У Рудольфа была "приемная семья" в лице Найджела и Мод Гослингов, а Эрик в начале семидесятых... как бы это сказать?.. назначил своей семьей Эллу Шрам и ее дочерей. Элла Шрам жила по соседству с Эриком, знала его с детства и со временем стала кем-то вроде приходящей домоправительницы (хорошо, что не домомучительницы) в его старом доме на Фиалковой улице. Но тогда их отношения еще были скорее рабочими, чем личными, а вот когда Эрик в конце 1973 года перенес операцию, Элла Шрам постоянно его навещала в больнице, и Эрик к ней привязался. Ну, а заодно и ко всей ее семье - например, он крепко подружился с одной из ее дочерей, с Люкке Шрам. И повадился запросто ходить к ним в гости. Вот как Рудольф мог прийти к Гослингам в любое время, "выбрать любую книжку, какая понравится, плюхнуться на диван и не разговаривать, если не хочется", так и Эрик, по воспоминаниям Люкке, совершенно расслаблялся в их доме (хотя они поначалу волновались, как его принять и угостить, ведь "мы были самой обычной семьей" - а он, как ни крути, великий Эрик Брун и все такое), являлся к ним преспокойно (даже в тапочках! о, Эрик!) и тоже норовил развалиться на диване. В общем, чувствовал себя совершенно свободно. Люкке еще вспоминала веселый случай - тоже, я так понимаю, произошедший примерно в то же время, в начале 74-го года, когда Эрик уже поправился после операции. Его пригласили принять участие в какой-то развлекательной телепередаче, причем не в записи, а в прямой трансляции. Передача должна была состояться вечером, а перед этим он обедал у госпожи Шрам. И чем ближе подходил час, когда он должен был ехать на телевидение, тем сильнее он нервничал. Под конец он практически впал в отчаяние и заявил: "Я туда не пойду! Я туда не пойду!". Люкке вспоминала, что они ну просто обалдели и сказали: "Эрик, ну так же нельзя!", - и стали его ругать. Но Эрику было все равно, он упрямо повторял, что он туда не пойдет, и в конце концов заставил Люкке позвонить на телевидение и сообщить, что он не придет ("Скажи им, что у меня живот болит!"). И как только все это было проделано, он тут же успокоился и расслабился (классический "жульнически выздоровевший кот"). "А мы, - вспоминала Люкке, - начали хохотать".
Не знаю, что тут добавить, но Эрик такая прелесть.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn

---

Вообще тут должен быть очередной жалобный пост про то, что "мине никто не чита-а-а-ает", но я поняла, что мне ужасно лень этот пост сочинять. Я вот лучше голосовалочку приверчу, хехе. А то у меня как раз фик наклевывается, так мне интересно, есть ли у меня тут хоть один потенциальный читатель (и прошу заметить: читатель, а не "отзыватель", отзывов я не прошу).

Вопрос: Я буду читать фемслэшный фик по балету "Дама с камелиями"?

1. Буду!		6	(33.33%)
2. Не буду!		4	(22.22%)
3. Там посмотрим.		8	(44.44%)
4. А я вообще не люблю балет, фемслэш, твои фики и тебя.		0	(0%)
Всего:		18

@темы: фики

---

Получила Солуэй на английском. Теперь моя голова - это дом Облонских, в ней все смешалось: Кавана, Солуэй, Мейнерц и Грюн. Сверху еще Нойфельдом посыпать. Я забываю, что, где и на каком языке я прочитала, это ужасно. Наконец-то узнала, как в оригинале звучала песенка, исполнявшаяся на какой-то вечеринке в конце сороковых в Лондоне, когда один из танцовщиков Метрополитен Балле изображал Соню Арову и прозрачно намекал на гомосексуальные увлечения Эрика. Пел этот танцовщик ("пожелавший остаться неизвестным", равно как и человек, сообщивший Солуэй эти сведения): "I wonder who's kissing him now, I wonder who's showing him how" (в оригинальной версии: "I wonder who's kissing her now, I wonder who's teaching her how"). Могу себе вообразить, как это исполнялось (представляется почему-то нечто а ля Алан Камминг в роли Эмси, поющий "I don't care much" в женском платье).

@темы: Erik Bruhn

---

Получила вчера юбилейно-сувенирную книжку про Национальный балет Канады (1979 год) - с мемуарами Селии Франки. Сначала пролистала ее, рассматривая фотографии, и расстроилась, потому что не нашла ни одной фотографии Константина (а я на них рассчитывала). Да и фотографий с Эриком почти не было - только несколько сцен из его "Лебединого озера", да и то снятых так, что Эрика там толком и не разглядишь. С одной стороны - логично, он никогда не входил в постоянный состав труппы, а был только приглашенным артистом. С другой стороны - Рудольф тоже выступал в НБК в качестве гест-стар, однако же в этой книге с ним есть отличные фотографии и в "Спящей красавице", и в ноймайеровском "Дон Жуане", и даже в "Сильфиде" - в той самой постановке 64/65 годов. Ни одного снимка с Эриком в "Сильфиде" в книге нет, зато очень много снимков Эрла Краула в роли Джеймса (я рассказывала, как он был вынужден "перехватить" эту роль и сколько вынес на репетициях, потому что был фактически предоставлен самому себе, пока Эрик разучивал партию Джеймса с Рудольфом и втолковывал Рудику, что ничего там менять не надо и вообще нельзя). Кстати, чисто внешне Краул, по-моему, очень подходит на роль Джеймса - он такой милый и очаровательный юноша, с полудетским лицом, такой и вправду способен увлечься сильфидой и сбежать с собственной свадьбы.
Ну вот, фотографии посмотрела, приуныла и стала читать сами мемуары. И ободрилась, потому что мемуары прекрасные, а Селия Франка - чудесная женщина: очень умная, очень решительная, с железным характером и с отличным чувством юмора. И большая любительница кошек. А рассказы о первых годах молодого НБК (в стиле "мы выживали как могли") и особенно о гастролях напоминали мне о житье-бытье Русских балетов во время войны (да-да, нежный привет "Шахерезаде" в Логроньо). Полный набор радостей: репетируем, где придется, постоянной штаб-квартиры нет, выступаем по городам и весям где попало, вплоть до актовых залов в школе, денег перманентно нет, оркестра нет, программки не успеваем напечатать, во время гастролей в США приходится экономить изо всех сил, поэтому нанимаем самого дешевого менеджера (это обязательное условие, и, как вспоминала Франка, самые дешевые менеджеры были трех видов: "психи, пьяницы или старики", а иногда "три в одном"), самый дешевый автобус-развалюху и самого дешевого шофера, который дороги не знает и может завезти черт знает куда. И едем, а куда деваться? Гастроли в США были особенно важны для молодого НБК: в Канаде просто не было балетной аудитории, перед которой можно было бы выступать круглый год, а в США народ уже с балетом познакомился, знал, любил, интересовался, поэтому именно там НБК мог создать себе репутацию - вот и ездил создавать, мужественно преодолевая препятствия. Впрочем, как сказано в одной еврейской поговорке, приятно вспоминать о трудностях, которые ты пережил, - и Франка вспоминает о всех этих приключениях не без удовольствия: ведь вынесли же все, не сдались, выстояли. И уже гораздо позже, в 1970 году, когда НБК совсем встал на ноги и поднял голову, труппу пригласили выступить на Экспо-1970 в Осаке. Там тоже не обошлось без всяких мелких происшествий и недоразумений, но Франка с нескрываемым наслаждением рассказывает, как они летели обратно из Осаки чартерным рейсом вместе с сотрудниками Королевской конной полиции Канады (надеюсь, без коней), тоже здорово вымотавшимися на выставке. В конце концов стюарды сдались, открыли бар настежь и разрешили пассажирам пить и не стесняться. В общем, это явно был очень веселый полет.
А еще - хоть я и расстроилась, что в книге нет ни одной фотографии Константина, но Франка все-таки его не забыла, и, рассказывая о работах молодых хореографов - воспитанников НБК, сказала, что считает его балеты "Inventions" (1974 год) и "Black Angels" (1976 год) самыми интересными "канадскими работами" компании (то есть - работами своих, а не приглашенных хореографов), и добавила, что с большим интересом ждет появления его новых работ. Ох, надеюсь, Константин ее не разочаровал. Ну и вообще - приятно, я не ожидала, что Франка его похвалит.
В общем, хорошая книга, рада, что купила. О, да, забыла сказать, там еще есть потрясающие фотографии из ранних постановок "Жизели" в НБК - начала пятидесятых годов. Костюмы и декорации к этой постановке (и к множеству других постановок) создала Кэй Амброз, балетоманка, художница, близкая подруга Франки (они довольно долго жили вместе в Канаде, пока Франка не вышла замуж). И костюм Мирты там совершенно удивительный, я такого никогда не видела: Амброз превратила Мирту в бабочку (но в очень хищную бабочку), подарив ей накидку-крылья расцветки "павлиний глаз" и странный головной убор с миртовыми веточками. Остальные виллисы одеты привычно - белые тюники, маленькие крылышки, веночки, и Мирта на их фоне очень выделяется.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", Erik Bruhn, Constantin Patsalas, "Giselle"

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Свободный день, делать нечего, читать тоже толком нечего, компьютер еще не реанимировали, но надежда есть, продолжу-ка я, пожалуй, пересказывать Мейнерца. Интересно, надо под него заводить отдельный тэг или не надо? Кстати, вчера кто-то приходил ко мне в дневник по поисковой фразе "от чего умер Эрик Брун". На всякий случай сообщаю: Эрик Брун умер от рака легких (по некоторым данным - от рака легких на фоне СПИДа). Подробное описание процесса умирания можно прочитать вот здесь, это пересказ последней главы из книги Мейнерца. Все, минута саморекламы закончена, переходим к делу. На повестке дня - начало шестидесятых.
В декабре 1960 года Эрик участвовал в гала-спектакле Королевской академии танца, устроенном в честь Марго Фонтейн. Это было его первое выступление в Англии со времен покойного Метрополитен Балле - одиннадцать лет прошло, и за это время талантливый мальчик превратился... ну да, опустим эпитеты, превратился в Эрика Бруна. Английские критики (например, в Dancing Times) писали, что Эрик "показал нам классический мужской танец, какого мы не видели в Лондоне уже много лет". Но сам Эрик был недоволен собой - ах, как часто это с ним бывало! Вера Волкова написала своей английской приятельнице Колетт Кларк, устроительнице гала-спектакля, о том, как Эрик отзывался о своем выступлении: "Он сказал, что танцевал ужасно и "завалил" пируэты. Сначала я подумала, что он скромничает, но потом я получила твое письмо, в котором ты пишешь, что он действительно танцевал лучше на репетициях... Бедняжка Эрик. Я беспокоюсь о нем так же, как и о Марго. Они оба добрались до вершины своих карьер, а теперь оба - по разным причинам - находятся в опасности". По мнению Волковой, Эрик был "невротиком", и его психические проблемы были тесно связаны с его карьерой. "Эту болезнь трудно вылечить, но иногда она проявляется рано, и тогда ее с самого начала можно взять под контроль. Он действительно стал великим танцовщиком. <...> Но теперь ему трудно жить с этой фантастической славой. Он полон страха! Сильнее всего он боится разочаровать публику, он боится, что однажды люди скажут после представления: "И это - тот самый великий Эрик Брун?". Я слышала, нечто подобное происходит с тореадорами. Когда они достигают вершины славы, то начинают ужасно бояться разочаровать зрителей. Они отчаянно пытаются повторить когда-то удавшийся трюк, но терпят поражение, потому что раньше этот трюк был спонтанным. И пусть танцовщики не рискуют своей жизнью, но их нервы тоже участвуют в этой игре".
Эрик признался Волковой, что сам был удивлен тому, насколько хорошо ему было в Москве и Ленинграде. "Это было чудесно, меня никто там не знал". А Волкова замечала: "Эрик - больной мальчик. <...> Его внешность обманчива. У него холодный профиль, будто высеченный из гранита, и выразительные голубые глаза. Но на самом деле он измучен тревогой, комплексами, сомнениями и диалогами с самим собой. Как ты знаешь, многие чувствительные люди так или иначе справляются с этим и живут дальше. Но датчане часто ведут себя по-другому. Сталкиваясь с проблемой лицом к лицу, они теряются, эта проблема кажется им непреодолимой. В девяти случаях из десяти они даже не пытаются справиться с ней, они просто погружаются в безнадежность". Она считала, что Эрику нужно переквалифицироваться из танцовщика в педагога (для его же собственного блага): "Он - хороший учитель, и мне кажется, он станет счастливее, когда перестанет танцевать. Грустно думать об этом, ведь ему всего 31 или 32 года, но я боюсь, ему суждена короткая карьера. Он не может справиться с жизнью, которую сам для себя создал, и он недостаточно умен для того, чтобы помочь себе самому".
Но Эрик все равно продолжал танцевать - несмотря на отсутствие мотивации, несмотря на одиночество и психологические проблемы. Он стал подумывать о том, чтобы сделать Лондон своей "профессиональной базой" - но пока что его лишь приглашали на гала-спектакли, но не спешили предлагать контракты в Англии. А тем временем Мария Толчиф попыталась восстановить партнерство с Эриком - хотя Эрик был в этом вовсе не заинтересован, да и вообще реагировал на Марию очень нервно. Мейнерц (как и Кавана, кстати), судя по всему, не думает, что у них был роман - хотя не отрицает наличие односторонней влюбленности Марии в Эрика. Сама Мария говорила, что Эрик "позволял влюбиться в себя, а потом... прости-прощай!". Тем не менее, хоть Эрик и был против, но руководство Королевского Датского балета было заинтересовано в том, чтобы пара Толчиф-Брун приняла участие в спектаклях, - и поэтому на Эрика хорошенько надавили и заставили его согласиться танцевать с Марией. Ну, а Мария, не зная, чем это обернется, привезла с собой в Копенгаген подарочек для Эрика - Рудольфа Нуриева.
Я уже цитировала эти слова Мейнерца, но мне не жаль, процитирую еще раз: "Роман Бруна и Рудольфа Нуриева - это одна из великих любовных историй двадцатого века". Кстати, Мейнерц назвал главу, посвященную их встрече и развитию романа, "Сыновья Зевса" - ведь, как всем известно, их не раз сравнивали с Аполлоном и Дионисом (ирония судьбы заключается в том, что Эрик - в отличие от Рудольфа - так и не стал Аполлоном на сцене, так и не станцевал в баланчинском "Аполлоне Мусагете"). "Нуриеву было 23 года, Бруну почти 33, и в их связи с самого начала был элемент отношений учителя и ученика".
Надо сказать, что Мейнерц вообще пишет о романе Эрика и Рудольфа довольно скупо и сжато, опуская множество мелких и не очень мелких подробностей, приведенных, например, в книге Каваны. Создается впечатление, что он, не говоря об этом прямо, отсылает именно к Каване заинтересованных читателей, сам же предпочитает "оставаться в тени" и ограничивается информацией общего порядка - прибавляя к ней кое-какие свидетельства, которых у Каваны не было, кое-какие свидетельства, которые у Каваны есть, кое-какие цитаты из писем Эрика, которые почти не совпадают с цитатами из тех же писем, приведенными Каваной. Пожалуй, датскоязычные читатели оказываются в более выгодном положении: почти наверняка они, интересующиеся Эриком Бруном, владеют английским в достаточном объеме для того, чтобы одолеть и книгу Каваны. К сожалению, в обратном направлении это не работает: едва ли все англоязычные читатели, которым интересен Эрик, могут прочитать Мейнерца в оригинале и сравнить его с Каваной. Несправедливо, но ничего не поделаешь (всем учить датский язык!). Я буду пересказывать тут только Мейнерца (хотя есть соблазн разбавлять его отрывками из Каваны), но еще раз повторю: читайте Кавану, если хотите составить более-менее подробную картину отношений Эрика и Рудольфа. Ну или хотя бы читайте Солуэй, она на русский переведена. (В общем, да, я знаю, на что это похоже: "Учитесь у Пушкина! Или хотя бы у Почкина!").

"Рядом с вами сидит гений, - говорили об Эрике, - а вы не способны даже подражать ему!" Продолжение пересказа - под катом

"Научи меня делать это!" - постоянно говорил Рудольф Эрику. "Если Эрик блистал в какой-нибудь роли, - вспоминала Розелла Хайтауэр, - Рудольф не успокаивался до тех пор, пока не начинал блистать в той же роли". Соня Арова вспоминала, что Рудольф был "полностью захвачен своими чувствами к Эрику, а Эрик не знал, как с ним совладать. Рудольф его выматывал". Соня имела возможность наблюдать за отношениями этой пары с близкого расстояния: осенью 1961 года Эрик репетировал с Соней в Париже, готовясь к запланированным лондонским выступлениями, и Рудольф в то время жил вместе с ним в отеле. Уже тогда, в самом начале их романа, между ними происходили ссоры и столкновения (не обойтись все-таки без книги Каваны, у Мейнерца этих подробностей нет): так, Соня рассказывала позднее, как однажды вечером перепуганный Рудольф прибежал к ней домой (она жила неподалеку от их отеля) и сказал, что они с Эриком поссорились, и Эрик ушел без шапки в ночь холодную. "Там вам сразу волк голодный встретится и, конечно, быстро вас он скушает", - не то чтобы Рудольф этого боялся, но такой уход Эрика здорово выбил его из колеи. Пришлось Соне брать Рудольфа подмышку и отправляться вместе с ним на поиски Эрика. И они его нашли, и надо думать, Рудольф с Эриком тут же и помирились. До следующего раза.
В октябре Эрик и Соня танцевали в Лондоне, и Нинетт де Валуа, руководительница Роял Балле (а еще - бывшая танцовщица в Русских балетах Дягилева и один из столпов-основателей английского балета) пригласила Эрика присоединиться к Роял Балле в качестве гест-стар весной 1962 года. Эрик, конечно, охотно принял это предложение - сбывалась его мечта о Лондоне в качестве профессиональной базы. Затем он отправился в Нью-Йорк, где 22 октября танцевал вместе с Карлой Фраччи в отрывке из "Сильфиды" в передаче "Bell Telephone Hour". Прямая трансляция в самом начале была перебита срочным обращением Джона Кеннеди в связи с Карибским кризисом - и зрители так и не увидели первое соло Эрика-Джеймса. К счастью, оно не пропало для истории, но сохранилось - пусть не в цветном, но в черно-белом изображении, и было воспроизведено и в документальном фильме про Эрика, и в двд-выпуске его выступлений в "Bell Telephone Hour". (И вот тут Мейнерц, надо сказать, допустил ошибочку: Карибский кризис-то был в октябре 1962 года, тогда и Эрик с Карлой танцевали то па-де-де из "Сильфиды". Но я уж не буду исправлять Мейнерца, пусть остается, как есть.)
Затем Эрик вернулся в Лондон, где Рудольф танцевал в театре Друри Лейн (это было его первое выступление в Англии), а оттуда вместе с Рудольфом приехал в Канны - для репетиций концертной программы на четверых, в которой принимали участие Розелла Хайтауэр и Соня Арова. Для этой программы Эрик поставил два небольших номера - "Токкату и фугу" и "Фантазию"; репетиции проходили очень нервно, Эрик и Рудольф цапались, Розелла на правах самой старшей пыталась их успокаивать, а Соне доставалось больше всех - она-то видела их не только на репетициях, но и после, потому что жила с ними в Каннах в одной квартире. Она вспоминала потом (опять я залезаю в книгу Каваны), как однажды стала свидетельницей сцены, которую можно было бы, наверно, назвать трагикомической, хотя и страшноватой: Эрик и Рудольф, явно нетрезвые, гонялись друг за другом с ножами. Вероятно, в Эрике ненадолго пробудился дон Хосе. Слава богу, обошлось без крови.
Во время выступлений Эрик получил травму и был вынужден отказаться от участия в очередной передаче "Bell Telephone Hour". Вместо него в "Фестивале цветов в Дженцано" танцевал Рудольф (с Марией Толчиф) - и это было его первое выступление в Америке. Рудольф получил возможность попробовать свои силы в балете Бурнонвиля, применить датский стиль, который так восхищал его у Эрика. Не все у него получилось, сам Эрик замечал, что у Рудольфа все еще были проблемы с выполнением быстрых batteries, но в целом американский дебют Рудольфа удался (даже несмотря на то, что ему пришлось - против воли - подстричься, чтоб не шокировать телезрителей буйной гривой).
После этого Мейнерц переходит от внешних событий к "внутренним" и пишет: "Личные письма Бруна Нуриеву за этот период рассказывают об истории любви со столкновениями и недопониманиями, о характере Бруна и о его отношениях с матерью". Он начинает с цитаты из письма Эрика от 7 февраля 1962 года. Кавана частично цитирует то же самое письмо, кое-где цитаты совпадают (что несколько облегчает задачу горе-переводчика). Письмо написано после визита Рудольфа в Копенгаген: он приезжал, чтобы увидеться с Эриком незадолго до своего лондонского дебюта в "Жизели" с Марго Фонтейн. Визит не очень удался, Эрик был измучен семейными неурядицами и не мог поддержать Рудольфа перед его дебютом. Но и после отъезда Рудольфа Эрику, судя по всему, стало еще хуже, и он писал (привожу только то, что цитирует Мейнерц): "Я ненавижу, когда ты расстроен, это причиняет боль и тебе, и мне. Прости меня за то, что я не помог тебе, но когда я дома, мне кажется, я нахожусь под постоянным давлением. Здесь я не чувствую себя спокойно, и когда я вернулся из Парижа, моя семья, особенно моя мать, хотели заполучить меня целиком, и меня просто не хватало..." Он признавался Рудольфу, что иногда чувствовал рядом с ним, будто "прошлого, настоящего и будущего больше не существует - это была вечная жизнь, без начала и без конца... <...> Ты даешь мне надежду, веру и силы для того, чтобы принимать себя, тебя и других такими, какие они есть, в то время, когда ни любовь, ни надежда, ни вера не вдохновляют и не ведут нас... Ты - тайна моей жизни, тайна, которая сама раскроет себя - парадоксально, но так верно". (Господи, пытаться переводить письма Эрика с датского - это очень изощренное мазохистское наслаждение!)
Как пишет Мейнерц, Эрик "искал человека, с которым мог бы слиться воедино", человека, который "узнал бы его целиком, "со всеми углами и закоулками", и помог бы ему исцелиться от ран, сохранившихся с детства", "человека, равного себе". "В сентиментальных письмах Бруна Нуриеву видно, как человек, приводивший в восхищение весь мир, но считавший себя нелюбимым и неспособным любить, теперь был готов целиком отдаться представлениям о любви, которые кажутся наивными, почти как у подростка". Но Рудольф, хоть и не скрывавший, что Эрик был любовью всей его жизни, - был гораздо моложе, с другим жизненным опытом, с другими целями в жизни. Эрик, "прежде относившийся к интимности с почти клаустрофобическим страхом, теперь хотел жизни вдвоем, дома, где можно по очереди готовить еду и вместе гулять перед сном" (Мейнерц перекликается здесь с Карлой Фраччи, говорившей (мне лень переводить): "He was happy to stay home and be together, but Rudolf needed to go out, to see people..."). Рудольф же хотел танцевать, только танцевать, и со временем "их карьеры и их амбиции встали между ними".
Уф. И до половины главы не дошла, а устала зверски. Ладно еще, когда я пытаюсь пересказывать, на это у меня наглости хватает. Но когда я пытаюсь переводить письма Эрика с датского, я чувствую, что мозг у меня начинает вскипать. Потому что Эрик - он и по-английски этот самый мозг выносит, а уж по-датски и подавно. Так что голова у меня абсолютно пуста, пойду восстанавливать серые клеточки. Кто все это одолеет, тот молодец.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Rudolf Nureyev, Erik Bruhn

---

Получила Harper's Bazaar за ноябрь 1966 года. Ничего интересного, кроме одной-единственной фотографии Эрика с Рудольфом, да и ту я уже видела раньше в сети (и выкладывала, и сейчас опять выложу, мне не жалко):



Свежекупленные джинсы сорокового размера сползают на бедрах. Я не поняла, мне что, надо было тридцать восьмой размер брать? Я и сороковой-то еле нашла. При этом худой я не выгляжу, да и не чувствую себя худой. Это джинсы какие-то странные.
Пытаюсь убедить себя в том, что мне совсем не нужна книга Нойфельда "Power to Rise" - именно на ее основе была написана история НБК "Passion to Dance", которая у меня уже есть. Частично текст там наверняка совпадает, но может быть, не совсем, и иллюстративный материал может отличаться, и вроде бы в Power to Rise есть информация о хореографических мастерских НБК (а в них участвовал Патсалас, не мог не участвовать), а в Passion to Dance этой информации нет. "Ну на кой черт мне две почти одинаковых книги?" - спрашиваю я у своего маньяческого альтер эго. "А зато дешево предлагают, - возражает альтер эго, - хватай скорее, пока не обогнали". И чувствую я, что маньяк опять победит.

@темы: антисоветский роман, Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

А вы знаете, кто был ассистентом Ноймайера в постановке "Легенды об Иосифе", где танцевал Кевин Хайген? А вот ни за что не догадаетесь. Им был Рэй Барра. Опять это восхитительное ощущение: перекрещивающиеся нити, все связаны со всеми, и ты влетаешь в эту балетную паутину и наслаждаешься, отыскивая новые и новые связи.
Тридцатого апреля в Гамбургском балете обещают выложить афишу на вторую половину 2015 - первую половину 2016 года. Посмотрим-посмотрим, что будет. Я еще жду не дождусь, когда наконец-то выложат каст на "Смерть в Венеции" пятого июля. Пока выложены касты на все спектакли - вплоть до первой половины июня. Ужасно жалею, что не подсуетилась и не взяла билеты на ноймайеровскую "Жизель". Хотела бы я увидеть Сильвию Аццони - Жизель и Александра Рябко - Альбрехта. Да и вообще интересно посмотреть, что именно Ноймайер сделал с "Жизелью". Но хороших мест уже нет. Вернее, есть, но они дороговаты, а главное - ну, раньше надо было поворачиваться и организовывать все, а я прощелкала клювом. Ладно. Даст бог, еще попаду на ноймайеровскую "Жизель" когда-нибудь.
Да, нашла все-таки подходящую фотографию к вчерашнему посту. Вот это - Эрик на репетициях "Шопенианы" с Королевским Датским балетом в 1972 году.

@темы: Erik Bruhn, "Giselle", John Neumeier and his ballets, Erik Bruhn - photos

---

Я читаю Мейнерца быстрее, чем пересказываю, и сейчас уже добралась до семьдесят второго года, отставки и депрессии Эрика. И наконец-то прочитала подробнее про его отношения с Кевином Хайгеном. Ну не могу удержаться и не написать пост, это такая прелесть, что прямо хочется стать шиппером этой пары, хотя, казалось бы, "в каноне слэша нет", вернее, между ними - ничего такого не было. По крайней мере, сам Хайген так утверждает, и надо верить ему на слово, потому что больше верить некому.
Краткая предыстория: в августе 1972 года Эрик возвратился в Данию, в свой дом на Фиалковой улице. Флемминг Флиндт пригласил Эрика поставить "Шопениану" с Королевским Датским балетом, и Эрик принял это предложение. Премьера была назначена на 4 ноября. Сначала дома у Эрика гостила Марит Гентеле (с ней связана отдельная печальная история, я еще расскажу ее подробнее), а когда она уехала домой, в Стокгольм, Эрик пригласил к себе Кевина Хайгена, которому тогда было семнадцать лет.
Познакомились они в Нью-Йорке, когда Кевину было лет пятнадцать-шестнадцать, и он занимался в Школе Американского балета. Там, в классе Стэнли Уильямса, он и встретил Эрика. "Он всегда стоял позади меня и подсказывал мне, что делать". Кевин мечтал попасть в Нью-Йорк Сити Балле после окончания школы, но Баланчин не принял его, и Эрик случайно столкнулся с Кевином как раз в тот день, когда Кевин узнал, что в НЙСБ его не берут. "Я как раз выходил из здания, а Эрик входил. Он увидел, что я плачу, и спросил, в чем дело". Эрик отвел Кевина в ресторан на Бродвее, накормил, успокоил, а потом устроил его в юношескую труппу АБТ (если я правильно поняла, что имеется в виду под juniorkompagni). Эта труппа явно работала с промежутками, не на постоянной основе, и Эрик настойчиво советовал Кевину найти дополнительную работу. "Ты не должен становиться жертвой обстоятельств", - говорил он довольно жестко, но Кевин не обращал внимания на эту жесткость и был очень благодарен Эрику за помощь и за то, что Эрик явно отличал и привечал его. В свободное время Кевин работал официантом в ресторане, куда Эрик часто приходил поесть, и Эрик оставлял ему щедрые чаевые. Больше того - Эрик устроил Кевина жить у Криса Аллена, своего нью-йоркского друга (Эрик и сам останавливался у него). И когда в августе Эрик улетал из Америки в Данию, то попросил Кевина проводить его в аэропорт, и в такси дал Кевину конверт с деньгами. Там было триста долларов. "Это для Криса, плата за квартиру, - сказал он. - Но лучше оставь их себе. У него достаточно денег".
Музыкальная пауза, товарищи. Группа Pet Shop Boys исполняет песню "Rent":

You took me to a restaurant off Broadway
To tell me who you are
We never-ever argue, we never calculate
The currency we've spent
I love you, you pay my rent

Конец музыкальной паузы.
Итак, Эрик пригласил Кевина в Данию - чтобы Кевин ассистировал ему в работе над "Шопенианой". И Кевин, естественно, остановился дома у Эрика. По его воспоминаниям, этот старый дом, перестроенный и отремонтированный после смерти матери Эрика в 1962 году, производил довольно странное впечатление: "...он был похож на собор". Всюду были мозаики из цветного стекла, комнаты были разделены мраморными арками, а на стенах висели портреты в бело-голубых тонах - лица, лица, лица, смотревшие со всех сторон. И вот в этой готичной (чтоб не сказать - макабричной) обстановке они жили вдвоем. Причем работа над "Шопенианой" шла так себе. Кевин вспоминал, что Эрик опять мучился болями в желудке, которые уже почти не прекращались. "Дом был битком набит ящиками с лимонной водой, и он пил ее все время. Он добавлял туда водку и ничего мне об этом не говорил. Он пил целые дни напролет". Казалось, он совершенно отказался от работы над "Шопенианой". Кевин был теперь на попечении Веры Волковой. "По вечерам, когда он был уже совсем пьян, он спрашивал, как у меня идут дела с Верой. <...> Он говорил о Дании, о том, что эта страна - рай для посредственностей. "Здесь можно быть не хорошим и не плохим", - часто повторял он и разражался смехом".
Кевин считал, что Эрик не был в него влюблен и не пытался его соблазнить. Эрик казался ему нервным, заботливым и робким. "Мы спали вместе, но это было невинно. По утрам он раздвигал занавески, готовил и подавал мне завтрак. Это было очень трогательно, но мне было так грустно смотреть на него. Я не понимал, в чем дело, но я видел, что ему плохо, и мне казалось, он боится оставаться один".
Литературная пауза. Пирожок с бородой:

я никогда не спал с мужчиной
ну то есть нет конечно спал
но просто спал вобще без секса
ну то есть что считать за секс

Конец литературной паузы.
Однажды Кевин вернулся из театра и обнаружил, что Эрик спилил яблоню в саду и срезал розовые кусты. "Он был пьян, он был в маниакальном состоянии и он изуродовал сад". А вскоре после этого случая Эрик пережил самый серьезный приступ болезни за все эти годы. Я уже описывала, как это было: смесь валиума и виски, вкупе с сильнейшими болями, довела Эрика почти до обморока. Кевин нашел его практически без сознания, вызвал Сьюз Уолд, вместе с ней отпоил Эрика кофе и немного привел в себя. К сожалению, на описании этого припадка Мейнерц и заканчивает рассказ об отношениях Эрика и Кевина. Больше Кевин в книге не появляется, а жаль. Неизвестно, когда они разъехались и расстались, неизвестно, поддерживали ли они потом хоть какие-то отношения. Я пока даже не поняла, была ли поставлена в конце концов многострадальная "Шопениана". Но зато я знаю, что сейчас Кевин Хайген работает в Гамбурге, старшим балетмейстером Гамбургского балета. С Гамбургом его связывают долгие отношения, он там и выступал много, начиная с 1976 года (и между прочим, все желающие могут посмотреть на Кевина в "Легенде об Иосифе" Ноймайера, она лежит на рутрекере). А в книге Патрика Долина "Friends and Memories" я нашла пару снимков Кевина с Патриком на репетиции "Голубого экспресса" - да-да, балета Брониславы Нижинской, поставленного специально для Патрика в бытность его премьером в дягилевской компании. Из Кевина, скажу я вам, тоже получился очаровательный Красавчик. Вот только не знаю, был ли в конце концов поставлен "Голубой экспресс" с ним в главной роли, или все ограничилось репетициями. Но все равно я была очень рада его увидеть.
А вот фотографий Кевина с Эриком - нет. Вернее, может быть, они и существуют, но у меня их нет. Так что живописной паузы не будет. И вообще, пост окончен.

@темы: Антон Долин, Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn

---

Получила февральский номер "Dance Magazine" за 1962 год - тот самый, с улыбающимся Эриком на обложке. Даже не пришлось идти за ним на почту (очень кстати, потому что дождь льет, мерзко, мокро и холодно), добрый почтальон сунул его прямо в ящик. Но оказалось, что обложка - это, пожалуй, самое интересное, что есть в этом журнале. Я думала, что внутри будет интервью с Эриком, но ошиблась: там оказалось вступление из книги Эрика в соавторстве с Лилианн Мур "Bournonville and Ballet Technique". Очень забавно было прочитать сильно сглаженное описание отношений Эрика с датской балетной школой и с Бурнонвилем - все очень мило, благостно, уважительно и почтительно. Но любопытно все равно. И в качестве иллюстрации приложена очаровательная маленькая фотография Эрика в роли Джеймса - я ее прежде нигде не встречала. Надо бы отсканировать... боже мой, у меня уже набрались горы фотографий, которые надо бы отсканировать, но с моими "способностями" к сканированию это выглядит почти неразрешимой задачей. То есть, отсканировать-то я отсканирую, но на выходе получится черт-те что.
А еще в том же журнале опубликована маленькая новостная заметка о дебюте Нуриева в Америке - в передаче "Bell Telephone Hour", где он заменил травмированного Эрика и станцевал вместе с Марией Толчиф в "Фестивале цветов в Дженцано". И напечатана вот эта фотография:



Я ее встречала в сети раньше, но не знала (или не обращала внимания), когда она была сделана. Оказывается - да, именно тогда, в январе 1962 года, когда Эрик и Рудольф впервые прилетели вдвоем в Нью-Йорк (и это был тот еще приятный полет).

@темы: Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

Мое любимое па-де-де из "Жизели" - конечно, в исполнении моей любимой пары. Карла и Эрик так прекрасны здесь, сколько ни пересматриваю эту сцену - ощущения не притупляются, наслаждаюсь, как в первый раз.

@темы: Erik Bruhn, Carla Fracci, "Giselle"

---

День был нервный и суетливый, но он закончился - туда ему и дорога. И надо отпраздновать окончание этого дня хорошей фотографией с Эриком. Опять па-де-труа Бурнонвиля "La Ventana", 28 июля 1975 года, танцуют Синтия Грегори, Рудольф и Эрик. Все-таки эти шейные платки ужасно похожи на пионерские галстуки. Надеюсь, они были не красного цвета.

@темы: Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

UPD. Комп в себя не пришел, и судя по всему, придется переставлять всю систему. Но данные, слава богу, целы, я пока одолжила у родителей ноутбук, занимаюсь копированием и переброской с харда на хард. В общем, прорвемся. Но седых волос у меня прибавится. Слава богу, у меня в этот момент не было никакой важной работы. Но черт возьми, я начинаю завидовать людям из прошлого: у них были свои проблемы, но они хотя бы были избавлены от компьютерных стрессов. Голосование пока не закрываю, проблема еще не решена окончательно, и дайри-магия пригодится. Спасибо всем, кто ткнул в кнопочку!

Мой относительно новый, весь из себя такой замечательный комп не вынес долбанного скачка напряжения и вырубился нахер. Вернее, не совсем вырубился, включается, но винду не грузит, падла. В чем дело - непонятно. Теперь сижу с планшетом, жду, когда придет сестрин муж и попытается привести эту суку в чувство. Я адски боюсь за сохранность данных. Ну и злюсь ужасно.

запись создана: 14.04.2015 в 18:22

Вопрос: Комп придет в себя, а данные не пропадут?

1. Да!!!		17	(100%)
Всего:		17

---

Зачем-то перечитала собственный пересказ последней главы Мейнерца - про смерть Эрика, и распереживалась, как дура. А потом поймала себя на мысли, что сильнее жалею даже не Эрика - потому что он-то умер легко, даже можно сказать, умер так, как сам хотел, - а Константина. Сложно сказать, что именно он чувствовал к Эрику, как много значил Эрик для него; всего-то и осталось свидетельств, что фраза Пенелопы Рид Дуб: "Константин обожал Эрика". Но с другой стороны, он был с Эриком до конца, не пытаясь уклониться от этой печальной обязанности - оставаться с умирающим любовником до его последнего вздоха. Можно, наверно, считать это "косвенной уликой", свидетельством того, что Константин был действительно очень привязан к Эрику. Можно даже пойти дальше и додумать, что смерть Эрика стала для Константина потрясением, ускорившим развитие его душевной болезни (ну, правда, на фоне СПИДа, и неизвестно, был ли Константин ВИЧ-инфицирован еще при жизни Эрика - и передал ли ему ВИЧ? - или заразился уже потом, после смерти Эрика). В общем, можно много чего додумывать, но я все сворачиваю мысленно на эти последние минуты Эрика: когда он умирал, а Константин смотрел на его агонию и ничего не мог поделать, и ничем не мог помочь. Ничего удивительного, что он был "совершенно раздавлен" и потрясен. Жаль, что Мейнерц не пишет, присутствовал ли он при кремации Эрика в Торонто. Впрочем, почти наверняка присутствовал. Вот на похоронах в Дании его не было, судя по всему. Да это и неважно.
Что ж, раз вновь заговорила о смерти Эрика, то перепишу, наконец, из книги Нойфельда его последнее письмо, адресованное всем сотрудникам Национального балета Канады. Написано оно 19 марта, меньше чем за две недели до смерти.

Dear Company,

From all of my irregular but honest "spies", I have heard some wonderful reports on our "Don Quixote" in Hamilton and London. For most of you who knew me when we began working on "Don Quixote" nearly three years ago, it was worth it all - from a production point of view and musical point of view - but it was all of your potential and talent that inspired me and overthrew the many doubts I had over the years. We have now a treasure that we can share together for many years to come.
My illness as it comes now is at the most unfortunate time, but then illnesses always are. However, I have come to realize in the last year that my nearly three years with you as a director have become the most fulfilling and rewarding experience in my entire professional life. Coming from a former first class egomaniac, this is not a small thing to admit!
I do hope that you will continue to support all that the last three years have stood for, and "you" means all of my staff. Indeed, there is no one left in the organization that I can complain of, only praise.
Let's go on from here, spirits up; with confidence, belief, and mutual respect for each other - not only go on, but go on inspiring each other. This way, you will really help me through this difficult time of mine, knowing that the outcome will be something we can share forever.

Much love to you all
as always,
Erik

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn, Constantin Patsalas

---

Список заказанных и ожидаемых книг. Приходите скорее, мои дорогие, а то у меня еще пол в комнате не провалился.

1. Diane Solway "Nureyev: His Life" Получено
2. Dance Magazine, февральский номер за 1962 год Получено.
3. "National Ballet of Canada", сувенирно-юбилейная книга, 1979 год Получено
4. Betty Oliphant "Miss O: My Life in Dance"
5. "Watermark" Бродского
6. Сувенирная программка НБК, сезон 1978/1979
7. Ноябрьский номер "HARPER'S BAZAAR" за 1966 год Получено.
8. Verheul Kees "Rusland begint bij de Ijsel" (ага, я не знаю нидерландского, зато я знаю немецкий, а после датского мне вообще ничего не страшно) Получено
9. "Less Than One" Бродского

Пока все. Пока что. Я счастливый маньяк.

@темы: антисоветский роман

---

Наконец-то после перерыва возвращаюсь к пересказам Мейнерца. Застряла я в пятьдесят девятом году, в первом контракте и контакте Эрика с Нью-Йорк Сити Балле. Признаться, очень хочется поскорее перейти к шестьдесят первому году и встрече с Нуриевым, но я себя обуздываю, потому что - ну, раз уж взялась пересказывать по порядку, так будь добра, пересказывай. Ну, я попытаюсь. Мне еще будет помогать "Beyond Technique" - Мейнерц ее обильно цитирует, а мне удобнее, конечно, переводить эти цитаты с английского, чем с датского. Все-таки там яснее всего слышна прямая речь Эрика.
Именно в Нью-Йорк Сити Балле Эрик впервые заинтересовался дзэн-буддизмом (благодаря Бетти Кейдж, обратившей его внимание на идеи дзэн). Как он сам писал в Beyond Technique, "некоторые люди считали меня фанатиком, но я им не был. Я просто узнал, что дзэн-буддизм существует, и я встроил его в мою систему таким образом, чтобы он соответствовал моему темпераменту". Как замечает Мейнерц, идеи дзэн в описании Эрика: "Ты не пытаешься быть лучником, ты становишься стрелой, поражающей цель; ты не делаешь что-то с какой-то вещью, ты сам становишься этой вещью" - близки к идеям Волковой: "Ты не делаешь арабеск, ты становишься арабеском". Эрик считал, что дзэн научил его лучше понимать себя и других, способствовал раскрытию его индивидуальности на сцене. Мейнерц приводит еще одну цитату (в Beyond Technique она идет сразу же после рассуждений о дзэн): "Я считаю, что артисту следует позволить себе полностью раствориться в персонаже, которого он изображает. Но при этом он должен подсознательно контролировать себя; мне нравится называть этот контроль моим третьим глазом. Этот глаз смотрит на меня, наблюдая за перевоплощением танцовщика. Я абсолютно превращаюсь в персонажа - но под абсолютным контролем. Потому что ты не сможешь поддерживать связь, если ты полностью утратишь себя, ты не будешь знать, куда идти. Это похоже на наркотики: ты отправляешься в путешествие ("you go on a trip", "ловишь кайф") и просто не возвращаешься однажды".
Он и вправду блестяще выступал в НЙСБ. Виолетта Верди считала, что у Баланчина "никогда еще не было танцовщика такого уровня", а Джон Мартин писал в Нью-Йорк Таймс о том, что большинство танцовщиков изо всех сил пытаются - "с опасностью для жизни, рук и ног" - подражать "безупречной виртуозности новой гест-стар из Дании". У Эрика было преимущество - он мог поддерживать очень быстрый темп танца (а баланчинская хореография требовала именно таких темпов), и его подражатели просто за ним не поспевали.
В феврале 1960 года Эрик вернулся в Копенгаген. В интервью он отозвался о Баланчине с большой симпатией, но на самом деле отношения между ними были далеко не безоблачными. Скорее даже наоборот - и недаром Эрик позднее описывал эти отношения как "самые негативные и разрушающие" в своей жизни. Дело было не столько в каких-то личных антипатиях, сколько, пожалуй, в творческих разногласиях. Хотя хватало и всяких неприятных недоразумений, например, в самом начале работы Эрика в НЙСБ, еще до открытия сезона. Мейнерц не рассказывает эту историю, но она есть в книге Грюна: Эрик вспоминал, что подписал контракт, приехал в Нью-Йорк, начал брать классы с компанией, репетировать с Марией Толчиф - но при этом от самого Баланчина он не слышал ни слова: когда они встречались на репетициях, Баланчин на него почти не смотрел и не заговаривал с ним. В чем дело? За несколько дней до открытия сезона Бетти Кейдж подошла к Эрику и сказала, что, мол, вы знаете, мистер Би не понимает, что вы тут у нас делаете и чего от нас хотите. Мы знаем, конечно, что вы звезда, но у нас-то звезд нет. Бедный Эрик был просто ошеломлен и ответил, что его же сюда пригласили (ну да, не по собственной же воле он приехал!), что он не требует никаких дополнительных льгот и звездных выплат, что он ничего не понимает... Потом его позвали на встречу с самим Баланчиным (там же присутствовали Линкольн Кирстайн и Бетти Кейдж), и Баланчин завел ту же волынку: мол, вы звезда, вы привыкли к большим гонорарам, а что вы у нас-то забыли, в нашей компании? Эрик снова выпал в осадок (простите, иначе и не скажешь), а потом сказал (явно стараясь сдержать гнев), что вы же, мистер Баланчин, директор компании, и если вы не знаете, как со мной быть, то в таком случае я должен сейчас же уехать отсюда. Он еще попытался объяснить Баланчину, что приехал сюда не ради денег, а ради него, Баланчина, ради возможности работать с ним и учиться у него. И эти объяснения помогли: Баланчин улыбнулся и сказал, что, по-видимому, он все неправильно понял. И потом Эрик уже не мог пожаловаться на недостаток внимания - в датском интервью, процитированном у Мейнерца, он говорит, что Баланчин поручил ему аж 15 партий. Но все равно, ложки нашлись, а осадочек явно остался. И во время второго ангажемента Эрика в НЙСБ отношения его с Баланчиным стали еще кислее.
Но вернемся в 1960 год. Люсия Чейз нашла средства на восстановление АБТ, и весной труппа восстала из пепла, как Феникс ("летучая феликса", по выражению Гальяудо, родителя Баудолино), и Эрика пригласили туда первым танцовщиком. Репертуар практически не изменился: па-де-де Черного Лебедя, "Щелкунчик", "Шопениана", "Фрекен Юлия", "Дон Кихот", "Сиреневый сад". На волне успеха "Фрекен Юлии" Биргит Куллберг снова пригласили в АБТ - для постановки балета "Женщина с моря" по пьесе Ибсена. Эрик исполнил в этом балете партию моряка - и снова ощутил, что балеты, созданные специально для него, почему-то не подходили ему так хорошо, как балеты, созданные для кого-то другого. Партия Яна в "Фрекен Юлии" была создана не для него - и тем не менее, она стала для него одной из знаковых, одной из самых успешных. Партию моряка в "Женщине с моря" Куллберг создавала именно для Эрика, но "что-то пошло не так". Эрик считал, что Куллберг пыталась рассказать реалистичную историю, используя абстрактные средства, смешивая стили баланчинских балетов и постановок Марты Грэм. В результате, судя по всему, получилось ни то, ни се. В Beyond Technique Эрик замечал, что "мы пытались договориться, но мы думали в разных направлениях". Так что из этой попытки творческого сотрудничества ничего особенного не вышло.

И еще немногобуков

29 июля АБТ отправился в огромное европейское турне - от запада до востока, от Португалии до Советского Союза. В театре Станиславского и Немировича-Данченко Эрик и Мария Толчиф танцевали па-де-де Черного Лебедя - и публика, никогда прежде не видевшая танцовщика такого уровня, приняла Эрика с огромным восторгом. Правда, Мария Толчиф вспоминала, что ей в тот день пришлось невесело - потому что Эрик незадолго до выступления заявил, что травмировал спину и танцевать не будет. А она и так боялась выступать перед русскими в па-де-де Черного Лебедя - потому что, по ее мнению, приезжать с па-де-де из "Лебединого озера" в Россию - все равно что в Нью-Касл со своим углем (или в Тулу с самоваром). Нужно было отрепетировать все до мелочей, а как отрепетируешь, если Эрик сидит в гостинице и никуда выходить не хочет? И тем не менее, в день выступления Эрик приехал в театр, провел с дрожащей от страха и холода Марией одну репетицию, а потом вышел на сцену - "чудесным образом исцелившись от боли в спине" - и провел одно из лучших выступлений в своей жизни (ну, по мнению Марии). Сам-то он позже говорил, что чувствовал себя в СССР свободнее и легче - потому что никто его тут не знал. Впрочем, "никто" - это сильно сказано: тогда еще Эрик не ведал, что однажды вечером в Большом театре (когда Эрик не выступал, а сидел в зале) один такой юный танцовщик из Кировского балета сгорал от желания подойти и познакомиться с ним. Но не подошел и не познакомился, встреча их состоялась только год спустя.
После окончания турне Эрик вернулся в Копенгаген. Надо еще сказать, что его отношения с Марией Толчиф тогда окончательно разладились. Мейнерц - как, впрочем, и Кавана, - явно сомневается, что там было что-то кроме профессионального партнерства и односторонней влюбленности со стороны Марии, но как бы то ни было, Эрик явно был настроен на то, чтобы прервать с ней и профессиональные, и личные связи. И хоть позднее в книге Грюна он описывал - явно не без улыбки - как Мария под конец европейского турне заявила Эрику, что разведется с мужем и выйдет замуж за него, - тогда Эрику, услышавшему это заявление, было не до смеха. И копенгагенский контракт пришелся как нельзя более кстати для того, чтобы разрешить эту тягостную ситуацию с Марией.
Нильс Бьорн Ларсен, тогдашний балетмейстер КДБ, предложил Эрику станцевать партию дона Хосе в "Кармен" Ролана Пети. Флемминг Флиндт, прежний исполнитель этой партии, ушел в отпуск, Ролан Пети не мог принять участия в репетициях, поэтому Эрику пришлось разучивать партию дона Хосе по видеозаписи с Флиндтом - не очень отчетливой и качественной. От Бьорна Ларсена тоже было мало помощи, потому что он плохо помнил движения дона Хосе. И Эрик не то чтобы импровизировал, но достраивал партию - и технически, и драматически, подгонял ее под себя. И надо сказать, делал он это с большим удовольствием: его увлекали и характер дона Хосе, и танцевальная составляющая роли. Сам он признавался, что всегда мечтал быть испанским танцором - ну и тут у него появился шанс если не исполнить эту мечту, то хотя бы приблизиться к ней. Он добавил в партию дона Хосе "аромата Испании" и усилил кое-какие акценты, и может быть, поэтому, как он вспоминал, все вокруг "немного нервничали, потому что мое исполнение выглядело по-другому, но никто не мог сказать, чем именно оно отличается". Ролан Пети, впервые увидевший Эрика в этой роли уже на сцене, сказал, что Эрик не сделал ни одного движения так, как сам Пети в свое время показывал Флиндту. Но все равно ему понравилось, и он решил ничего не менять.
Эрик считал дона Хосе ревнивым и экстравагантным, но при этом весьма невинным - до встречи с Кармен. Влюбившись в нее, он забывает обо всем, отказывается от всей своей жизни - ради Кармен. "Но ей уже становится скучно. Она больше его не хочет. В этот момент он может сказать себе: "Что ж, я был идиотом, я попался на удочку. Но я еще могу вернуться к моей прежней жизни". Но он не может. Теперь он одержим одним чувством - своей любовью к Кармен. Он обречен, потому что он невинен, а она может заставить его сделать все что угодно. Но она не может поверить в искренность любви, которую пробудила в нем. Он оправдывает свою любовь, убивая Кармен. Это единственный способ защитить любовь - иначе Кармен убила бы ее. Смерть Кармен становится спасением идеала, ради которого, как считает дон Хосе, стоит жить - и стоит убивать".
Датская публика и датские критики были в восторге. Эрик Ашенгрин - я уже цитировала в каком-то посте его слова - восхищался эротичностью Бруна в этой роли. Сам Эрик вспоминал весело, что для роли дона Хосе красил волосы в черный цвет (час на то, чтобы нанести краску перед спектаклем, два часа на то, чтобы смыть ее - после спектакля), и потом, когда он уже превращался в себя самого-блондина, у него спрашивали: "Ну зачем вы осветлили волосы?". А еще ему говорили, что его глаза кажутся черными. Эта роль стала для него своеобразным творческим прорывом - теперь и датчане наконец-то признали его замечательным драматическим актером, а не только классическим танцовщиком. Больше того - критики даже присудили ему в том году награду за лучшее выступление в театральном спектакле (насколько я поняла, там наравне соревновались актеры драмы, оперы и балета). Причем наград за исполнения классических балетных партий у Эрика не было, по крайней мере, он сам так сказал в Beyond Technique. Не знаю, правда, имел ли он в виду, что именно датчане не награждали его за классические работы, потому что в 1963 году, если я правильно помню, ему присудили Nijinsky Prize - и хоть я не знаю точной формулировки, за что именно ему присудили эту премию, но почти не сомневаюсь, что речь там шла о его вкладе именно в классический балет. Ну да ладно, это уже так, детали.
После успеха "Кармен" Ролан Пети решил поставить специально для Эрика балет "La chaloupée". Но поскольку в то же время он был занят работой над другим балетом, то он не стал тратить много времени, а просто наметил для Эрика несколько сцен, в которых Эрик должен был участвовать, и предложил ему "заполнить" эти сцены по собственному усмотрению. В общем, все получилось довольно удачно, и сам Эрик вспоминал об этом балете с удовольствием, но "La chaloupée" быстро выпала из репертуара - хотя, как уверял сам Эрик, не по его вине.
Уф. Закрыли все, теперь устал, налей мне чаю сто пиал. Еще одна глава закончена, впереди у нас 1961 год, встреча с Нуриевым и другие замечательные события. Но об этом в следующий раз. Надеюсь, этот "следующий раз" скоро наступит.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn

---

Мой любимый ютубщик продолжает выкладывать всякие интересные балетные и околобалетные видео. Сегодня - пять минут чистого околодягилевского наслаждения: Александра Данилова, Фелия Дубровская, Нинетт де Валуа, Баланчин, Алисия Маркова и Вера Стравинская-Судейкина вспоминают, каким он был, этот симпатичнейший Сергей Павлович. Больше всего меня порадовала Дубровская, вспомнившая, как Дягилев заставил ее помериться ростом с маленьким Валичкой Нувелем, чтобы выяснить, не слишком ли она высока (а она была довольно высокой по балетным меркам того времени). Да и вообще так приятно было всех их увидеть. Хочу еще.

@темы: Дягилев и все-все-все

---

Дана фотография. На фотографии - Рудольф.



Задание: найти на фотографии Эрика.
Легко. Видите справа нос, руку и полотенце? Так вот, девяносто девять шансов из ста, что это Эрик. Губы тоже очень узнаваемо приоткрыты, но главное - полотенце. Оно дает почти стопроцентную гарантию.
Вопрос на засыпку: кто обрезал эту фотографию и где ее можно найти целиком?

@темы: Erik Bruhn

---

Выношу из комментариев. Вычитала у Мейнерца: когда в 1975 году Эрик поставил для себя, Рудольфа и Синтии Грегори па-де-труа Бурнонвиля "La Ventana", критик Арлин Кросс написала с потрясающим ехидством, что в этом па-де-труа Синтия Грегори "получила возможность продемонстрировать, как хорошо она умеет танцевать в балетах Бурнонвиля, а Нуреев получил возможность продемонстрировать, как хорошо он НЕ умеет в них танцевать". К сожалению, не знаю, что она написала об Эрике, Мейнерц обрывает на этом цитату. Очень забавно: прочитанные книги смешиваются у меня в голове, я была уверена, что читала эти слова Кросс по-английски - и искала их у Грюна и у Каваны, и удивлялась, что не нахожу - ну не приснились же они мне! А потом только решила заглянуть в Мейнерца - и да, там они и были, не по-английски, а по-датски. Не знаю, свидетельствует ли это о том, что я стала чуточку лучше понимать датский. Но все равно приятно, что цитата нашлась.
А вот и фотография с поклонов после представления "La Ventana" - 28 июля 1975 года.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

Не знаю, кому это будет интересно (но так хочется, чтобы кто-нибудь заинтересовался). Выкладываю еще один отрывок из "Дамы с камелиями" Ноймайера: два удивительных па-де-де - дуэт Маргариты (Аньес Летестю) и господина Дюваля (Микаэль Денар) и дуэт Маргариты и Манон (Дельфина Муссан). Потрясающее соединение танца и драматической игры. Прекрасны все, но Аньес Летестю почти гениальна, чем больше на нее смотрю, тем сильнее в нее влюбляюсь. Микаэль Денар замечателен (все-таки мастерство этуали с годами не теряется), и признаться, его дуэт с Маргаритой нравится мне сильнее дуэтов Маргариты и его "сына" (впрочем, "черное па-де-де" тоже прекрасно, надо будет и его выложить при случае). Ну, а Дельфина Муссан чувственна, жестока и беспечна - она еще не знает, что будет "зарыта шпагой, не лопатой" в чужую землю.
Я знаю, десять минут - это много, но вдруг все-таки захотите посмотреть? Право, оно того стоит.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", John Neumeier and his ballets