Живи, а то хуже будет
Я снова со своим Дягилевым лезу. Понимаю, что всем уже надоела, но не могу - обаятельный Сергей Павлович не оставляет меня в покое. Впрочем, и я его в покое не оставляю, читаю о нем все подряд, а потом еще пишу об этом в бложике. На этот раз мне хочется поделиться выдержками из дневников Бенуа - там встречаются довольно любопытные детали и подробности житья-бытья Дягилева и его окружения. Конечно, много фырканья и ругани, но Бенуа не был бы собой, если б не давал себе волю в дневнике (и не только в дневнике) и без звука сносил все дягилевские выкрутасы. Собственно говоря, хороши были все. А лучше всех - и я настаиваю на этом - была Бронислава Нижинская, но о ней, к сожалению, Бенуа почти не писал.
Итак, записи от 1908 года - первого "предсезона" в Париже, знаменитой постановки "Бориса Годунова" с Шаляпиным, - до 1911 года. Записи за 12-14 гг приведу попозже, а то сейчас устала перепечатывать. В общем, много интересных замечаний, как мне кажется.
Выдержки из дневников Александра Бенуа, 1908-1911 гг
Первый день в Париже прошел в ужасной суете. <...> Потом пошли мытарства по театру Опера. Нужно было поместить привезенные ящики с костюмами и бутафорией и распределить на завтра работы. Что за пытка! Сколько километров мы проделали по бесконечным коридорам и лестницам. Вверх - вниз. При этом жара и духота. От одного директора к другому (их четыре). Все любезны. Сережа уверяет, что это так только за последние пять дней, а раньше "ковались" ужасные интриги. Сам Сережа держит себя коронованной особой. <...>
<...> С Сережей что-то сделалось идиотское. Вчера я его видел на бульваре с каким-то поганым типом "педе", и, очевидно, он по уши в этом романе. Ни во что не вникает, не хлопочет, растерянный, нервно-веселый. Целые дни у него уходят на какие-то монденные визиты и фокусы. Лишь припадками занимается "Борисом Годуновым". Я его ненавижу в таком виде. А, к сожалению, во всякой нашей работе наступает такой период, когда Дягилев мерзок и при этом бездарен и ленив. Приходится прямо расплачиваться кровью, чтобы поддержать начатое хорошее дело, а вместо благодарности или хотя бы заботы - самое циничное эксплуататорское грубое отношение и ноль внимания. <...>
Почему-то в деловом отношении сегодняшний день прошел более отрадно, нежели вчерашний. Коое-что сделано. Но все еще собственными средствами.<...> К сожалению, Сережа дилетантски чает заниматься пустяками, мешает и задерживает. <...> После репетиции и когда все разъехались, приехал забавный кузен Миты Николас де Бернандаки, уютно просидел полтора часа, рассказывая всякий вздор, очень талантливо. После его ухода я учил Сережу уму-разуму. Что-то не видно Маврина. Как мне кажется, у них ссоры. Сереже он надоел, а, с другой стороны, он Маврина ревнует, замечая, что Маврин неравнодушен к женскому полу, слегка ухаживает за артистками и как будто мечтает "оскоромиться". К этому примешивается денежная сторона. У Маврина никогда нет денег. Сережа ему выдает по 5, по 10 франков, и тому иногда просто не на что пообедать. Чудаки! Вчера произошла довольно грубая сцена на этой почве. Сережа обругал Маврина дураком, выгнал вон из комнаты, довел до слез.
Сегодня первый спектакль. Не могу этому поверить, зная, в каком неподготовленном виде мы выходим. Однако теперь поздно отменять. Настроение у меня лично недурное, меня спасает мой фатализм. Будет, что должно быть. Сережа нервно-весел, но физиономия у него совсем осунулась и волосы сильно поседели. Действительно момент страшный.<...> Разумеется, больше всего во всем виноват Сережа, его неряшливость и дилетантизм. Кроме того, он как породистый игрок любит кокетничать с фортуной: "Авось вывезет!" - вот его негласный девиз. И когда вывозит, то он вдвойне блаженствует: ибо приятно, что опасность миновала, и лестно чувствовать на себе покровительство каких-то высших сил. Но на сей раз он может и не проскочить, и это будет очень тяжелым и страшным крахом. Ведет он дело безобразно, самое дело настолько грандиозно и почтенно, что ему вперед прощаешь все промахи и недочеты, но когда вблизи и ежедневно следишь за его работой, то прямо поражаешься, как он до сих пор не вылетел в трубу. Его громадный, его главный талант - находить людей и высасывать из них все соки. Это он делает виртуозно. <...>
Чудо свершилось: вчера "Борис Годунов" был дан весь полностью, прошел великолепно, без особых антрактов, кончился даже раньше, чем предполагали...<...> Разумеется, все это лишний раз доказывает, что Сереже покровительствуют мощные эфоры или скорее, кроме шуток, что у него есть настоящая миссия свыше. Настоящая роль, для выполнения которой все складывается самым фантастическим образом.<...>
<...> Утром у Сережи был генеральный совет. В углу сидела огромная туша - Безобразов. Сережа немытый, небритый, всколоченный (м.б. - "всклокоченный"?) в своем старом красном потертом шлафроке.<...>
<...> Вечером попал к Сереже. Он был очень рад меня видеть, полон новых проектов, довольно сумасшедших. Но я не рад тому, что он здесь. Это мучительный человек. Ей-богу, из-за беседы с ним у меня возобновилось расстройство... Он лезет со своими рассказами о победах его <над?> всякими дрянными дилетантами. Я не так возмущен его пороком, сколько его отношением к нему, его купанием в нем, его фанатизмом и совершенно неуместной пошлостью. Его рассказ на эту тему так же скучен и противен, как хвастанье какого-нибудь Бартельса. Между тем я не удерживаю его - мне хочется все разузнать. Довольно мне вранья и от меня скрываемого. Да и весь Сережа грандиозен, но по существу пошл и пуст. Его восторг от Венеции портит мне впечатление. Что он во всем этом понимает?<...>
<...> Утешен лишь тем, что можно отдохнуть от Сережи. Что за мучитель. Мало того, что он все высасывает из меня, он еще требует, чтобы я ублажал его всеми силами в том, что нужно его <?> послушать.<...>
Сегодня в 4 часа приехали в Париж.<...> Дела здесь не блестящие. Ничего не готово.<...> Сережа нервен, порывистый, не переставая твердит: "Все это неважно", чем всех пугает и раздражает.<...>
У нас все очень плохо клеится. Сережа весь в воевании с интригами. Снова играет министрами и всякими потентантами, и это его заставляет на все смотреть свысока: "мол, все неважно" по сравнению с его делами. Но вследствие этого все не получается, в разладе. Ничего не делается, ничего не налаживается. Мне уже больше не страшно, а просто противно и скучно. Но к самому Сереже у меня все же блестящее чувство изумления. Как его хватает, как он не теряет чувство куража?<...>
<...> Самое ужасное, что все идет кисло и зря. Сережа не подтягивается. Он весь ушел в свой роман и ограничивается какими-то монденными визитами и кое-какими контринтригами.<...>
<...> Сережа безумен, легкомыслен и гениален в одно время.<...>
<...> Сережа какой-то вялый, растерянный и, кажется, совсем поглощен своим романом.<...>
<...> У нас самих вчера все как-то не клеилось. Сережа был мрачен (придя к нему утром, я застал его еще во фраке с вечера и с зажженным всюду электричеством). Быть может, его любовные дела портятся, или же его тревожат финансовые проблемы.<...>
Дела наши идут скорее нормально. Каждый день - скандал.<...> Сережа весь ушел в свой роман с Нижинским и лишь изредка вспыхивает энергией.<...>
<...> Хуже всех выглядит Сережа. Вчера между ним и Мавриным - чуть не скандал. <...> Глубокие причины заключаются в том, что Маврин ревнует Сережу к Нижинскому, а Сережу бесят кутежи Маврина, его измены с женщинами. Все это кончится разрывом, если уже не кончилось. Утром Сережа запретил Маврину показываться в театре.<...>
<...> Вчера была репетиция Карсавина и Розай, произошел инцидент с Черепниным из-за темпов. Он взял невозможный темп, огрызнулся несколько раз на Дягилева, когда тот попросил его играть согласно репетеционного темпа, и когда Дягилев повысил тон, Черепнин позорно, как мальчик, уступил. Он, для которого важнее всего авторитет перед оркестром, - это ужасно, и, разумеется, бестактный Нижинский в свою очередь счел нужным со сцены усугубить реприманд.<...> Нижинский не решился отдать своего костюма для "Розы", но сегодня на спектакль он его оденет. Это просто костюм акробата с красными погонами. Но, пожалуй, он менее скандальный, нежели жизельный...<...>
Вчера с большим успехом состоялась премьера "Павильона Армиды". Еще днем с Фокиным мы позволили себе мечтать о провале как об исправительной мере по отношению к Дягилеву. Каждый такой случай все более подтверждает его дилетантскую систему и его просто грубое отношение к искусству. Поддерживаемый Безобразовым и Гинзбургом, он требует, чтобы сцена была освещена а джорно, и презирает художественную цельность, гармонию и прямо - настроение каждой данной вещи. Раз Вацлав не освещен, Сережа в тревоге.<...>
Карсавина мила, но какая-то кукла. Нижинский туп и нахален. Сережа все время мрачен, несмотря на успех дела. Черепнин полдня пьян.<...>
Вчера состоялась премьера "Призрака розы". Два дня Сережа, Аллегри и Мария Степановна обшивали душку Нижинского. И вообще Сережа волновался, точно сам впервые выступает. Спектакль получился удачным.<...>
<...> Затем репетиция "Нарцисса". Произошел обязательный скандал. Нижинский не узнавал своих тем в оркестровой обработке и путал танцы. Сережа на него, сидя в зрительном зале, наорал. Тогда Вацлав ушел со сцены. Фокин одел цилиндр - ушел совсем вон из театра.<...> Сказать кстати, вчера Сережа - бедняжка - во время скандала расплакался. (Пафка, разумеется, и сочувствует, и критикует такую слабость!)
<...> День прошел вчера в последней репетиции и в самом спектакле "Нарцисс"... А вечером сошел отлично. Вацлав был просто восхитителен. И очень хорошая, неожиданно хорошая, была Карсавина.<...> Пафка рассказывал о тяжелой драме между Сережей и Нижинским, разыгравшейся по поводов капризов Вацы на репетиции, и резкого окрика Сережи.<...>
Итак, записи от 1908 года - первого "предсезона" в Париже, знаменитой постановки "Бориса Годунова" с Шаляпиным, - до 1911 года. Записи за 12-14 гг приведу попозже, а то сейчас устала перепечатывать. В общем, много интересных замечаний, как мне кажется.
Выдержки из дневников Александра Бенуа, 1908-1911 гг
Париж, 25 апреля/7 мая 1908 года
Первый день в Париже прошел в ужасной суете. <...> Потом пошли мытарства по театру Опера. Нужно было поместить привезенные ящики с костюмами и бутафорией и распределить на завтра работы. Что за пытка! Сколько километров мы проделали по бесконечным коридорам и лестницам. Вверх - вниз. При этом жара и духота. От одного директора к другому (их четыре). Все любезны. Сережа уверяет, что это так только за последние пять дней, а раньше "ковались" ужасные интриги. Сам Сережа держит себя коронованной особой. <...>
27 апреля/10 мая 1908 года
<...> С Сережей что-то сделалось идиотское. Вчера я его видел на бульваре с каким-то поганым типом "педе", и, очевидно, он по уши в этом романе. Ни во что не вникает, не хлопочет, растерянный, нервно-веселый. Целые дни у него уходят на какие-то монденные визиты и фокусы. Лишь припадками занимается "Борисом Годуновым". Я его ненавижу в таком виде. А, к сожалению, во всякой нашей работе наступает такой период, когда Дягилев мерзок и при этом бездарен и ленив. Приходится прямо расплачиваться кровью, чтобы поддержать начатое хорошее дело, а вместо благодарности или хотя бы заботы - самое циничное эксплуататорское грубое отношение и ноль внимания. <...>
28 апреля/11 мая 1908 года
Почему-то в деловом отношении сегодняшний день прошел более отрадно, нежели вчерашний. Коое-что сделано. Но все еще собственными средствами.<...> К сожалению, Сережа дилетантски чает заниматься пустяками, мешает и задерживает. <...> После репетиции и когда все разъехались, приехал забавный кузен Миты Николас де Бернандаки, уютно просидел полтора часа, рассказывая всякий вздор, очень талантливо. После его ухода я учил Сережу уму-разуму. Что-то не видно Маврина. Как мне кажется, у них ссоры. Сереже он надоел, а, с другой стороны, он Маврина ревнует, замечая, что Маврин неравнодушен к женскому полу, слегка ухаживает за артистками и как будто мечтает "оскоромиться". К этому примешивается денежная сторона. У Маврина никогда нет денег. Сережа ему выдает по 5, по 10 франков, и тому иногда просто не на что пообедать. Чудаки! Вчера произошла довольно грубая сцена на этой почве. Сережа обругал Маврина дураком, выгнал вон из комнаты, довел до слез.
1/14 мая 1908 года
Сегодня первый спектакль. Не могу этому поверить, зная, в каком неподготовленном виде мы выходим. Однако теперь поздно отменять. Настроение у меня лично недурное, меня спасает мой фатализм. Будет, что должно быть. Сережа нервно-весел, но физиономия у него совсем осунулась и волосы сильно поседели. Действительно момент страшный.<...> Разумеется, больше всего во всем виноват Сережа, его неряшливость и дилетантизм. Кроме того, он как породистый игрок любит кокетничать с фортуной: "Авось вывезет!" - вот его негласный девиз. И когда вывозит, то он вдвойне блаженствует: ибо приятно, что опасность миновала, и лестно чувствовать на себе покровительство каких-то высших сил. Но на сей раз он может и не проскочить, и это будет очень тяжелым и страшным крахом. Ведет он дело безобразно, самое дело настолько грандиозно и почтенно, что ему вперед прощаешь все промахи и недочеты, но когда вблизи и ежедневно следишь за его работой, то прямо поражаешься, как он до сих пор не вылетел в трубу. Его громадный, его главный талант - находить людей и высасывать из них все соки. Это он делает виртуозно. <...>
2/15 мая 1908 года
Чудо свершилось: вчера "Борис Годунов" был дан весь полностью, прошел великолепно, без особых антрактов, кончился даже раньше, чем предполагали...<...> Разумеется, все это лишний раз доказывает, что Сереже покровительствуют мощные эфоры или скорее, кроме шуток, что у него есть настоящая миссия свыше. Настоящая роль, для выполнения которой все складывается самым фантастическим образом.<...>
3/16 мая 1908 года
<...> Утром у Сережи был генеральный совет. В углу сидела огромная туша - Безобразов. Сережа немытый, небритый, всколоченный (м.б. - "всклокоченный"?) в своем старом красном потертом шлафроке.<...>
Венеция, 15 июля 1908 года
<...> Вечером попал к Сереже. Он был очень рад меня видеть, полон новых проектов, довольно сумасшедших. Но я не рад тому, что он здесь. Это мучительный человек. Ей-богу, из-за беседы с ним у меня возобновилось расстройство... Он лезет со своими рассказами о победах его <над?> всякими дрянными дилетантами. Я не так возмущен его пороком, сколько его отношением к нему, его купанием в нем, его фанатизмом и совершенно неуместной пошлостью. Его рассказ на эту тему так же скучен и противен, как хвастанье какого-нибудь Бартельса. Между тем я не удерживаю его - мне хочется все разузнать. Довольно мне вранья и от меня скрываемого. Да и весь Сережа грандиозен, но по существу пошл и пуст. Его восторг от Венеции портит мне впечатление. Что он во всем этом понимает?<...>
Мантуя, 19 июля 1908 года
<...> Утешен лишь тем, что можно отдохнуть от Сережи. Что за мучитель. Мало того, что он все высасывает из меня, он еще требует, чтобы я ублажал его всеми силами в том, что нужно его <?> послушать.<...>
Париж, 24 апреля 1909 года
Сегодня в 4 часа приехали в Париж.<...> Дела здесь не блестящие. Ничего не готово.<...> Сережа нервен, порывистый, не переставая твердит: "Все это неважно", чем всех пугает и раздражает.<...>
25 апреля 1909 года
У нас все очень плохо клеится. Сережа весь в воевании с интригами. Снова играет министрами и всякими потентантами, и это его заставляет на все смотреть свысока: "мол, все неважно" по сравнению с его делами. Но вследствие этого все не получается, в разладе. Ничего не делается, ничего не налаживается. Мне уже больше не страшно, а просто противно и скучно. Но к самому Сереже у меня все же блестящее чувство изумления. Как его хватает, как он не теряет чувство куража?<...>
27 апреля 1909 года
<...> Самое ужасное, что все идет кисло и зря. Сережа не подтягивается. Он весь ушел в свой роман и ограничивается какими-то монденными визитами и кое-какими контринтригами.<...>
28 апреля 1909 года
<...> Сережа безумен, легкомыслен и гениален в одно время.<...>
6 мая 1909 года
<...> Сережа какой-то вялый, растерянный и, кажется, совсем поглощен своим романом.<...>
20 мая 1909 года
<...> У нас самих вчера все как-то не клеилось. Сережа был мрачен (придя к нему утром, я застал его еще во фраке с вечера и с зажженным всюду электричеством). Быть может, его любовные дела портятся, или же его тревожат финансовые проблемы.<...>
24 мая 1909 года
Дела наши идут скорее нормально. Каждый день - скандал.<...> Сережа весь ушел в свой роман с Нижинским и лишь изредка вспыхивает энергией.<...>
26 мая 1909 года
<...> Хуже всех выглядит Сережа. Вчера между ним и Мавриным - чуть не скандал. <...> Глубокие причины заключаются в том, что Маврин ревнует Сережу к Нижинскому, а Сережу бесят кутежи Маврина, его измены с женщинами. Все это кончится разрывом, если уже не кончилось. Утром Сережа запретил Маврину показываться в театре.<...>
Монте-Карло, 6 марта/19 марта 1911 года
<...> Вчера была репетиция Карсавина и Розай, произошел инцидент с Черепниным из-за темпов. Он взял невозможный темп, огрызнулся несколько раз на Дягилева, когда тот попросил его играть согласно репетеционного темпа, и когда Дягилев повысил тон, Черепнин позорно, как мальчик, уступил. Он, для которого важнее всего авторитет перед оркестром, - это ужасно, и, разумеется, бестактный Нижинский в свою очередь счел нужным со сцены усугубить реприманд.<...> Нижинский не решился отдать своего костюма для "Розы", но сегодня на спектакль он его оденет. Это просто костюм акробата с красными погонами. Но, пожалуй, он менее скандальный, нежели жизельный...<...>
31 марта 1911 года
Вчера с большим успехом состоялась премьера "Павильона Армиды". Еще днем с Фокиным мы позволили себе мечтать о провале как об исправительной мере по отношению к Дягилеву. Каждый такой случай все более подтверждает его дилетантскую систему и его просто грубое отношение к искусству. Поддерживаемый Безобразовым и Гинзбургом, он требует, чтобы сцена была освещена а джорно, и презирает художественную цельность, гармонию и прямо - настроение каждой данной вещи. Раз Вацлав не освещен, Сережа в тревоге.<...>
2/15 апреля 1911 года
Карсавина мила, но какая-то кукла. Нижинский туп и нахален. Сережа все время мрачен, несмотря на успех дела. Черепнин полдня пьян.<...>
6/19 апреля 1911 года
Вчера состоялась премьера "Призрака розы". Два дня Сережа, Аллегри и Мария Степановна обшивали душку Нижинского. И вообще Сережа волновался, точно сам впервые выступает. Спектакль получился удачным.<...>
16/29 апреля 1911 года
<...> Затем репетиция "Нарцисса". Произошел обязательный скандал. Нижинский не узнавал своих тем в оркестровой обработке и путал танцы. Сережа на него, сидя в зрительном зале, наорал. Тогда Вацлав ушел со сцены. Фокин одел цилиндр - ушел совсем вон из театра.<...> Сказать кстати, вчера Сережа - бедняжка - во время скандала расплакался. (Пафка, разумеется, и сочувствует, и критикует такую слабость!)
17/30 апреля 1911 года
<...> День прошел вчера в последней репетиции и в самом спектакле "Нарцисс"... А вечером сошел отлично. Вацлав был просто восхитителен. И очень хорошая, неожиданно хорошая, была Карсавина.<...> Пафка рассказывал о тяжелой драме между Сережей и Нижинским, разыгравшейся по поводов капризов Вацы на репетиции, и резкого окрика Сережи.<...>
@темы: Дягилев и все-все-все
