ладно, мне предстоит гамбургский балетный уикэнд, поэтому нужно выдержать легкую балетную диету и не перебивать аппетит. Я надеюсь, будут у меня еще "Жизели" в Стасике (и не только) без Полунина, никуда не денутся. Интересно, когда же в Стасике вывесят афишу на следующий сезон? Уже даже в БТ выложили расписание спектаклей по ноябрь включительно, хотя бы ясно, на что билеты брать. А в Стасике пока тишина, а уж сезон скоро кончится. Надеюсь, они не выбросят "Татьяну" из репертуара.
Остался месяц с небольшим до начала продаж билетов в КДБ. Надеюсь, абонементщики не растащат до тех пор самые хорошие места. Жди меня, "Сильфида", уж я к тебе приеду. А пока пофлужу-ка я уважаемым Николаем Хюббе, приложившим свою прекрасную руку к этой самой новой датской "Сильфиде":



Первая фотография вытащена из интернета, а две других я отсканировала из книги Ашенгрина "Dancing Across the Atlantic". Очень мне нравится последняя: это Хюббе, только что оттанцевавший в "Ромео и Джульетте" Ноймайера.
Ну и добавлю кое-что "сильфидное" - это эскизы костюмов Сильфиды, Джеймса и господина Мэджа из все той же новой "Сильфиды" Хюббе. Меня страшно позитивят эти физиономии. Причем что небритый Мэдж с цыгаркой, что Джеймс в кепке - оба выглядят гопниками с большой дороги. Начинаешь опять задумываться о преемственности Джеймсов и Мэдж(ей) в этой истории. Проще говоря - вот тут видно, что из такого Джеймса может вырасти вот такой Мэдж. А в спектакле (ну, по крайней мере, в том касте, где Хюббе играет Мэджа, а Джеймса играет Ульрик Бирккьяр) - ничего подобного, там Джеймс - нежный и хороший мальчик.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", "La Sylphide", Royal Danish Ballet

---

А на Abebooks появился Мейнерц, да-да, "Erik Bruhn – Billedet indeni". Мне не надо, а вдруг кому-то надо? Сама бы купила, но зачем мне еще один экземпляр?
Пришла мне куча номеров Dance Magazine, разгребаю их потихоньку. Например, прочитала рецензию на рок-балет "Распутин", с Эриком в заглавной партии. Судя по рецензии, балет получился странный, но рецензент расхвалил Эрика: мол, у него роль скорее "ходячая", чем танцевальная, но даже когда он просто ходит по сцене, то буквально излучает энергию и очаровывает весь зал. А уж когда начинает танцевать, тогда вообще все прекрасно. Больше всего рецензенту понравилось па-де-труа Распутина с Феликсом Юсуповым и танцовщиком, олицетворявшим Церковь. Судя по фотографии (постараюсь ее отсканировать), па-де-труа получилось любопытное и не без эротических намеков.
А в другом номере, декабрьском, за 1983 год, целая колонка была посвящена вступлению Эрика на пост худрука НБК. Автор большими кусками цитировал интервью Эрика, и мне больше всего понравилось, как Эрик объяснил, почему он отказался от гастролей НБК в Нью-Йорке, хотя компании предлагали Мет на две недели: "Я хочу привести все в порядок, так что мы будем гастролировать по Европе, а примерно через два года приедем в Нью-Йорк. Но тогда уже я буду улыбаться, а не сходить с ума". А еще он добавил, что не собирается вводить в репертуар НБК другие балеты Бурнонвиля, кроме уже имеющихся там "Сильфиды" и "Неаполя", и собирается привлекать новых зрителей за счет современных балетов, в том числе за счет работ канадских хореографов. Так оно и вышло: именно при Эрике НБК действительно стал еще активнее сотрудничать с современными хореографами - как канадскими, так и зарубежными. И это продолжилось и после Эрика.
Ну что, и фотографию напоследок, как обычно? Ну, это грустная: Эрик в 1972 году, совсем измученный болезнью. Люкке Шрам вспоминала, что в то время он был в тяжелейшей депрессии. "Он просто думал, что умрет".

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

А просто так: Фредбьорн Бьорнссон, Инге Санд и Эрик на пароходе, по пути в Норвегию на гастроли.



С Бьорнссоном связана забавная история, я ее вычитала у Мейнерца (и фотографию, кстати, отсканировала оттуда же). В 1963 году, как известно, Эрик стал кавалером ордена Данеброг. По традиции, награжденные орденом приглашались в королевский дворец Амалиенборг, чтобы поблагодарить короля за оказанную честь. Ну, Эрик одолжил у Бьорнссона костюм - и в этом костюме явился во дворец. А король Фредерик IX, надо сказать, был отчаянный балетоман - и больше всех обожал именно Бьорнссона. Поэтому на протяжении всей аудиенции он восторженно и многословно расхваливал Бьорнссона на все лады, но даже и не подумал сказать что-нибудь приятное самому Эрику (как замечает Мейнерц, король, по-видимому, считал, что раз уж сделали Эрика кавалером ордена Данеброг, так зачем его еще-то хвалить?). Так что Эрик все это выслушал и заявил: "Наверно, Вашему величеству будет очень приятно узнать, что брюки, которые на мне сейчас надеты, на самом деле принадлежат Фредбьорну Бьорнссону".
Не знаю, что король на это ответил. Надеюсь, не поступил так, как у Высоцкого: "...набросятся и рвут на сувениры последние штаны и пиджаки". А в общем-то, так королю и надо. Уж если тебе так нравится Бьорнссон - награди его, а когда он придет во дворец, тут и изъясняйся ему в любви. А раз наградил не Бьорнссона, а Бруна, то скажи что-нибудь приятное Бруну. Если ты король - веди себя вежливо, а не вот так.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

Очередной ночной маленький пискпам. По ночам так приятно выкладывать фотографии с Эриком. А вчера я окончательно дочитала книгу Мейнерца. Последнюю главу одолела еще раз, вздыхая и переживая. Всех жаль: Эрика, Константина, Рудольфа (потому что он не успел поговорить с Эриком в последний раз, ему бы приехать на пару дней раньше - и все могло бы получиться по-другому), Леннарта Пасборга, всех друзей Эрика, труппу НБК. Перечитывала еще раз, как в декабре 1985 года он в последний раз приезжал в Данию и устроил там маленькую рождественскую вечеринку для своей "семьи" - самых близких друзей и сестры Озы. Оза вспоминала, что он был в темных очках, ничего не ел и довольно рано ушел вниз, в подвал (там была ванная и спальня), чтобы отдохнуть с дороги. В тот приезд он сказал Люкке Шрам, что врачи нашли у него какие-то затемнения в легких, и после возвращения в Канаду он пройдет обследование. Но странно, что в конце концов рак у него нашли только весной, в марте. Может быть, он и вовсе так и не прошел обследование, когда приехал из Дании? И еще... странное ощущение остается: он как будто знал, что ему осталось недолго, что он больше никогда не увидит своих датских друзей. Сьюз Уолд вспоминала, как он прощался с ней тогда: зашел к ней домой ненадолго, молча отдал ей видеозаписи, потом взял в ладони ее лицо и долго смотрел ей в глаза. А потом сказал: "Ты должна навестить меня в Канаде", - и ушел. Но он будто знал, что она уже не навестит его, что они уже не увидятся. И Эббе Мёрк тоже вспоминал, как тогда Эрик встретился с ним уже по пути в аэропорт и на прощание обнял Эббе и долго не отпускал. Вот точно - как чувствовал, что умрет. И перечитывать это так грустно. Бедный Эрик.
Ну ладно, обещала пикспам, а вместо этого начала опять говорить о печальном. Больше не буду. А пикспам, между прочим, специфический: одна фотография с Эриком, зато целых две - с Константином. Но начну с Эрика: это скан из декабрьского номера Dance Magazine за 1969 год, из рецензии на "Жизель" с Эриком и Карлой:



Ну, а это - Константин Патсалас, фотографии из сувенирной программки НБК, сезон 1977/78. К сожалению, первая фотография сама по себе очень маленькая, не получается ее отсканировать как следует в большом разрешении. Ну, а вторая - ничего, лучше получилась, мне кажется. Это Константин в роли Коппелиуса. И судя по фотографии, у него получился ну очень укуренный Коппелиус. И худой, как щепка.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn, Constantin Patsalas, "Giselle", Erik Bruhn - photos

---

Три дня не выкладывала ничего с Эриком, соскучилась. Устрою мини-пикспам имени "Жизели". Начну с собственноручного скана: Эрик, Нильс Бьорн Ларсен и Алисия Маркова в "Жизели" в Копенгагене, 1955 год. Мизансцена из начала первого акта: ревнивый Илларион видит Жизель с Альбрехтом и принимается выяснять отношения. Но Жизель здесь ведет себя нетипично: не пугается, не смущается, не раздражается, а будто бы строит глазки не только Альбрехту, но и Иллариону. Впрочем, Илларион тут такой Анри Четвертый, завидный кавалер, что можно понять Жизель и не осуждать ее за ветреность.



А это фотография уже из привычной "Жизели" с Эриком и Карлой Фраччи. Скан не мой, постановка АБТ. Обратите внимание на костюмы: вот такой же странный костюм был у Эрика в первом акте его первой "Жизели" в 1955 году - с Марковой в АБТ. В Beyond Technique есть фотографии разных "Жизелей" с участием Эрика и Карлы, уже в шестидесятых годах, на некоторых снимках у них такие же костюмы, как и на этой фотографии (и как в постановке 55 года), а на некоторых - уже привычные костюмы, примерно такие же, как в киноверсии "Жизели" 1969 года. По-видимому, где-то в шестидесятых АБТ сделал новую постановку "Жизели" и поменял костюмы.

@темы: Erik Bruhn, Carla Fracci, "Giselle", Erik Bruhn - photos

---

Алана и Марго, прекрасные женщины. Марго с хвостиками такая забавная. И мне страшно нравится, что они с Аланой, кажется, запали друг на друга с первого взгляда.

@темы: "Hannibal"

---

Писала отзыв о вчерашней "Татьяне" в Стасике, а дайри взяли и сожрали его к чертовой матери. Черновик не сохранился почему-то. Вроде бы мелочь, но я страшно расстроилась. Теперь и не восстановлю, и не хочется восстанавливать. Обидно просто до слез. И понимаю, что все равно бы никому, кроме меня самой, это не было бы интересно, небольшая потеря, но все равно - так гнусно. Полтора часа работы улетели в трубу.
В общем, вместо отзыва выложу трейлер с сайта Стасика. Вчера я видела почти тот же состав: Татьяна - Валерия Муханова, Онегин - Алексей Любимов, только партию Ленского исполнял Алексей Бабаев, а в трейлере это, по-моему, Семен Величко. Муханова была прекрасна, Любимов тоже мне понравился, и Бабаев был очень хорош. И еще очаровательны были Зарецкие - ангелы смерти в этом балете. Да и вообще балет очень интересный, непременно схожу на него еще раз... нет, лучше два раза... нет, лучше три. Лишь бы только его из репертуара не выкинули.



Ладно, и чтоб два раза не вставать (а то опять что-нибудь пропадет) - вот нашла еще новый трейлер к "Смерти в Венеции". Немного раздражает наставительный голос за кадром, растолковывающий зрителю, что это за балет и с чем его едят, ну да ладно, на голос можно забить и смотреть на сцену. Вот этот каст я и увижу чуть больше чем через неделю. Только Фридрих другой: в трейлере это Франкони, а я-то увижу оригинального Фридриха - Урбана. И не увижу, к сожалению, Лауру Каццанигу. Впрочем, надеюсь, Анна Лаудере в роли ассистентки Ашенбаха/матери Ашенбаха/матери Тадзио - окажется не хуже Каццаниги.

@темы: John Neumeier and his ballets

---

Я не могу. Я смотрю какую-то хулиганскую романтическую комедию под названием "Третий сезон Ганнибала". Время от времени комедия превращается в серьезную трагедию, и тогда я начинаю хлюпать носом. А потом настроение меняется, и серия заканчивается на высокой комедийной ноте.

Спойлерно и сумбурно

Как минимум половину серии можно назвать "История о том, как все посылали доктора Чилтона и не хотели с ним играть". Бедняжка Фредерик, он старается, всех навещает, кому цветы приносит, кому показывает свою физиономию без макияжа, кого соблазняет групповой терапией, и всем, всем предлагает половить доктора Лектера. А все понимают, что если станут ловить Лектера в компании Чилтона, то Лектер их заметит за сто километров, заржет и либо убьет, либо сбежит. Никакой конспирации. Поэтому идите-ка вы, дорогой Фредерик, куда подальше, без вас разберемся.
Бедный Уилл. Есть черная, глумливая ирония в том, что иллюзия Абигайль из второй серии в реальности оказалась все тем же Чилтоном - и даже некоторые реплики остались почти без изменений. Все-таки мне интересно, возьмет ли в итоге компания мстителей в лице Мэйсона и Аланы и Чилтона в компанию? Пока они явно не горят желанием. Пока у меня вообще нет уверенности в том, что и Алане следует верить до конца. Она сильно переменилась, конечно, стала холоднее и жестче, но сдается мне, ее декларируемая ветхозаветная мстительность - это блеф. И не может она не понимать, что Мэйсон, сколько бы ни распинался в любви к сладчайшему Иисусу, сам далеко не исусик, и не собирается ловить Ганнибала лишь затем, чтобы передать его в руки правосудию. Нет, у Мэйсона это личное, а когда у Мэйсона есть что-то личное - спасайся кто может. Да, Алана это прекрасно понимает (смотри ее последнюю фразу о том, что Мэйсон готовит спектакль из смерти Ганнибала, а Алана помогает вывести Ганнибала на сцену), но ведет свою игру. И мне интересно, что из этого получится. Забавно получается: в первых двух сезонах не следовало безоговорочно принимать на веру слова Ганнибала и Уилла, но Алане можно было верить почти наверняка. Теперь, кажется, ситуация изменилась: словам Аланы следует доверять с большой осмотрительностью, а вот что касается Ганнибала и Уилла... мда, ну, все уже все поняли. "Дружба с Ганнибалом - это шантаж, доведенный до уровня любви". Алана говорит дело и имеет в виду отнюдь не себя, а Уилла, выслушивает ответ про заключенный молчаливый договор - игнорировать дурное друг в друге, чтобы наслаждаться лучшим, задает логичный вопрос - собирается ли Уилл и теперь игнорировать дурное в Ганнибале, после того, что Ганнибал сделал с ним... Ну, а Уилл уходит от ответа, откровенно посылая Алану (раньше он себе такого никогда не позволял). И Алана понимает, что он имеет в виду. Понимает это и Джек - но Джеку даже проще понять, ему Уилл все говорит открытым текстом. Господи, когда Уилл говорит: "Я принял решение, когда услышал его голос. Я сказал, чтобы он уходил, я хотел, чтобы он убежал. Потому что... потому что он был моим другом. И потому что я хотел убежать вместе с ним". Вот тут можно не сомневаться, что Уилл говорит правду, только правду, ничего, кроме правды, - вы вслушайтесь в его интонации, вы взгляните ему в лицо. И Джек окончательно понимает, что птичка эта пропала вместе с крылышками и коготками. Но боже мой, долго нам еще будут впаривать про гетеросексуальность Уилла и дружескую привязанность к Ганнибалу? Аж даже как-то неудобно, причем не только зрителям, но и остальным героям. Мэйсон, опять же, в конце серии тонко замечает про "специфические вкусы" Ганнибала, но сам не понимает, что его замечание - с двойным дном. Вот Алана - та, кажется, понимает.
Еще об Алане - ах, как она хороша, ах, как ей к лицу брючные костюмы, трость и поднятые волосы. Больше нет в ней ни мягкости, ни доброты, ни сочувствия и желания как-то помочь и обогреть нуждающихся в этой помощи и тепле. Она холодна, профессиональна, жестка, почти жестока - и почти неуязвима. Замечательна первая сцена с ней - когда она лежит на спине, прикрытая только бинтами, утыканная спицами, неподвижная, почти беззащитная, а Чилтон кружит вокруг, наклоняется над ней, внаглую нарушая дистанцию, но Алана остается все такой же спокойной, невозмутимой, будто отстраненной от собственного тела. Теперь она уже не пытается управлять своими эмоциями, теперь эмоции просто утратили свою силу. Она окончательно вернулась на путь чистого разума. Хотя... хотя я еще посмотрю, что у нее будет с Марго. Не могу передать, как мне понравилась их короткая первая встреча. Я адски соскучилась по взаимодействию женщин в "Ганнибале". Мне этого взаимодействия недодавали уже во втором сезоне (в первом сезоне его было больше), но вот теперь, кажется, додадут снова. Интересно, а Фредди-то появится? Я без нее немного скучаю, даже новая Алана не может ее заменить (потому что Алана хороша в своем роде, а Фредди - в своем). А надо сказать, Алана и Марго, судя по всему, заинтересовались друг другом с первого взгляда. И мне страшно понравилось знаете что? - что они пожали друг другу руки при знакомстве. Это сразу задает нужный тон. В общем, нет, решительно болею за эту пару, чем дальше, тем сильнее.
А вот Мэйсона мне захотелось чем-нибудь пристукнуть. Поразительно - но во втором сезоне, когда он был еще не подранный собаками и вообще свинья свиньей, он и то меня так не раздражал. А сейчас - глаза б мои его не видели. И как назло, его в серии было много. Понравился же он мне только в одной сцене: когда его латали и зашивали под бодрую ориентальную музычку. Ну и его заявление: "Как новенький!" - было в кассу.
Что еще? Джек и Белла. Ну, тут я не знаю, что сказать, кроме того, что в их совместных сценах глаза у меня были на мокром месте. Джина Торрес и Лоуренс Фишберн прекрасно завершили эту линию - и мне стало страшно жаль, что все кончено, и Беллу мы больше не увидим. Как красиво и деликатно сплели воспоминания о свадьбе и страшную похоронную явь: "так что сейчас, в этих черных лентах, ты как невеста" - вот это будто сказано о Белле в этих сценах.
К счастью, завершили серию на жизнеутверждающей ноте: Уилл поплыл к Ганнибалу в Италию на легком катере на собственной яхте. Зря он, что ли, мотор налаживал в начале серии? Вот все и пригодилось. На месте Ганнибала я бы перестала крутить хвостом: ну можно ли отказываться от такого влюбленного жениха (невесты), да еще и с яхтой? Не надо заморачиваться из-за свадебного путешествия: плыви, куда хочешь, по всем пяти океанам. "Дурак ты будешь, Ганнибал, если откажешься", - сказала Беделия и немедленно выпила. А Ганнибал - он, как брат Бенций из "Имени розы", был не дурак.
В общем, спасибо Фуллеру и компании за мое счастливое лето и за еще одну прекрасную серию. Эх, пятую серию я увижу с опозданием, не раньше вторника, когда вернусь из Гамбурга. Ну что ж, за удовольствие видеть ноймайеровские балеты приходится платить - в том числе и "Ганнибалом". Ничего, приеду и наверстаю. Надеюсь только, в пятой серии не будет фемслэшной сцены с Аланой и Марго (вроде не должно, но мало ли), а то я от нетерпения сгрызу ногти и пальцы до третьей фаланги.

@темы: "Hannibal"

---

Ездила сегодня на дачу, в электричке по пути туда-обратно пересматривала ноймайеровскую "Смерть в Венеции". Через десять дней я увижу ее "живьем", а тут, раз появилось время, освежила балет в памяти. А то кое-какие номера оттуда я пересматривала чаще, второй акт помню лучше, а вот первый акт - так себе, особенно начало. Но теперь еще раз посмотрела целиком, от начала до конца. Слов нет, как прекрасен этот балет - и как прекрасны абсолютно все танцевавшие в нем. До чего же сильный ансамбль в Гамбурге: не только солисты, но и кордебалет изумительно техничен, пластичен и артистичен.
При пересмотре я вдруг прониклась линией Ашенбаха и его "Фридриха" (согласно либретто, хореограф Ашенбах ставит балет про Фридриха Великого на музыку Баха, но чувствует, что попал в тупик, и чтобы преодолеть творческий кризис, отправляется в Венецию, где встречает юного Тадзио... а что было дальше, все и так знают). Раньше ее перекрывали другие линии - Ашенбаха и Тадзио, Ашенбаха и его таинственных спутников (их играли Отто и Иржи Бубеничеки); а сегодня я к ней пригляделась и поняла, как она хороша. Не говоря уж о том, что сам Фридрих - Иван Урбан (я его увижу пятого июля в этой роли) - просто восхитителен. Но мне еще понравилось (раньше я на это не обращала внимания), что Ноймайер сплетает здесь взаимоотношения творца Ашенбаха и его творения "Фридриха" - и хореографа Ашенбаха и танцовщика, исполняющего партию "Фридриха". Хореографа и танцовщика как будто связывает что-то эротическое, проскальзывают смутные намеки на эту связь. Но когда Ашенбах понимает, что не может сделать этого танцовщика - своим "Фридрихом", не может выразить в нем свои идеи, - то уезжает в Венецию, оставляя и танцовщика, и Фридриха. И лишь в конце второго акта, перед последнем, смертельным па-де-де Ашенбаха с Тадзио, "Фридрих" приходит к Ашенбаху, чтобы попрощаться - и можно предположить, что "слияние" произошло, и балет мог бы получиться, но слишком поздно: с Ашенбахом прощается и его творение, Фридрих, главный герой не доведенного до конца балета, и его танцовщик, так и не исполнивший главную роль в этом балете. Он накидывает Ашенбаху на плечи свой синий сюртук, обнимает сзади и кладет голову ему на плечо, и вкладывает ему в руки партитуру Баха. Но все кончено, Ашенбаху уже нет дела до этого балета, он охвачен болезнью и любовью к Тадзио; он роняет партитуру, и Фридрих склоняется и поднимает ее, и медленно отступает в темноту: уходит и творение, и бывший возлюбленный Ашенбаха.
Но тут нужно сделать пометку: это все только мое видение, мне так показалось, а сам Ноймайер мог не вкладывать в образ "Фридриха" ничего подобного. Посмотрим, что мне покажется, когда я увижу этот балет на сцене. Ведь "Фридрих" и Ашенбах будут те же самые, что и в видеоверсии, - Иван Урбан и Ллойд Риггинс. Только десять лет спустя.

@темы: John Neumeier and his ballets