А еще на сообществе  Миры Танаки организовали фестиваль однострочников. Я люблю этот фэндом. И только одно меня гнетет: я никак не могу придумать ни одной заявки. А те, что придумываются, какие-то подозрительные и с пейрингами. И вообще, мне стыдно лезть с заявками, потому что я сильно сомневаюсь, что смогу выполнить хоть одну чужую заявку.

@темы: LOGH

---

Пора распродавать мангу. Задешево. Чтобы полки освободить. Правда, при ближайшем рассмотрении вдруг выясняется, что даже если я возьмусь за распродажу всего, накопленного бесчестным путем и непосильным трудом, полкам от этого будет ни жарко, ни холодно. Ибо то, что стоит на полках, продавать жалко (и полочку додзинси, и стопочку крупноформатных переизданий классики, и стопочку мелкоформатных переизданий классики, и полполочки двд лицензионных), а под продажу надо пустить то, что лежит в ящиках стола мертвым нелистаемым грузом. И что я от этого выиграю, интересно? Нет, ну стол освобожу, это тоже хорошо. Но место-то нужно на полках, мне книги некуда ставить. У меня на комоде воздвигнуты вавилоны из прочитанного, пока непрочитанного и полупрочитанного. Комод жалко, книги еще жальче. Просто беда. По-хорошему, нужно бы не размениваться на мелочи, а просто купить новый стеллаж и забивать его книгами сколько влезет. Но места нет. Черт, что же делать-то? Нет, надо продавать мангу. Только кто ж ее купит-то?

@темы: антисоветский роман

---

Совершенно никчемушная реплика:
Товарищи! Ян Вэньли - это чудо. Кто не согласен и катит на Яна бочку, тот Трунихт.
А если шутки в сторону убрать, то все-таки - миллион раз повторенное - как же хороший сейю делает своего персонажа. Действительно срастается с ним, и голос становится неотделим от образа - ну, как у нормального живого человека. И поэтому не могу я слушать сейю Яна в гайденах - слишком мучительно ощущение чего-то неправильного, неверного. Совсем нет у него в голосе той мягкости, легкой неуверенности, интеллигентности - которые были в голосе Томиямы. И образ Яна сразу упрощается, уплощается, становится схематичным. И наблюдать за ним уже неинтересно.

@темы: LOGH

---

Пересматривала кусочками "Русалочку", снова восхищалась великолепной трактирщицей-ведьмой и выразительным Сульпитиусом, снова пожимала плечами на принца - впрочем, есть известный смысл именно в том, что принц настолько невыразителен и на фоне остальных героев выглядит красивой куклой без чувств и без мыслей, правда, куклой хорошо воспитанной, и на том спасибо; - и снова, конечно, думала о прелестных и, вероятно, совсем незапланированных отношениях между принцессой и русалочкой. Уж скорее напрашивалась безудержная ревность принцессы и подстраивание ею всяких мелких и крупных пакостей, чтобы убрать невовремя объявившуюся соперницу. И поначалу все к тому и шло (не зря же принцесса приказала заточить русалочку в темницу), но сцена на балу разом переломила предсказанный ход событий. И принц стал третьим-лишним.
А потом я у себя в записной книжке нашла набросок маленького фика - как бы продолжение "Чешуек", выстроенное на одной, возможно, спорной, но не невозможной идее: ведь, если вдуматься, русалочка исчезает только для принца. Не зря же умирающий Сульпитиус говорит: "...но ты ее больше не увидишь никогда". И затем нам показывают все происходящее - глазами принца: русалочка тает, как дым, народ безмолвствует, а принцесса, увидев, что принц оглядывается растерянно, спрашивает: "Антуан, кого вы ищете?". И если для принца эти слова могут показаться знаком того, что все - и принцесса тоже - о русалочке забыли, как будто ее и вовсе не было, то со стороны принцессы все может выглядеть иначе: русалочка по-прежнему стоит рядом с нею, принцесса не знает, что принц больше не может ее увидеть - и тем более не может понять, что именно ее, русалочку, он сейчас и ищет. Потому и спрашивает: кого вы ищете, Антуан? А если фантазировать дальше - то можно додуматься даже до предположения, что теперь русалочку только принцесса и видит, потому что влюблена по-настоящему. И теперь принц может смело отваливать в путешествие и в погоню за недоступной и недосягаемой русалочкой, а принцесса, удачно выскочившая замуж, приобретшая капитал и русалочку, и сохранившая невинность, преспокойно останется в замке со своей милою.

@темы: Русалочка, фики

---

Поразительно - и все-таки закономерно - как сильно со временем пропадает интерес к собственным текстам. Вот еще неделю назад ты волновался, трепетал, перечитывал, бросался на малейший отзыв, ломал голову - все ли верно сказано, нет ли огрехов или помарок? - и вдруг наступил день, и все, пришло полное равнодушие. Не то чтобы я разлюбила этот текст, не то чтобы я разочаровалась в нем, нет, я довольна им, но он мне уже безразличен. В общем, это обычное и повсеместно распространенное явление, я думаю, но интересно наблюдать, как изменяется внутреннее отношение к собственному произведению. Дольше всего у меня длилась заинтересованность в "Ильзль" - и это логично, большой текст, я много в него вложила. Порою эта неудовлетворенность, или, скажем так, недооцененность, - мучила меня саму. И нужно было всерьез взяться за новый текст, чтобы полностью уйти от одержимости старым. Забавно, кое-какие наброски к новому тексту (повести? роману?) я сделала еще летом, но тогда я еще слишком сильна была привязана к "Ильзль" и не могла отключиться. А сейчас все прошло. Надо еще сказать - прав, прав был Адамович, когда говорил, что русскоязычным нужно писать только о русскоязычных. Слишком приблизительными получаются тексты даже об условных иностранцах (я это испытала, когда писала "Ильзль"). О русскоязычных писать не легче (о ком легко писать?), но свободы больше - и можно не зашифровывать отсылки и аллюзии, можно вскрывать глубже культурные пласты, можно позволить диалогу течь легче и прихотливее. Хотя мирок у меня все равно получается довольно условным, несмотря на реалистические и топографические зацепки; а герои, как всегда, говорят и говорят, а не стреляют, не спасают мир, не ввязываются в приключения и не занимаются сексом.

@темы: антисоветский роман

---

Ночью пришибла меня тяжкая ностальгия по былым временам, когда я любила всей душой замечательный мюзикл The Scarlet Pimpernel. И поддавшись этой ностальгии, пошла я на ютюб, полюбоваться, не лежит ли там чего-нибудь хорошее. Собственно говоря, я могла бы не выпендриваться, а пошарить по закромам: где-то у меня валяется полный бутлег с первым бродвейским кастом, качество, конечно, паршивое, но что вы хотите от девяносто восьмого года? Но все равно у меня дисковод на компьютере прочно не работает, а значит - что есть диск, что нет его, все едино. Кабы не ютюб, было бы совсем печально.
А на ютюбе было весело: там лежали вперемешку видеоотрывки из всяких-разных кастов (кроме одного - с Марком Кудишем, Кароли Кармелло и Роном Бомером; но это вообще редкость страшная, и единственный бутлег с ними - без Кармелло, с актрисой-дублершей - существует только на видеокассете, а в Сети не водится совсем), и я стала бродить и сравнивать первый каст - Кристина Андерсон, Терренс Манн, Дуглас Силлз - со вторым (Рейчел Йорк, Рекс Смит и все тот же неувядаемый Силлз). Выяснилось, что бутлег с первым кастом не так уж и жуток, я отчего-то ожидала катастрофического качества видео и звука, ан нет, приятно обманулась; что же касается бутлега со вторым кастом - то там вообще на удивление высококачественное изображение, только с разрешением что-то не то, поэтому фигуры сплюснуты, коротконоги и широки в плечах, груди и талии.
А еще выяснилось, что первый каст - это все равно моя любовь навеки, и в первую очередь - благодаря Терренсу Манну. Дуглас Силлз, собственно говоря, тождествен сам себе, хотя играет замечательного придурка, тут уж с ним не поспоришь. Вообще, если в лирико-романтической юности я отдавала предпочтение романтическому же гражданину Шовлену, а сэром Перси несколько пренебрегала, то теперь я начала находить в милейшем баронете известный цимес. Sink me, джентльмены, разве он не прелесть?
Что касается красотки Маргариты, то Рейчел Йорк из второго каста, пожалуй, выглядит интереснее Кристины Андерсон: голос у нее сильнее, и сама она ярче. Но... может быть, и чуточку переигрывает. Самую капельку пережимает. Впрочем, я никогда не была и поклонницей Кристины Андерсон: у нее специфический голос, и порою Маргарита в ее исполнении кажется заторможенной и чересчур безэмоциональной. Моей любимой Маргаритой - увы, никогда не воплотившейся на сцене - была и остается Линда Эдер: исполнившая партию леди Блейкни в демо-версии "Первоцвета".
Ну, а Терренс Манн - это Терренс Манн. В моих глазах именно он делает первый каст - самым лучшим; и ни Рекс Смит, ни кто-нибудь еще - не сравнятся с ним. Вот удивительное дело: Манн, мягко говоря, совсем не красавец (тощий, как смерть, лицо, как череп), говорит глухим голосом, ровно, скучливо; на сцене держится иногда очень странно - такое впечатление, будто он не знает, куда девать руки, он походит на деревянную куклу; но стоит ему запеть - все, ему нет равных. Он изумительно лиричен в сцене "Where's the girl" - даже удивляешься Маргарите, которая в конце концов умудрилась взять себя в руки и дать отпор нежному кавалеру; он зловещ, мрачен и насмешлив в моей любимой "The Riddle" - и тут его сухой и ровный тон здорово контрастирует с эмоциональным (все чувства наружу) голосом сэра Перси; наконец, он пронзительно, но без тени истерики, исполняет репризу "Where's the girl". Может быть, только в выходной своей арии "Falcon in the dive" он менее выразителен, чем хотелось бы, особенно в начале: уж очень равнодушно и почти сонно отдает он приказ найти, черт побери, этого проклятого Первоцвета. Но потом распевается и заканчивает арию замечательно (естественно, стоя на гильотине).
Рекс Смит рядом с ним - слабоват. Нет, голос у него звонче и, может быть, даже сильнее, чем у Манна, сам он моложе, энергичнее, бодрее; но Шовлен у него получается проще, чем Шовлен Манна. Нет в нем какой-то двусмысленной усталости и неестественного (иногда) спокойствия: он роет копытом землю, горячится, и выказывает явственное желание Первоцвета отыскать и на куски ррразорвать. А порою еще и в истерику скатывается. И смотреть на него не так интересно, как на Манна. Может, он играет ровнее, но сам - плосковат.

@темы: мюзиклы

---

Мое увлечение мангой, старой и не очень, постепенно утихает, виною тому - забитые под завязку полки, так и не оправившийся после клинической смерти джпквин, да и Амазон японский, который, кажется, так и не хочет ничего посылать в Россию, испугавшись вечного нашего почтового коллапса. В конце концов, я собрала почти все, что хотела собрать, в том числе несколько симпатичных и ценных штучек: старые артбуки Такемии Кейко, например, или роскошное издание "Сердца Тома" и "Семьи По" Хагио Мото - с цветными страницами... Конечно, если б была возможность, я бы не отказалась пополнить коллекцию еще кое-чем: жаль, что так и не вышел третий том переиздания "Вариаций"; жаль, что не получилось раздобыть "Guessing Game" Ямагиси Рёко (я писала когда-то об этой манге - еще одном образчике сёнен-ая восьмидесятых годов); жаль, что вне моей досягаемости остался классический яойный журнал June - я была бы не прочь заиметь пару-тройку номеров. Но это уже легкое сожаление, а не сжигающая жажда - и его можно запросто перенести.
А вообще-то, я хотела написать совсем не об этом, а о манге Vassalord - одной из немногих серий, за которыми я еще продолжаю следить. Собственно говоря, она почти единственная: я еще почитываю - по мере выхода переведенных глав - мангу Gunjo (и полностью разделяю мнение Эрики Фридман - это действительно одна из лучших, если не лучшая, юрийная манга) да вяло отслеживаю выход Demian Syndrome великолепной Мамии Оки (не требуется прилагать особых усилий, настолько редко выходят главы), вот, собственно, и все. И только Vassalord бодрит, веселит и держит в тонусе былого мангалюбителя: уж очень хороша эта история про вампира-раздолбая Рэйфло и охотника за вампирами, а по совместительству - тоже вампира и священника Чарли-Черри-Криса. Причем хороша она от начала до конца: тут тебе и лихой сюжет, и чудная рисовка, и прелестные веселые герои, и эротическое напряжение - да такое, что похлеще любого яоя без комплексов и цензуры. Мангака ловко закручивает интригу, добавляя в компот не только экшен, итальянскую мафию, хитроумных ватиканских святых отцов, очаровательных и непростых ребятишек, бомбы, взрывы, погони, летучих мышей, собак и кошек - но и беспроигрышный элемент для привлечения всех белокурых Жози: от главы к главе читательницы(а может быть, и читатели) в ажитации повторяют "Ну когда же они, наконец, поцелуются?!".
Хитрая мангака хихикает и кусает перо: Рэйфло и Крис упорно не целуются, но это не мешает им предаваться поению кровью (со стороны Рэйфло) и потреблению крови (со стороны Криса) с таким азартом, что вампиры Энн Райс обзавидуются и почувствуют себя замшелыми старыми пнями. Что классический укус в шею? - старо, скучно, обыграно! Как вам нравится сцена в театре (нет-нет, просто в оперном театре): когда Рэйфло сидит в ложе и лорнирует бывшего любовника (ангелоподобное создание с длинною косой - девичьей красой), а заодно и кормит стоящего на коленях Криса кровью из бедренной артерии. Судите сами, как пикантно это выглядит со стороны.
И если Крис еще упирается и от сексуальных отношений с Рэйфло (Мастером и спасителем своим) упрямо открещивается: меня вампиром соблазняли, но не поддался я! - то Рэйфло ничего, собственно говоря, не скрывает, и если уж нельзя с Крисом, то что поделать - остаются другие персонажи мужского пола. Как тот же нехороший бывший любовник Барри, на лицо ангелочек, а по сути своей - демон и ревнивая неубиваемая скотина; или как отец Мэйлер (Майлер?) из вражеского лагеря - зрелый и чертовски сексуальный тип. Конечно, оба в конце концов будут изгнаны и получат по шеям (и поделом), но нельзя не признать: хороши они, гады, и хороша мангака, которая намеками, намеками - рисует такой яой, что просто закачаешься. Мне, признаться, с моей любовью к второстепенным пейрингам, очень понравилось развитие отношений между Рэйфло и Мэйлером, последовавшее как раз в двух последних главах: я люблю такое эротическое соперничество взрослых, зрелых хищников, скорее врагов, чем союзников. Жаль, конечно, что оно наверняка долго не продлится: Рэйфло использует Мэйлера и вернется к своему Крису, и я, собственно, ничего не имею против этого исхода. Но хотелось бы растянуть удовольствие.
Ах да, забыла сказать: еще в Vassalord есть девушки, предпочитающие девушек. Основная сёдзе-айная нагрузка падает на хрупкие, но сильные плечи Рэйфелл - клона Рэйфло. Похожа она на него безумно, так же остра на язык, хитра, быстра, хороша собою - и для полноты сходства обзаводится напарницей Черил, пока еще очень юной, но, без сомнения, многообещающей. Рэйфелл к ней очень привязана, но привязанность нисколько не мешает ей изменять Черилл с неназываемыми "другими женщинами" - что приводит к скандалам, разводам и недоразумениям. Но в конце концов все устаканивается. До следующего раза.

@темы: старая манга, Vassalord

---

А старый слэшер хочет фанфик про Оберштайна с Райнхардом. Старый слэшер вообще в последнее время что-то много всего хочет, не иначе, действует на него новогодняя традиция составления виш-листов и написания писем на деревню дедушке Морозу. Здравствуй, дедушка, и пишу тебе письмо: пришли мне на новый год фанфик яойный с рейтингом от PG-13 и выше, с Оберштайном вхарактерным, Райнхардом темпераментным, атмосферой канонической и поцелуем в диафрагму. Учти, я хорошо вела себя весь год, поэтому вставь в фанфик постельную сцену, можно и без подробностей; вставь хотя бы упоминание постельной сцены, ну пусть даже глазами Эмиля или фройляйн Мариендорф, или собаки Оберштайна, которая мимо проходила и подумала - дай-ка взгляну, что там хозяин делает. Если не знаешь, как правильно слэш сочинить, попроси Снегурочку, она поможет. А то сама я никогда не соберусь ничего подобного написать, потому что храбрости не достает за Оберштайна взяться, от благоговения дух захватывает, и перо из рук выпадает. А ты дедушка старый, в боях закаленный, мир повидал, Оберштайном тебя не испугаешь. Да и зачем тебе Оберштайна пугаться, ты же не папа Мариендорф на свадьбе в сотой серии, который от одного взгляда подавился и смеяться перестал. У тебя предрассудков нету. Так что пиши фанфик и кланяйся Снегурочке.

@темы: LOGH, фики

---

А все-таки написала я еще один ЛОГГовский драббл. И переполнен этот драббл отсылками к двум произведениям - рассказу "Запертый павильон" Анри де Ренье и повести "Сильвия" Жерара де Нерваля. Я опять с удовольствием поиграла в игры с цитатами и литературными аллюзиями: впрочем, мне вообще очень нравится перебрасывать мостики к старым текстам и старой культуре из мира "Легенды о героях". И прибавлен к этому, как всегда, мой любимый пейринг.

35. Называется драббл простенько - "Павильон". Поленилась я выдумывать название.

"Легенда о героях Галактики", PG-13, Магдалена фон Вестфален/Хильда фон Мариендорф

Павильон стоял на берегу запруды. Давным-давно второй барон фон Вестфален велел прорыть канал в своем поместье, и на бумаге начертил план: как должна была изгибаться искусственная река, копируя природные извивы; двумя-тремя штрихами обозначил легкие подвесные и арочные мостики; и написал в столбец названия деревьев и цветов, которые садовники высаживали потом по берегам. Полстолетия подряд белые и золотые лодки разрезали тихие воды, под сенью ветел и ив раздавались смех и пение, гирлянды роз обвивали весла, и гости барона плыли вокруг его владений, словно на остров Цитеру, беспечные и счастливые, в пышных юбках и узких камзолах, в париках и в мушках, одинаково напудренные и надушенные - мужчины, переодетые женщинами, и женщины, переодетые мужчинами.
Но прошел век, начался другой, чередой протянулись новые моды, и на смену речным прогулкам пришли прятки в парках и гротах. Забытые лодки сгнили. Вода подмыла и пробила стенку канала, и на опушке леса заголубела маленькая запруда. Годы шли дальше, водоросли и кувшинки затягивали ее зеркальную гладь, на широких листах пели по веснам лягушки, и эхо придавало протяжную сладость их пронзительным голосам.
А когда бабушка нынешней баронессы фон Вестфален была еще совсем молода и только вышла замуж, влюбленный муж построил для нее павильон у заболоченной, поросшей тростником заводи. В нем она мечтала и вышивала разноцветным шелком, и рисовала углем и тушью маленькие наброски - бесконечные виды из высоких окон, на стоячую воду, на расцветавшие и никшие кувшинки, на осенний и весенний лес. Сюда приходили играть ее дети, и здесь нашли ее мертвой, однажды под вечер, когда заканчивался жаркий день, и алый закат пылал беспощадно, и ни один листок не шевелился.
Павильон был закрыт; и тридцать лет подряд сюда входили только служанки, стирали пыль и возвращались с дурными вестями. Влага подтачивала балюстрады, сырой мох пробирался внутрь, поднимаясь выше по ступенькам, как живой, и с порога стекал по полу, врастал в щели между плитами. Служанки вырывали его, но он воскресал; и изваянные из мрамора нимфы в комнате нимф и сатиров, казалось, оживали постепенно, чуя приближающуюся воду. Павильон гнил, павильон обращался в руины, и старый барон Вестфален думал мимоходом, что давно пора его сломать, пока не случилось беды. Но умер, так и не успев отдать приказ. И только после его смерти единственная наследница, его дочь Магдалена, велела открыть павильон и вошла внутрь, будто не боялась, что плоская крыша рухнет и похоронит ее.
Весною павильон укрепили, высушили и починили мебель, настроили клавесины и новые ноты принесли взамен истлевших. Молодая баронесса приходила сюда нечасто, не было в ней той страсти к одиночеству, что и мучила, и утешала ее печальную бабушку. Но всякий раз, когда она затворялась в одной из комнат, никто не нарушал ее уединения, и второй ключ от павильона - ключ для мужа, ключ для любовника - лежал на столике, среди стоп начатых и недочитанных книг.
И лишь через несколько лет, однажды в июле, наступила перемена: двери павильона распахнулись и впустили еще одного человека. Восемнадцатилетняя Хильда, юная Хильда, дочка графа Мариендорфа, отдыхала на каникулах, и баронесса пригласила ее - позировать. В ней внезапно проснулся вкус к живописи, все-таки она унаследовала его от первой владелицы павильона, - но карандашу и туши предпочла пастель, а пейзажам - портреты; и вместо профессиональной модели - последняя ее причуда - выбрала смешную хорошенькую Хильду, худую, как мальчик, Хильду, которая была, наверно, немногим лучше лягушки.
День за днем Хильда приезжала в поместье Вестфален и, отпустив водителя, шла вдоль старого, осыпавшегося канала. Тяжелый ключ лежал у нее в руке - второй ключ от павильона. Баронесса отдала его Хильде, едва они условились о следующей встрече. "Я закрою двери, чтобы нам никто не помешал. Вы будете отпирать сами, я дам вам второй ключ. Петли заржавели, так что не стесняйтесь, наваливайтесь изо всех сил. Я стану ждать вас внутри".
В день последнего сеанса было душно, тяжелое чистое небо нависало над землею. К вечеру обещали грозу. Кувшинки сохли в мутной воде, прелью и тленом пах канал. Хильда отворила павильон (ключ заскрипел туго в замке) и прошла по анфиладе, по зеркальной комнате и книжной комнате, по комнате для музицирования с клавесинами и пюпитрами, по комнате с кентаврами, нимфами и сатирами, не оборачиваясь больше на их запечатленные страшные пляски. В последней комнате окна были раскрыты настежь, солнечный свет лился внутрь, и на высоком одноногом табурете сидела спиною к двери баронесса фон Вестфален. Хильда положила на столик брякнувший ключ и молча начала раздеваться.
Баронесса рисовала ее в маскарадном костюме, в старом тафтяном платье, найденном на дне сундука. Пролежав десятки лет, вперемешку с безделушками и веерами, дешевыми украшениями, мелкими вещицами из серебра и перламутра, оно не утратило яркости и очарования, и тяжело льнуло к тоненькой Хильде, будто для нее было сшито и спрятано в сундук, как приданое, дожидаясь, пока она родится на свет. Смешные шелковые чулки с вышивкою облегали ее ноги: пусть на картине их и не было видно, но баронесса настаивала мягко и непреклонно, чтобы Хильда непременно надевала и чулки, и белые туфельки на красных каблуках. "Так вы держитесь иначе, - на первом сеансе говорила она, и заставляла Хильду прохаживаться перед старым зеркалом, волосы ей распушала и расправляла ленты. - Вам надо привыкнуть к платью, сжиться с ним. Представьте, что вы попали на маскарад: там обычно девушки переодеваются в брюки, ну а вы - наоборот..."
Но постепенно, от сеанса к сеансу, маскарад превратился в выход на сцену, и Хильда научилась прокидывать переодевание за несколько минут, с привычкою опытной актрисы. Раздевшись до белья, не глядя в зеркало, она обрушивала шелестящий каскад платья себе на голову, в узкие рукава просовывала руки и поворачивалась к баронессе спиною; а пока та застегивала крючки и затягивала туже ленты (тоже механически, как старая костюмерша), Хильда обувала туфельки и выпрямлялась, вырастая на пять сантиметров алых каблуков.
- Вы готовы? - оглядывая ее с головы до пят, как всегда, спросила баронесса и кивнула - все хорошо. - Тогда начнем.
Время исчезло: Хильда сидела в жестком кресле, на подлокотники положив руки, не чувствуя ни усталости, ни смущения. В солнечных лучах плыла пыль, тонко и мягко скрипели мелки, баронесса взглядывала на нее внимательно и отстраненно, как на чужую. Позирование успокаивало: прежде Хильда боялась, что заскучает и не сумеет долго сидеть, не двигаясь; но напряжение исчезло без следа на первом сеансе, будто она сбросила его вместе с одеждой. "Вы прирожденная натурщица, - похвалила ее тогда баронесса - и добавила лукаво: - Вот и будете зарабатывать так на жизнь, когда вас лишат наследства за ваши выходки и неприличную политическую активность. Я вас первая возьму на содержание и стану нещадно эксплуатировать и мучить. Берегитесь!".
Засушливое лето и жаркое солнце не могли спасти павильон: тонкий болотный запах жил в этих стенах, плесень разъедала обивку. Хильда думала с жалостью о том, что замшелые колонны расколются, потускнеют стекла, забытые книги набухнут от влаги и истлеют, ветер разобьет окна и унесет ноты прочь. Но в мыслях о смерти павильона было что-то успокоительное и отрадное; вечности не существовало ни для людей, ни для чувств, ни для государств, ни для маленького приюта на болоте. Время, старик на скале, из давно прочитанной книжки, был сильнее всех и ни для кого, ни для чего не делал исключений - а значит, она могла не завидовать ничему.
- Ну, вот и все, - сказала баронесса, и Хильда не сразу поняла, что не сеанс был окончен - все было кончено, и готовый портрет стоял на мольберте.
- Как, уже? Так быстро? - спросила она - слова сами вырвались. И баронесса улыбнулась ее вопросу.
- Я рада, что вам показалась, будто это окончилось быстро. Я работала медленнее черепахи, но мне лестно, что вы этого не заметили.
- Я думала, и часу не прошло.
- Почти три часа.
- Я теряю с вами чувство времени, - весело призналась Хильда, и вновь получила улыбку в ответ - чуть-чуть печальную, наверное, от усталости. Ей не по себе стало от этой потаенной грусти; не так она воображала окончание работы. - Что-то случилось? Вы расстроились, почему?
Баронесса ответила не сразу, словно задумалась. Усталые отяжелевшие руки лежали бессильно, перемазанные пастелью, тонкие, с обломанными ногтями. Она так увлечена была работою, что забыла о маникюре; она ничего не видела, кроме Хильды, портрета и павильона. Наступившая отдача была слишком сильна.
- О нет, - ответила она, - все в порядке, не волнуйтесь. Я просто прихожу в себя. Ну, скажите, вам жаль, что все закончилось?
- Жаль.
- Мне тоже. Знаете, возьмите с собой ключ. Когда-нибудь, когда я уже умру, а вы состаритесь, вы найдете его в ящике, среди бумаг и перьев, и вспомните о сегодняшнем дне. И может быть, вы прикажете подать машину или заложить карету, спуститесь по ступеням и приедете сюда. Вы откроете дверь, заржавленный замок поддастся вам не сразу, но вы справитесь с ним, вы до конца останетесь сильной. И вы войдете в павильон, хоть здесь будет пахнуть сыростью, пройдете мимо заплесневевших кресел и потрескавшихся столиков, отразитесь в запыленных зеркалах - как знать, возможно, отражение ваше будет молодо, как сейчас. И вы доберетесь до этой комнаты и в последний раз взглянете на изуродованный влагой портрет, прежде чем он станет горстью цветной пыли.
- Как печально ваше гадание, баронесса.
- На гуще палитры. Не грустите, Хильда, тем лучше для меня и для вас. Ведь ваш портрет не так уж хорош. И не думайте, пожалуйста, что я вам его подарю.
- Я хочу на него посмотреть.
- Тогда идите сюда.
Платье шуршало тугими складками, шумело и переливалось, и Хильда невольно узила шаг, ступала мелко и осторожно, стесняясь этого "крика" ткани. Баронесса смотрела на нее, развернувшись на табурете, колени расставив, и из-под старого берета спадали на плечи связанные лентой волосы. В заляпанной драной рубахе, в потертых и выцветших штанах, в отрепьях, которые выкинула бы и служанка, она походила на выдуманного, неизвестного художника, на чей-то автопортрет. Слишком искусно она имитировала образ, играла, как в усадебном театре, и Хильда, не видев картины, верила ей и не ждала ничего.
Но пастель была необъяснимо прелестна: отпечаток печальной нежности лежал на чуть ученических, неточных, неумелых линиях. И Хильда, склонившись, и узнавала себя, и не узнавала в этой белокурой девушке с приоткрытой грудью. Корсаж с перекрещенными лентами, взбитые выше волосы изменили ее; но взгляд остался прежним, неуверенная рука баронессы передала сиявшее в нем любопытство и восхищение, юношеское упоение миром и маскарадом. Как будто стоял перед нею портрет далекой земной прапрабабушки: тень ее улыбалась Хильде, а тело давно было прахом, и ни светлая прядь, ни клочок кружев не могли подтвердить, что она когда-то жила на свете. Родинка чернела у левого плеча, и Хильда, забывшись, руку приподняла и прикоснулась к ней, к еще одному маленькому знаку, роднившему ее с изображением.
- Это о вас сказано в одной старой книге, - тихо проговорила баронесса, глядя не на портрет, а на нее; так смотрели влюбленные на тех, кого любили, и читали в их лицах все горести и страсти остального мира, - "образ юности, жестокое и очаровательное видение". Как хорошо, что сегодня вы снимете этот наряд и больше никогда не наденете его снова. Вы слишком хрупки сейчас, и мне за вас страшно.
Хильда не смела улыбнуться, хоть слова были смешны; но баронесса не шутила. Никогда прежде не звучала в ее голосе такая горечь. Чем можно было утешить ее: увереньями в здоровье и молодости? напоминаниями о богатстве - лучшем защитнике? наивным ответом: "Но я же стреляю метко и ничего не боюсь"? Платье сковывало и отнимало силы, изменяло волю: надев его, нужно было ему покориться. Так в сказке красные башмачки заставляли танцевать до смерти. А сейчас Хильда в пламенеющей тафте стояла, выпрямив спину, и молчала, не смея ни фразой, ни жестом опровергнуть нелепое и жалкое обвинение: "Вы слишком хрупки".
- Что-то с вами будет дальше, - раздумчиво, будто себе самой, сказала баронесса и встала.
Теперь Хильда не видела портрета - баронесса заслоняла его, так, словно стеснялась своей работы, так, словно Хильда важною заказчицей была или взыскательным мастером. Зеркало в раме из раковин отражало сбоку их вдвоем и распахнутое окно, и застывшую на подоконнике голубую стрекозу, и рассыпанные нотные листы на полу. Внезапно сблизившись, они стояли друг против друга и не решались отступить. Желанной прохладой веяло с болота, и у Хильды мерзли обнаженные руки в коротких облегающих рукавах.
И баронесса молча обняла ее и согрела в своих объятиях, выцветшую перепачканную рубашку прижала к скрипучему платью. Так бедный художник обнимал свою модель, девушку из хорошей семьи, когда их случайно, по недосмотру, оставляли наедине. В распахнутом вороте, на шее, голубело вытянутое пастельное пятнышко - полумесяц, причудливый укус маленькой мушки. И пальцами взяв Хильду за подбородок, баронесса приподняла ее голову и в губы поцеловала.
- Вы прирожденная натурщица, - повторила она, размыкая губы. Хильда смотрела на нее пристально и серьезно, не отстраняясь, не пытаясь выговорить за вольность. Девическое лицо было печальным и строгим: будто она понимала, к чему ведет ее баронесса, и сожалела, что нужно совершить эту глупость, и не хотела отвергать ее. Грозовая маета стояла в воздухе, давило сердце. И, закрыв на секунду глаза, Хильда увидела перед собою мраморных нимф с распущенными волосами, кентавров и сатиров со свирелями. Далеко и глухо прокатился гром, по краю неба.
- Расстегните мне платье, пожалуйста. Я сама не дотянусь.
И баронесса, продлевая объятие, нащупала маленькие крючки, медленно расстегнула, один за другим, и прикоснулась пальцами, ласково, как к цветку, к белой коже в расползшемся вырезе. Солнце скрылось за тучей, и ткань угасла, потускнели ее узоры. В последний раз луч скользнул по золоченым раковинам, и в зеркале упало к ногам Хильды старое платье, шелестевшее, как сухая листва.

@темы: LOGH, фики, Хильда М.

---

Я смотрю, Сталина вспоминают. Да уж. Согласна. Эту сволочь забывать ни в коем случае нельзя.

@темы: антисоветский роман

---

Отчего-то с парою баронесса Вестфален/Хильда у меня тесно связываются тексты восемнадцатого века ("Опасные связи") и "о восемнадцатом веке" - Анри де Ренье в основном. Так и тянет вплетать в фики про них цитаты и намеки, обрывки стилизаций, незаметные, наверно, но нравящиеся мне самой. Мне хочется написать об этой паре еще один маленький драбблик: идея как раз растет из одного рассказа Ренье. Но я не знаю, хватит ли сил. У меня сейчас опять худо-бедно пошел собственный, не фиковый, текст, и я страшно боюсь перебить настроение. Вот и вертись тут.

@темы: LOGH, Хильда М.

---

Скука, разбойники, скука на Фанарт-Фесте: из трех фемслэшных заявок, которые я честно выдумала и подала - не приняли ни одну. А я-то рассчитывала, что хоть одна да проскользнет. Увы! Видно, на роду мне так написано: не везет с визуальным воплощением собственных мечтаний. Впрочем, если б приняли, например, мою заявку по логг с участием баронессы и Хильды - это было бы слишком хорошо, чтоб быть правдой. По Бличу было и без того достаточно заявок, чтобы размениваться еще на юрийный пейринг. А Розе Версаля просто не повезло. Хотя жаль, ибо Оскар/Розали - это мой отп, а картинок по нему маловато, если не сказать, что почти нет. Народ-то предпочитает если и юри - то с Оскар и Марией-Антуаннетой. Тоже мило, но немного не то.

@темы: антисоветский роман

---

Насмотревшись на Митихарины иллюстрации к ЛОГГовским романам, поверила в пейринг Аннерозе/Хильда. Уж очень славно Аннерозе ее закрывает от нехороших терраистских покусателей: "не тронь, мое!".
Но не хватает мне визуального воплощения второго ОТП: баронесса фон Вестфален/Хильда. И до того не хватает, что прям хоть иди по дорогам и выпрашивай милостыню у умеющих рисовать людей: а нарису-у-уйте мне вот этак вот, сделайте милость. Только гордость и удерживает. И еще, пожалуй, отсутствие близких знакомых, хорошо владеющих кистями и красками.

@темы: LOGH, Хильда М.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

А история с Роенталем, Эльфридой и Райнхардом (в роли третьего-лишнего со свечкой) напоминает мне - не столько текстуально, сколько ассоциативно - песню Галича "Красный треугольник". Настроение схвачено верно: пусть Роенталь оказывается пожестче героя песни и отказывается "людям все рассказать на собрании"; но зато Эльфрида идеально подходит на роль Нинульки тети-Пашиной, а из Райнхарда - да простят мне его поклонники - получается замечательная товарищ Парамонова. Приемчики те же, незабвенные: выносить чужую личную жизнь на всеобщее обозрение, чтобы "первый был вопрос - "Свободу Африке!", а потом уж про меня, в части "Разное"".

И вот этот куплетик у меня почему-то сразу вызывает в памяти Райнхарда:

"И кричит она, дрожит, голос слабенький,
А холуи уж тут как тут, каплют капельки,
И Тамарка Шестопал, и Ванька Дерганов,
И еще тот референт, что из "органов"."

И если с Тамаркой и Ванькой все ясно - Хильда и Эмиль соответственно, то что ж, неужели референтом из "органов" получается Оберштайн? Хм. Надо подумать.

@темы: LOGH

---

Либо я открываю очередную Америку, либо я даю волю своим домыслам, но мне порой кажется, что Райнхард на редкость свободно выражает свои эмоции при Оберштайне. Скажем так: Оберштайна он не стесняется. Пожалуй, так же он не стеснялся разве что Кирхиайса. С Хильдой он старается держать себя в руках; с остальными адмиралами-министрами-маршалами он еще лучше "держит марку", никогда не забывает, что нужно сохранять лицо, осанку и величие. С Оберштайном до известного охлаждения и расхождения в третьем сезоне Райнхард время от времени позволяет себе ослабить поводья. Вспоминается мне, например, сцена в конце 53й серии, когда Райнхард более чем откровенно демонстрирует Оберштайну, как он уязвлен исходом битвы при Вермиллионе: интересно, при ком бы еще - не считая, конечно, Кирхиайса, - он смог выразить эти чувства столь открыто?

@темы: LOGH

---

Мне показалось - может быть, и ошибочно - что сцена прощания Райнхарда с Хильдой в 104й (в 104й? склероз мой, как ты мне надоел) серии зеркалит сцену прощания Яна и Фредерики в 82й. Но зеркалит только в общих чертах, а нюансы настолько сильно разнятся, что сцены кажутся специально противопоставленными друг другу. Последние кадры схожи особенно сильно: она сидит в постели, опираясь спиной на подушку, он подходит сбоку, наклоняется, целует, а потом уходит, и дверь закрывается за ним. Но в 82й серии мы смотрим на уходящего Яна глазами Фредерики, провожаем его до самого конца; а в 104й зритель будто уходит вместе с Райнхардом, и за ним закрывается тяжелая дверь, оставляя Хильду одну. Нелюбимую Хильду.
Понимаю, что об этом можно спорить бесконечно, но для меня слишком много доводов "против", чем "за": нет между ними любви, вот хоть разбейся. И в мелочах это скользит: в их голосах, которые оба меняют в разговоре (но не в мысленных монологах, особенно это по Хильде хорошо видно), заставляют звучать мягче, потому что странно мужу и жене разговаривать деловито и прохладно; в обращениях друг к другу; в прощальном этом поцелуе в лоб (от него меня передергивает: вот будто знает Райнхард, что надо поцеловать ее на прощанье, но выбирает из всех вариантов самый холодный, самый отстраненный поцелуй; и сразу вспоминается прощальный поцелуй Яна и Фредерики, тоже - не в губы, но полный тепла и неподдельной любви); черт возьми, да даже в том, что Райнхарду и в голову не приходит посоветоваться с Хильдой об имени их ребенка. Мелочи, да, можно списать на то, что у Райнхарда вообще проблемы с выражением чувств, на то, что он не знает, не умеет, не думает об этом. Но раз не думает, не умеет и не собирается учиться - не это ли и есть доказательство отсутствия любви?
Жаль их. И Хильду мне жаль даже сильнее.

@темы: LOGH, Хильда М.

---

Посмотрели мы тут с  gr_gorinich "Золотые крылышки", которыми по всей Империи детей пугают (а те боятся). Вот честно - я думала, будет гораздо страшнее. По скриншотам тоже казалось, что будет не произведение, а рвотный порошок. А оказалось, что ничего, бойкий такой фильм. Ну конечно, от основной Легенды остались рожки да ножки; злой злец в вырвиглазной губной помаде был настолько не к месту, что на него и смотреть-то было неудобно; все ребята из Союза залетели в сюжет случайно и делать им там было явно нечего. Ну так и не о Союзе было то кино! Зато - какой фансервис. Смотри да радуйся, как Мальчиш-Плохиш. А еще есть в Крылышках, я считаю, настоящая удача - и это Аннерозе. Редкий случай, когда другой сейю, не из основного каста, сделал(а) чудо: превратила довольно унылый характер в прелесть. Игра в снежки, прощальный поцелуй и сцена в оранжерее - очень хороши.
Да, великий (в будущем) император с физиономией в торте - это тоже хорошо, это тот самый компромат, которого так недоставало златокудрому совершенству Лоэнграмму.
И после Крылышек да после гайденов почувствовала я, что почти-почти стала шиппером пейринга Кирхиайс/Аннерозе. В основном ОВА им меньше внимания уделено, и декларируемые чувства трогают мало; а тут акценты расставили чуточку иначе, уделили больше внимания Кирхиайсу, и получившаяся любовная линия стала по-настоящему проникновенной.

@темы: LOGH

---

Если я все правильно понимаю (и если глаза меня не подводят), то "Имперское яблоко" вошло в тройку номинантов RSYA, выбранную жюри. Это чертовски приятно. Я рада и за свой текст, и за фемслэш, и за ЛОГГ. Сомневаюсь, конечно, что мой успех как-то будет способствовать продвижению Легенды в массы, но все равно - может быть, кто-нибудь заинтересуется и каноном.

@темы: LOGH, фики

---

Наблюдаю я за скандалом на RSYA и тихо обалдеваю. Не могу понять: люди, устроившие такую бучу, проигрывают корову? или Нобелевскую премию? или просто лишаются всефэндомной славы? Вот уж с последним пунктом они просчитались: может быть, их фики, попавшие или не попавшие в пресловутые шорт-листы, отойдут на второй план, зато бряцающие оружием авторы - безусловно запомнятся. Хотя бы потому, что - как писал Каннингем в "Часах" - "конечно, если долго шуметь, постепенно соберется толпа - просто посмотреть, что происходит".
Вся история, в сущности, построена на традиционной народной особенности: не вдаваться в подробности и не читать написанное мелким (или не мелким) шрифтом. О шорт-листах было сказано до начала приема фиков на конкурс. Ну что стоило тогда и задать организаторам все насущные вопросы: кто отбирает фики в шорт-лист? будет ли жюри читать все фики или только попавшие в шорт-лист? и т.д. Но ведь нет же: народ радостно бросился посылать фики на конкурс. А вот когда дело дошло до выкладывания шорт-листов - все, "закудахтала держава: ай, грабеж средь бела дня!".
И вот теперь полыхает идиотский и безобразный скандал, организаторов склоняют на все лады и припоминают им все прегрешения. Что касается принципиальных особ, требующих (о, и каким тоном!) снять свои фики из шорт-листа, - то это просто детский сад. Истерика в прямом эфире. Наблюдать, конечно, забавно, как и за любым холиваром, но чувствуешь себя несколько неудобно.
А я совершенно спокойно могу заявить: да, я рада попаданию "Имперского яблока" в шорт-лист. И не стану кокетничать и говорить, будто для меня это было большой неожиданностью: я считаю этот текст достаточно удачным. И мне приятно, что единственный фемслэшный фик в этой номинации преодолел первый барьер. А поскольку фэндом ЛОГГ в большинстве своем славен антислэшерством, то выходит, что этим фиком я представляю даже не фэндом, а в первую очередь себя саму. Приятный индивидуализм.

@темы: антисоветский роман, фики