Лунный свет на Сан-Микеле
Видеть (стоит una lira)
Хорошо для forestieri
И скитающихся мисс.

Это вольная цитата, потому что у Кузмина не Сан-Микеле, а Колизей ("лунный свет на Колизее"), вход на Сан-Микеле бесплатный, при лунном свете я туда не попала, только и совпадений, что я тоже из скитающихся мисс. Добираться до Сан-Микеле очень просто - от Фондаменте-Нове ходит вапоретто, проплываешь одну остановку - и попадаешь на остров мертвых. Его и с набережной видно - и не спутаешь ни с чем: из-за стен поднимаются высокие кипарисы. Кстати - лирическое отступление: по пути к Фондаменте-Нове я наткнулась на умопомрачительный букинистический магазин с кошками и книжками, и гордой вывеской "Лучший книжный в мире", ворвалась туда, наобум порылась тут и там, нашла полочку оперных книг и журналов, но не нашла, увы, ничего балетного, еще отыскала книгу "Песни протеста" - переводы на итальянский из Окуджавы, Высоцкого и Галича, и решила, что в следующий раз в Венеции приду сюда на целый день и буду рыться, рыться, рыться и что-нибудь непременно вырою.
На Сан-Микеле можно гулять полдня, а то и больше, лишь бы было тепло. Я замерзла довольно быстро, все-таки зима, хоть и венецианская, а на кладбищах всегда прохладнее, чем в городе, - поэтому гуляла недолго. Ну, у меня и цель была определенная: навестить Дягилева, а потом еще, может быть, заглянуть к Бродскому. Где-то я читала перед поездкой, что на Сан-Микеле указателей нет, нужные могилы найти трудно. Может быть, раньше так и было, но сейчас все изменилось: аккуратные стрелочки показывают, как пройти в разные сектора кладбища, в том числе в греческую часть ("к могилам Дягилева, Стравинского") и в лютеранскую ("к могилам Эзры Паунда и Иосифа Бродского"). Проходишь по чистым аллеям - и в самой Венеции тихо, а тут уж тише не бывает, даже чаек нет, и дрозд не щебечет в шевелюре кипариса, и кое-где цветут розы. Как все-таки непривычны взгляду прямые и четкие линии могил - никаких нагромождений холмов и памятников, между которыми не протиснешься, никаких оградок, нет этой скученности, которую часто видишь на наших кладбищах. Ощущение покоя и простора. И очень интересная деталь: по пути на греческую часть кладбища я прошла мимо полосы детских могил. Это захоронения разного времени, но роднит их одно: все это дети. Тоже очень странно и непривычно, и даже, чего уж там, жутковато.
А в греческой части кладбища так хорошо. Могил там немного, полно свободного места, не знаю только, хоронят ли там еще, но почему бы и нет? Могила Дягилева - у противоположной от входа стены, я к ней шла, не торопясь, готовилась к встрече. Все-таки это поразительно глупый обычай - привязывать к колоннам на его памятнике балетные туфли, да еще женские. Впрочем, даже если бы привязывали мужские, это не выглядело бы умнее. Ни фотографии, ни портрета там нет, но позолоченные надписи явно подновляют, цветы приносят, в общем, не забывают симпатичнейшего Сергея Павловича. А у меня были странные ощущения, когда я стояла и смотрела (довольно долго) на его памятник. Там его нет, вернее, там его нет постоянно, но вся Венеция полна им, и поэтому кажется, что Дягилев иногда заглядывает и сюда, на свою могилу (избавившись, наконец, от страха перед смертью). И не хочется от этой могилы уходить, я было повернула уже к выходу, а потом не выдержала и возвратилась, и еще постояла рядом с ним.
Но уже становилось холодно, так что пришлось поторопиться. Я еще хотела в лютеранскую часть, к Бродскому, но для этого пришлось вернуться почти к самому входу на кладбище, и по пути я прошла через один из секторов, где много военных могил, но и гражданских тоже достаточно. Сюда тоже нужно весной или осенью, когда тепло, чтобы гулять долго, не торопясь, и рассматривать памятники, фотографии, надписи читать. А я глянула мимоходом и скорее побежала к Бродскому, стуча зубами. А потом уже поняла, что пора уезжать, а то совсем окоченею. Почему-то на остановке вапоретто оказалось довольно много туристов с чемоданами - что они делали с багажом на Сан-Микеле, я так и не поняла. То ли вернулись с того света, то ли у них тут просто пересадка была.
Теперь о фотографиях. Нащелкала я не так уж много (в основном снимала дягилевскую могилу со всех сторон), да еще развлеклась с фильтрами, сделав несколько "сепийных" снимков. Но кое-что выкладываю - так, просто чтобы немножко проиллюстрировать свой пост. Это все большие превью, полностью снимки открываются в новом окне.

Еще дюжина фотографий

@темы: Дягилев и все-все-все, веницейской жизни, мрачной и бесплодной

---

Наконец-то посмотрела целиком очередную "Жизель" - 1979 год, с Линн Сеймур и Рудольфом Нуриевым. Сама не ожидала, что мне понравится, а мне очень понравилось. Совсем другая история, чем в версии с Карлой Фраччи и Эриком Бруном - но история очень цельная, увлекательная, прекрасно сыгранная и станцованная. Вот все-таки формат фильма-балета подходит "Жизели" - никаких тебе аплодисментов, прерывающих действие, никаких заминок, и прекрасная возможность поиграть с мизансценами и светом. И в версии с Сеймур и Нуриевым эти возможности использованы на все сто - так что эта "Жизель" снята, именно снята, во многих местах лучше, чем "Жизель" с Фраччи и Бруном. Особенно сильное впечатление производит второй акт: виллисы, танцующие при лунном свете и отбрасывающие длинные черные тени, выглядят донельзя таинственными, сильными, угрожающими, ледяными и все-таки страстными - почти те самые "мертвые вакханки", как назвал их Гейне, пересказывая легенду о виллисах (этот пересказ и лег в основу либретто).
Мне неожиданно понравился Нуриев в роли Альбрехта - а ведь после версии с Фраччи 1980 года я уже решила, что нет, это не мой Альбрехт. Думаю, дело даже не в том, что он мог быть не совсем в форме в день записи спектакля с Фраччи, а в том, что просто с Сеймур они лучше чувствовали друг друга. С Фраччи у Нуриева нет такого взаимопонимания, они танцуют вместе, но будто "не совпадают". С Сеймур Нуриев совпадает идеально - и у него и в первом акте сразу получается очень влюбленный, но черт возьми, совсем безголовый Альбрехт. Удивительно - но сорокалетний Нуриев в этой версии выглядит совсем мальчишкой, не жантильничает под бэбэ, не натужно изображает юнца, а просто влетает на сцену в первом акте - и сразу видно: ну мальчишка, ну ветер у него в голове. Очень забавны его первые мимические диалоги с верным оруженосцем, который уж и так, и сяк уговаривает своего господина, что не надо бы затевать все это, незачем, нехорошо. А Нуриев-Альбрехт явно не понимает, что все это может дурно кончиться, и по-детски надувает губы, и прям-таки упрашивает оруженосца, и нетерпеливо ждет, когда же тот наконец-то уйдет со сцены. И вот - уф, наконец-то ушел, и тогда Альбрехт бежит стучаться в дверь Жизели. И мордашка у него такая детская и шкодливая, что прямо слышишь: "А Жизель выйдет? А скиньте мячик!".

Многобуков о Жизели и вокруг

А Жизель выходит - и тоже очаровывает совершенно неожиданно. Линн Сеймур - маленькая, довольно пухленькая, совсем не красавица, с полными руками и круглым лицом, - оказывается идеальной партнершей для этого мальчишки. Она не такая воздушная, не такая легкая, как Жизель Карлы Фраччи, она не так порхает и летает, но она танцует самозабвенно, с детской радостью, и глядя на это, забываешь про несовершенство ее техники. Жизель Сеймур - это именно крестьяночка, совсем простая, земная, ужасно милая девушка - и потом, когда в действии появляется Батильда, чрезвычайно гордая и холодная особа, прямо живая виллиса, - то остро ощущаешь контраст между этими двумя героинями, и понимаешь Альбрехта, который так потянулся к Жизели, так мальчишески пылко увлекся. Он здесь не самовлюбленный молодчик, как в версии с Фраччи, он не ухлестывает за Жизелью просто так, чтобы время скоротать и развлечься, нет, он вправду от нее без ума. И холодная Батильда ему даром не сдалась, и он, похоже, до конца надеется, что как-нибудь все образуется - и образуется именно к лучшему, и он останется с Жизелью. И в сцене безумия он не столько смущен или раздосадован (как в версии 1980 года), сколько растерян - до слез почти, он перепуган, он не знает, что делать и как себя вести, он на несколько секунд садится на скамейку, ссутулившись и сдвинув колени, как наказанный ребенок. И все равно, до самого конца, до того момента, когда мертвая Жизель падает из его объятий на землю, - он все равно надеется, что все кончится хорошо. Вот бедняжка.
Но до сцены безумия есть целый первый акт - вполне безоблачный и жизнерадостный. Нуриев в этой версии похореографировал в свое удовольствие, себя не забыл, расширил свои соло, немного изменил дуэты с Жизелью (да, а крестьянское па-де-де вообще выбросил - но и к лучшему, его нечасто танцуют так хорошо, чтоб можно было смотреть, не скучая), и станцевал все прекрасно. Вот правда, я наконец-то начала по-настоящему наслаждаться его танцем (если не считать "Юноши и смерти", где он мне тоже очень нравится): он танцевал чисто, выразительно, легко - и не выходил из образа, не превращался в "красивого Нуриева в трико". И они с Сеймур чувствовали друг друга, в дуэтах между ними так и искрило, они в первом акте такие счастливые вместе: вот смотришь и веришь - да, оба влюблены по уши. Надо сказать, тут еще Нуриев не так хлопотал лицом, как в версии с Фраччи, даже вовсе не хлопотал, и хоть иногда открывал рот или вытаращивал глаза, изображая бурные эмоции, но чаще обходился без этих гримас. А уж когда принимался улыбаться - ну все, сразу понимаешь, что Жизель нашла в этом Альбрехте (вот у Эрика, хоть я его и очень люблю, улыбка в первом акте "Жизели" (во втором акте, понятно, ему уже не до улыбок) - часто очень неестественная, скорее гримаса, чем улыбка). И абсолютно прелестен момент с поцелуем - если в других версиях, что я видела, в этот момент Жизель прерывает танец, потому что у нее вдруг сбивается дыхание, и сердце стучит (намек на ее слабое сердце, которое остановится в конце первого акта), то в этой версии Жизель и Альбрехт оба на миг выходят из танца, и Альбрехт пристает к Жизели, выпрашивая поцелуй, и она улыбается, отнекивается, а потом чмокает его в губы - и Альбрехт весь сияет, смеется, и они оба снова бегут танцевать.
Правда, потом сразу же приходит Берта, мать Жизели, и начинает наводить порядок. Берта тоже прекрасна - это такая вполне себе простая сельская старушка, прямо слышишь, как она и ворчит, и кудахчет, и пытается загнать в дом свою плясунью-дочь, как цыпленка. А дочка упрямится, домой не хочет, хочет сидеть на лавочке с Альбрехтом, и когда мать все-таки утаскивает ее в дом, то Альбрехт идет за ними до самой двери и все пытается вырвать Жизель из цепких матушкиных рук. Но я плохо пересказываю, это видеть надо, сыграно и смимировано все прекрасно. И опять веет чем-то подростково-школьным: "Жизель, домой! Обедать пора!" - "Ну мама, ну еще пять минут!" - "Обедать, я кому сказала!". Ну и Альбрехт повторяет сакраментальное: "А Жизель сегодня выйдет?".
И вот в сцене безумия Жизель сразу превращается из девочки во взрослую женщину, почти в старуху. Сыграна сцена совсем иначе, чем у Фраччи: в полную силу, даже на грани мелодрамы, но так жутко, что прям мурашки бегут. Жизель срывает с себя венок, распускает, растрепывает волосы - и сразу становится похожей не просто на безумицу, а почти на ведьму. И начинает метаться по сцене, и хватает меч Альбрехта и - вот это, между прочим, интересная деталь - явно закалывается. Но правда, после этого еще и танцует, стремительно ускоряя темп (это как предвестие танца виллис), и бросается из стороны в сторону... и умирает в руках Альбрехта. И тот тоже взрослеет сразу же, когда понимает, что она мертва - и он ее убил.
Второй акт, как ему и положено, мрачный, романтичный, динамичный, лунный. Здорово сделана подсветка - так что виллисы и впрямь кажутся потусторонними существами, их лиц почти не видно (первую вариацию они все, кроме Мирты, танцуют в накинутых на лица фатах), они теряются во мраке, а тела в белых платьях кажутся тенями. При этом это, пожалуй, самые жестокие и заинтересованные в своем деле виллисы из всех, что я видела, они действительно затанцовывают с наслаждением сначала бедного Иллариона, а потом и Альбрехта. И Мирта тоже хороша и очень зловеща, даже зла - я думаю, даже злее Мирты Тони Ландер из версии 1969 года. Здесь Мирту танцевала Моника Мэйсон - я встречала о ней разные отзывы, но мне она понравилась: легка, выразительна, харизматична; она присутствует на сцене, и ужасает, и околдовывает. И еще что-то в ее лице есть от Ахматовой, я ее когда в первый раз увидела, сразу подумала: кого же она мне напоминает, не Ахматову ли? Вот есть что-то общее.
Да, а еще этот кордебалет виллис не только самый азартный и увлеченный, но и самый... хм... эротичный, что ли. В других версиях виллисы чаще холодны и бесстрастны, а эти по-своему чувственны. И в начале второго акта есть очень интересный момент: во время одной из коротких вариаций Мирты виллисы не стоят в две линии неподвижно, а располагаются двумя скульптурными группами, и в этих группах явственно просматриваются парочки. Особенно меня порадовали две виллисы: одна сидит, а другая стоит сзади, положив руку ей на плечо, и первая накрывает ладонью ее ладонь. Я старый фемслэшер, я вдруг ощутила, что мне додали. А вообще эти виллисы - у них нет венков, как в некоторых других версиях, просто волосы гладко зачесаны - чем-то напоминают балерин Дега.
И танцуют они очень агрессивно, я ни в одной "Жизели" еще не видела такого... такого драйва в танцах виллис с Илларионом и Альбрехтом. Бедного Иллариона они просто швыряют друг к другу, как куклу, а он и сопротивляться не может: они окружают, берут в кольцо, не дают ни на миг перевести дыхание. Вот кстати, об Илларионе - в этой версии он тоже, как и в версии 1969 года, не бородатый злодей, а мальчишка. Причем мальчишка довольно нервный, отчасти напоминающий самого Нуриева - с этакими горящими глазами, буйной шевелюрой, драматически-размашистыми жестами. Правда, он выше Нуриева, тоньше, и пластика у него другая, но танцует он хорошо - и жаль, что танцевать-то ему приходится лишь во втором акте, да и то недолго. В первом акте у него сплошь мимические выходы - но он с ними справляется прекрасно. И забавно, что он кажется таким же подростком, как Жизель и Альбрехт, так что выяснение отношений на троих поначалу выглядит разборками на танцплощадке: влюбленный мальчишка из соседней квартиры, друг детства, вдруг видит свою подругу с каким-то незнакомым парнем мажорного вида, ну и естественно, не может это так просто оставить. И кстати, в сцене безумия именно Илларион отнимает меч у Жизели - правда, уж после того, как она вонзает этот меч себе в грудь, - а Альбрехт откровенно тормозит.
Что еще сказать о втором акте? Сеймур, конечно, танцует не так воздушно и невесомо, как Фраччи, и от ее танца сердце не сжимается - все-таки технические слабости слишком заметны. Но она прекрасно играет, и ее Жизель - даже в облике виллисы - все та же влюбленная крестьяночка, закрывающая Альбрехта собой от смерти. Как она нежно и крепко обнимает его, как помогает подняться, и как в последней сцене, когда наступает рассвет, и виллисы уходят, - Жизель обхватывает и приподнимает обессиленного Альбрехта, и прижимается к нему, кладет голову ему на плечо... Это так трогательно и так влюбленно. И Нуриев тоже выкладывается как следует во втором акте, и даже почти не переигрывает (есть пара мест, когда он слишком уж выкатывает глаза и изображает трагедию, но это быстро проходит), и танцует прекрасно. Кстати, нет того, что меня покоробило в версии 1980 года с Фраччи: когда Альбрехт, оттанцевав свое первое соло перед виллисами, не падал в изнеможении, а замирал, принимал аплодисменты публики (кстати, на одном форуме кто-то в обсуждении разных видиоверсий "Жизели" похвалил итальянскую публику за столь горячее проявление чувств, а я подумала, что убила бы, потому что ужасно эта публика мешает со своими чувствами) - а потом, поглядев на Мирту вопросительно, неторопливо садился на сцену и принимал красивую позу. Слава богу, в версии 1979 года все не так: Альбрехт не падает ничком (как падал Брун в версии 1969 года), но падает на колено и безмолвно молит Мирту о милосердии. Та отказывает, естественно, тут появляется Жизель и почти отталкивает Мирту, а Альбрехт, повинуясь мягкому жесту Жизели, опускается на сцену, чтобы отдышаться, пока она танцует. Все логично, никакой вальяжности, так раздражавшей меня в версии 1980 года, нет и в помине. А перед последним своим соло Альбрехт стает на колени, очень униженно и искренне взывая к Мирте, а когда та отказывает снова, то Жизель бросается к Альбрехту и опять обнимает его крепко-крепко, помогая встать. И последнее соло очень интересное: оно гораздо короче последнего соло Альбрехта в версии Бруна, и с финального прыжка Альбрехт падает не ничком, как падал Альбрехт Бруна, а на спину, раскинув руки крестом - черный силуэт на лунном полу. Выглядит почти так же эффектно, как Альбрехт Бруна, лежавший ничком в центре круга виллис. Только над Альбрехтом Нуриева еще встает Мирта, чтобы добить его, - и тут раздаются удары колокола, наступает рассвет, и Альбрехт спасен.
Уф. В общем, понаписала я бог знает чего, на рецензию это все не тянет, на сбивчивый поток впечатлений - вполне. Но если серьезно: я теперь буду рекомендовать всем желающим (желающие есть?) "Жизель" 1979 года с Сеймур и Нуриевым - наравне с "Жизелью" 1969 года с Фраччи и Бруном. Мне кажется, стоит посмотреть обе постановки: они мало похожи друг на друга, многое там решено по-разному, и герои тоже раскрыты по-разному, и хореография местами различается очень сильно. Но есть кое-что общее: обе эти версии смотришь и пересматриваешь с большим удовольствием - целиком, ничего не подматывая. Так что, право, очень советую и Фраччи с Бруном, и Сеймур с Нуриевым. А у меня теперь на очереди "Жизели" с Бессмертновой и Лавровским и с Макаровой и Барышниковым. И говорят, что все-таки существует в мире полная запись "Жизели" с Максимовой и Васильевым, а не только выжимки из второго акта, которые есть на ютюбе. Но где эту полную запись взять - я пока не знаю. А жаль. Хотя вот эти выжимки меня как раз и не впечатлили, но только по ним судить нельзя.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", Rudolf Nureyev, "Giselle"

---

Здравствуйте, меня зовут Люсиль, я маньяк, хотите со мной об этом поговорить? Я только что отправилась на Abebooks и заказала себе Мейнерца "Erik Bruhn - billedet indeni". Да, на датском. Нет, я не знаю датского. Буду смотреть фотографии и мучить датско-русский словарь. Теперь мироздание просто обязано сделать так, чтобы эту книгу перевели на английский. Хотя я еще не знаю, отправит ли продавец эту книгу в Россию, заказ только сделан, а что будет дальше - понятия не имею. Но я поняла, что если я буду сидеть и ждать у моря погоды и перевода на английский, то имею все шансы и перевода не дождаться, и оригинал упустить. Ох, лишь бы мне выслали эту книгу, лишь бы выслали.
Кстати, на обложке там очень славная фотография Эрика:



Ура, подтвердили заказ, деньги сняли, на днях книгу отправят. Ну, почта России, не подведи! Причем книжечка, оказывается, немаленькая, продавец сообщил, что весит она больше килограмма.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

Чем больше читаю Кавану, тем сильнее хочу Мейнерца. Кавана, конечно, интересно описывает отношения Бруна и Нуриева, и вообще уделяет Эрику довольно много внимания, но все равно - она смотрит на Эрика "со стороны Нуриева", если так можно выразиться. А я бы хотела взглянуть на Эрика "со стороны Эрика". Проще говоря, я хочу книгу, где главным героем был бы Эрик, а не Нуриев, вот и все.
А отношения Эрика и Рудольфа, если судить по книге Каваны, по письмам Эрика, по свидетельствам очевидцев, - были действительно и мучительными, и деструктивными, и невыносимыми для обоих. Даже не знаешь, кого больше жалеть. Может быть, Рудольфа жаль даже чуточку больше: он не был готов к тому, что Эрик, казавшийся таким уравновешенным и невозмутимым, на самом деле был очень нервным, склонным к тяжелейшим депрессиям, интровертным, мучительным и для себя, и для окружающих человеком. Рудольф явно думал, что Эрик будет ведущим в их паре, учителем, наставником, старшим во всех отношениях. А Эрик не мог постоянно быть старшим при Рудольфе, и чем дальше, тем больше тяготился этой ролью, и задыхался, и отступал, уезжал, убегал, а в разлуке тут же начинал дико тосковать без Рудольфа и писать ему действительно душераздирающие письма. А стоило им встретиться - и все опять начиналось заново: столкновение характеров и темпераментов, разные взгляды, разные запросы, разные желания, и все это помножено на огромную взаимную любовь и влечение. И вместе им быть невозможно, и в разлуке тоже, вот уж воистину - "что мешает тебе и мне? я хочу умереть во сне и проснуться рядом с тобой" (весьма в духе писем Эрика, кстати). И еще Эрик ревновал и изводился из-за физической неверности Рудольфа. И в одном недатированном, но явно позднем, прощальном по тону письме он говорил: "...если ты боишься провести даже одну или две ночи в одиночестве... значит, ты не знаешь, что такое настоящая любовь...". Рудольф явно не считал эти сексуальные приключения изменами Эрику, но Эрик воспринимал их именно так и переживал очень болезненно. И это тоже разрушало их отношения.
В конце концов, даже к лучшему, наверно, что они сумели перевести свою связь на другие рельсы, остаться и друзьями, и коллегами, и просто очень близкими людьми, но уже не любовниками (или, скажем так, не постоянными любовниками, потому что бог знает, прервалась ли их физическая связь окончательно именно в конце шестидесятых, да и неважно это). Как ни странно, теперь они могли любить друг друга, но уже не предъявлять друг другу такие высокие требования и не мучиться так, как раньше. А Эрику еще и повезло встретить Констатина Патсаласа, с которым ему явно было спокойнее и комфортнее, чем с Рудольфом. Хотя их отношения наверняка тоже были не безоблачными, но все-таки и не такими болезненными. И с Константином Эрик мог жить, не разлучаясь или разлучаясь ненадолго, а для него это значило очень много - ведь с Рудольфом ему то и дело приходилось расставаться надолго, а встречаться редко и от случая к случаю. С Константином Эрик мог жить вдвоем, а с Рудольфом - увы, не вышло.

@темы: Rudolf Nureyev, Erik Bruhn

---

Немного балетного видеофлуда. Во-первых, отрывки из второго акта "Жизели" с Карлой Фраччи и Владимиром Васильевым, телевизионная запись 1972 года. К сожалению, нет моего любимого па-де-де с цветами, да и соло Альбрехта сильно сократили. Но, может быть, и к лучшему, потому что у меня осталось впечатление, будто Васильев был не совсем в форме. Возможно, я ошибаюсь и принимаю фичу за баг, но мне показалось, что некоторые элементы он сильно смазывал и "недокручивал". И вообще у него получился очень земной, даже чуточку тяжеловесный Альбрехт - очень сильно контрастирующий с воздушной Жизелью-Фраччи. Эту запись надо смотреть в первую очередь ради Карлы - господи, как она прелестна, я в нее влюбилась уже, честное слово. Но при этом кажется, что с Васильевым у нее нет такого "контакта", как с Бруном, да даже и с Нуриевым. И все равно - она очаровательна.



А этот ролик - ну, просто за компанию: отрывок из "Сильфид" Фокина, 1987 год, танцуют Карла Фраччи и Шарль Жюд (мой любимый Фавн из "Послеполуденного отдыха фавна" и чудный Тибальт из нуриевской постановки РиДж). Смотришь и грызешь пальцы и думаешь: черт, ну дайте же им потанцевать-то нормально. Признаться, мне эта фокинская хореография кажется очень "статичной" (но может быть, я просто ее не понимаю), и обидно, что мужчина в этом отрывке в основном работает носильщиком. А у Жюда есть чудная легкость и четкость движений, и в паре с Карлой он смотрится прекрасно, и когда они начинают именно танцевать вдвоем - ну, глаз не оторвать. И хочется еще, а еще и нету. Впрочем, пойду на ютюб, покопаюсь еще, может, что-нибудь и выкопаю.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", Carla Fracci, "Giselle"

---

Роберт Хелпманн (Болеславский в "Красных башмачках") был очаровательной личностью: современники уверяли, что он и дьявола поставит на место, если нужно будет. Ну, а с Нуриевым он вообще расправлялся в два счета. Нежно люблю вот этот диалог в их исполнении:

Нуриев: Сегодня я танцую "Корсара".
Хелпманн: Нет, сегодня будет "Лебединое озеро".
Нуриев: Нет, "Корсар".
Хелпманн: Милый, танцуй, что хочешь. Оркестр будет играть "Лебединое озеро".

Ну душка же.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", Rudolf Nureyev

---

Меня на итальянских фотографиях очень мало (и слава богу), и везде у меня вид замерзший и нос красный, как будто я пила, не просыхая. И вообще, за версту видно туристку - потому что куртка розовая, волосы рыжие, походка расслабленная, глаза бегают. И сумка с собачками для полного счастья.
Ну, вот и выложу собственную физиономию на фоне Венеции. Это я в первый вечер:



А это - в последний вечер, накануне отъезда:



Ну да, страшна, но я по жизни страшна.

@темы: веницейской жизни, мрачной и бесплодной

---

Три извещения в почтовом ящике, четыре книги в посылках: "Old Friends and New Music" Николая Набокова, "The Queer Afterlife of Vaslav Nijinsky" Кевина Копельсона, "Passion to Dance: The National Ballet of Canada" (этот огромный том мне отправили 31 декабря, и вот пожалуйста - он долетел ко мне за десять дней!) и - ура! - Джули Кавана с ее "Nureyev. The Life". Теперь у меня глаза разбегаются, я жалею, что у меня не четыре головы и не восемь рук, чтобы можно было читать все одновременно. Хватаюсь попеременно то за "Национальный балет Канады", то за Кавану (Набокова и Копельсона оставила на потом), листаю, рассматриваю фотографии - у Каваны они не очень интересные, ну, по крайней мере, фотографии с Эриком: я их уже видела в сети. А вот в "Национальном балете Канады" есть новые - например, интересная фотография Эрика, проводящего мужской класс (это семидесятые годы, но Эрик в отличной форме и прекрасно выглядит), или фотография Константина Патсаласа, на которой видно, что он был замечательно хорош собою. И забавно, что судя по всему, Эрик был при Константине немножко Дягилевым: протежировал Константину, поощрял его хореографические опыты и всячески способствовал его карьере. Ну, так ведь и Патсалас был талантливым, так что такому и покровительствовать не зазорно. Ну и нравятся мне их отношения, чего уж там.
А Кавану я открыла наобум - и тут же попала на письмо Татьяны к Онегину Эрика к Рудику. Ой, чую я, в конце концов я не выдержу и перепишу из Каваны все эриковы письма. Только переводить не буду, уж извините, жаль трогать оригинальный текст, он такой выразительный.
А наткнулась я даже не на одно, а на два письма - правда, они приведены не полностью, а в отрывках, и написаны с разницей в один день: первое - 7 февраля 1962 года, сразу после отъезда Нуриева из Копенгагена в Лондон (где 21 февраля он впервые выступил с Марго Фонтейн в "Жизели"), второе - на следующий день, 8 февраля. Итак, в первом письме Эрик писал: "Now, as it is evening, I feel like I have a big empty hole inside me, which you fill up, when we are together. <...> If you can, and will be able to wait for me, while I must be here, it will make my time here much easier. You are in my heart, on my mind and in every fiber of my body".
А вот и второе письмо:

"My baby Rudik,
I do not know why I call you baby - you are not a "baby" but not old either, still it sounds nice to me and it expresses something of me to you, which is good. <...> I look at the telephone, wanting it to call me to hear your voice and to tell you that <...> to be with you this moment would mean more than anything, than this present world could offer me. <...> You are the secret of my life, a secret that will show itself freely <...> a paradox but so true".

Я не знаю, что тут сказать, так же вообще нельзя, это торжественный вынос мозга под оркестр и похороны мозга по первому разряду. И очень интригуют купюры. Правда, я думаю, Кавана просто стремилась максимально ужать материал, понимая, что иначе ее книга так разрастется, что займет не один толстый том, а два или три. Вот и пришлось резать даже письма Эрика, не говоря уж обо всех остальных цитатах.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Constantin Patsalas

---

Разбирала фотографии - их у меня не так уж много, я снимала выборочно: то какие-то виды, то какие-то мелочи, то небо, то могилу Дягилева на Сан-Микеле со всех сторон и через разные фильтры. Ничего высокохудожественного не получилось, но я и не фотограф вовсе, я дилетант и любитель с планшетом в руках. И часто мне даже снимать не хотелось, а хотелось смотреть - так что теперь увиденное со мной, но показать его еще кому-нибудь невозможно.
Поэтому я просто вывешу несколько выборочных венецианских фотографий. Тут не будет Сан-Микеле, под Сан-Микеле сделаю отдельный пост. Одна фотография здесь, остальные под катом. Все это - большие превью, если нажать на снимок, то он откроется целиком в отдельном окне.

Еще шесть снимков

@темы: веницейской жизни, мрачной и бесплодной

---

Вот я и вернулась. Хотя очень хотелось выбрать свободу и попросить политического убежища - не в Венеции, так хотя бы на пересадке в Амстердаме. Встала в три ночи, чтоб успеть на вапоретто в аэропорт. Нужно было перейти площадь Сан-Марко и выйти на набережную, на остановку. Город пуст, мертв, пленителен, тускло освещен, идешь и бормочешь под нос из Бродского:

Ночью здесь делать нечего. Ни нежной Дузе, ни арий.
Одинокий каблук выстукивает диабаз.
Под фонарем ваша тень, как дрогнувший карбонарий,
отшатывается от вас
и выдыхает пар.

А потом час плыть к аэропорту, пропуская вперед юркие катерки-такси. И так не хотелось уезжать, боже мой, до слез. Никогда, ни с одним городом у меня не было такого, были очаровательные городки - Оффида, Норча, Лукка, - влюблявшие в себя, была Ла Верна, тоже значившая для меня очень много, но только с Венецией я почувствовала, что такое мучительная, неутолимая любовь к городу, из которого придется уехать.
Потом - в Амстердам, КЛМвским рейсом. Я, честно говоря, робкий авиапассажир, иногда лечу и ничего не боюсь, а иногда паникую, вцепляюсь в ручки кресла и представляю во всех подробностях, как мы сейчас упадем. Вот на этом рейсе мне надо было бояться, потому что трясло всю дорогу нещадно, а уж при посадке это вообще были чистые американские горки: вверх-вниз, так что всю душу выворачивает, и ветер швырял самолет туда-сюда даже на посадочной полосе. А я - ну, самой удивительно - была спокойна, как слон, с удовольствием переносила всю эту болтанку, ничего не боялась. Может, конечно, это было отупение от недосыпа и разлуки с Венецией, а будь я в здравом уме, я бы уже валялась в обмороке от страха.
Четыре часа просидела в Амстердаме на пересадке. Ну, ничего, аэропорт там user-friendly, хотя все-таки и четыре часа - это много, вот два - в самый раз. А потом погрузилась в родной Аэрофлот - и домой, в милое отечество. Мне впервые в жизни чуть не стало физически плохо в самолете - и не от страха, а оттого, что эти милые люди топили так, что впору было задохнуться. Я и задыхалась, выкрутила вентиляцию на полную мощность, и все равно чувствовала, что сейчас загнусь. Но слава богу, они догадались прикрутить отопление, и остаток пути я пролетела почти с комфортом. А потом мы еще час нарезали круги над Москвой, потому что шел снег, и в Шере-мать-его не успевали очищать полосу. А потом, когда все-таки сели, нас долго возили по полю в жарко натопленном автобусе - если кому-то в самолете не хватило душегубки. А потом на выдаче багажа предупредили, что по техническим причинам выдача задерживается, о ней объявят дополнительно ("с недостатками борьбу мы ведем решительно, но рейс ваш, судя по всему, объявят дополнительно"). А потом багаж выдали, и даже на электричку я успела, а потом...
А потом на Белорусском вокзале всем прибывшим в родное отечество был предложен замечательный аттракцион: попробуй перелезть через платформу по лестнице с нечищенными, заснеженными, скользкими ступеньками. И при этом еще тащи с собой чемоданы, как знаешь. Тащи-тащи, а то ишь, разъездился по заграницам, буржуй недорезанный. Здесь тебе не там.
Вот так-то. Зато Крым наш, няш-мяш. А чтобы, блядь, нормально чистить ступеньки или взлетно-посадочные полосы от снега - нет, такими мелочами у нас в стране не занимаются. И как же это бесит, просто сил моих нет. И ничего удивительного, что возвращаться домой не очень-то хочется: чувствуешь себя тем самым мертвым лосем, которому здесь не рады.

@темы: антисоветский роман, веницейской жизни, мрачной и бесплодной

---

Вот что продается в флорентийском книжном:



Я эту книгу вертела, вертела в руках, но все-таки справилась с собой и решила не брать. Я не читаю по-итальянски, кое-что понимаю, но недостаточно, и вообще, у меня еще лежат мемуары Маркевича на французском, мне их одолеть надо. А эту книгу, может быть, на английский переведут. Но так приятно, что итальянцы помнят о Маркевиче - пусть и, увы, в связи с убийством Альдо Моро. Думаю, в этой книге подробно рассматриваются связи Маркевича с Красными бригадами и его участие в похищении Альдо Моро. Но в начале книги рассказывается, конечно, и о его контактах с Дягилевым - не знаю, насколько откровенно, я пролистала эти места, но не вчитывалась. Да как бы то ни было, и так известно, что все у них с Дягилевым было, не было лишь совместного путешествия по Италии. А проживи Дягилев еще хоть год - тогда была бы и Италия у него с "господином Игорем", похожим на мышонка (по мнению Прокофьева) или волчонка (так считал Дукельский), а в общем - очень красивым мальчиком. Очень меня трогает эта последняя любовь Дягилева, завершившаяся не охлаждением, изменой или разрывом, а просто смертью.

@темы: Дягилев и все-все-все

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

На моем любимом английском балетном форуме выложили отрывки из передачи Джона Драммонда о Дягилеве. Из интервью, частично вошедших в эту передачу, была сделана книга Speaking of Diaghilev, я о ней писала (пост можно найти по дягилевскому тегу). А теперь можно посмотреть отрывки из самой передачи - интервью с очаровательной Карсавиной и невообразимо прелестной Соколовой. В Соколову я прямо готова влюбиться, она просто прекрасна. И Карсавина тоже обаятельна - как кот Бегемот и как сам Дягилев. Господи, как жаль, что Дягилев не дожил до телевидения. Хотя тогда я бы рисковала умереть от восторга прямо перед экраном.
Не могу вставить видео нормально, потому что я сейчас с планшета, но могу дать ссылку прямо на тот самый форум: balletalert.invisionzone.com/index.php?/topic/3...
Право, очень советую посмотреть.

@темы: Дягилев и все-все-все

---

Сначала залезла на колокольню, а потом под купол Дуомо. Лезть не тяжело, хотя на серпантинных узких лесенках кружится голова. Но наверху ужасно страшно. Я ведь высоты боюсь, а пока лезла на Дуомо - пришлось пройти от лесенки к лесенке по галерее под куполом. Я позорно держалась за стенку и старалась не смотреть вниз. И вверх, на приблизившиеся к самому носу купольные фрески - тоже. Ужас. Я все-таки мазохистка.
Ну ладно, теперь, как всегда - об Эрике. С Константином Патсаласом он познакомился в 1971 году, а уже в 1972 году они стали жить вместе в квартире Патсаласа в Торонто. В 1983 году Эрик купил квартиру в Торонто, где и прожил до 1986 года. Если верить Диане Солуэй (пока нет причин ей не верить), в этой новой квартире он тоже жил вместе с Патсаласом. Судя по всему, Эрику с ним было хорошо, и он сам говорил Нуриеву, что Константин "очень терпелив" с ним. И еще, судя по отзывам, Патсалас был очень талантливым хореографом. Безумно жаль, что его работы, похоже, умерли вместе с ним. И вообще жаль, что информации о нем очень мало (наверно, что-нибудь есть в книге Мейнерца, но где, где взять Мейнерца на понятном языке?), мне теперь хочется узнать о Патсаласе побольше.
Ну, хорошо, что хоть есть снимок Эрика и Константина вместе, и на том спасибо. Это 1975 год.

@темы: Erik Bruhn, Constantin Patsalas, Erik Bruhn - photos

---

Перед сном продолжаю балетиться и эрик-бруниться, чтоб не сойти с ума от любви к Венеции. Да и что толку сходить с ума сейчас, если я все равно уже оттуда уехала? Правда, на расстоянии любовь может стать еще сильнее, ну что ж, значит, нужно ее укрощать, а то знаю я, чем у меня заканчиваются слишком сильные чувства к людям и городам.
Итак, отвлекаюсь и развлекаюсь, собирая информацию об Эрике. Хотя эта информация больше напоминает обыкновенные сплетни неизвестного происхождения. Например, в разных русскоязычных статьях - и только русскоязычных! - встречается слух о том, что Нуриев и Эрик расстались из-за того, что Эрик завел роман с какой-то своей ученицей из Канадского национального балета, и эта самая ученица родила от него дочь. Я когда это в первый раз увидела - очень удивилась. Ни в одном западном источнике я ничего подобного не встречала, даже ни одного намека. Общеизвестно, что у Эрика была продолжительная связь с Константином Патсаласом, танцовщиком и хореографом Канадского национального балета (Эрик и Константин прожили вместе до конца, до смерти Эрика), но что-то я сомневаюсь, что Константин кого-то мог родить от Эрика. У Дианы Солуэй, подробно исследовавшей отношения Нуриева и Бруна, не было ни слова о каких-то там детях, у Каваны - кажется, тоже, хоть я не могу сказать об этом с полной уверенностью, пока не получу книгу и не прочитаю ее полностью, а не в отрывках. Последнее слово остается за Александром Мейнерцем, автором биографии Бруна, и я думаю, что если б он нашел какую-либо информацию об этом - то она получила бы довольно широкое распространение. Но ничего подобного я не нашла ни в англоязычном, ни даже в датскоязычном интернете. Может быть, плохо искала, не знаю. Но пока у меня складывается впечатление, что кто-то попросту выдумал этакую утку, чтобы объяснить разрыв любовной связи между Нуриевым и Бруном. А дальше уж наши любители сенсаций пустились переписывать и распространять эту историю, да еще и выставили Нуриева жертвой неверного Бруна. В общем, хоть стой, хоть падай.
Хотя чего я хочу? Это все довольно желтые статейки. Еще то и дело в них повторяют чье-то замечание - мол, Эрик был "огромного роста". Автору хочется сказать: "Поздравляю вас, гражданин, соврамши!" - потому что на фотографиях прекрасно видно: Эрик был примерно одного роста с Нуриевым. Да что говорить, смотрите сами, вот и фотография:



Но Эрик, конечно, был очень хорошо сложен (длинноногий, стройный, с тонкой талией), оттого, пожалуй, и мог показаться очень высоким.

@темы: Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

Нашла отрывок из письма Эрика Бруна Рудольфу Нуриеву - в переводе на русский. Ужасно трогательный, так и хочется его переписать, бедный, бедный влюбленный Эрик, чувствуется, что эта любовь и вправду его "переехала".
"Мой дорогой, мой любимый, когда ты уехал, что-то умерло во мне - словно мы никогда больше не увидимся. Рудик, ты - единственное живое, что осталось в моей жизни. Когда ты уехал, я никуда не ходил и никого не видел, чтобы люди не спрашивали меня ни о чем и не жалели меня. Я почти не спал... Мне казалось, что ты не писал годы... Но вот я получил твое письмо, мой родной. Теперь не беспокойся обо мне. Я верю в счастливое будущее".
Ну, вот что тут скажешь? Эрик ужасно трогательный. И вся история его отношений с Рудольфом - тоже трогательная и печальная. И очень литературная, так что порой кажется - не может так быть, не бывает так в жизни. А потом вспоминаешь, что бывает, и еще как, но все равно - читаешь и ощущаешь, как "постепенно действительность превращается в недействительность". И я это очень люблю.

@темы: Rudolf Nureyev, Erik Bruhn

---

Венеция почти невыносима. Я люблю Италию, но еще ни один город не действовал на меня так: мне хочется плакать оттого, что он так прекрасен. Это не фигура речи, все так и есть: ком в горле, слезы на глазах. В голове - Венецианские строфы. Уезжать не хочется, хочется тут если и не жить, то хотя бы умереть - и на Сан-Микеле, потому что Сан-Микеле тоже прекрасно. Но я бы с удовольствием убрала с могилы Дягилева все балетные туфли. Что за идиотский обычай! Можно подумать, тут похоронен мастер сапожных дел. Но бог с ними, с туфлями, я возле этой могилы вспомнила все, что писали о последних днях Дягилева, о его смерти и похоронах, вспомнила - и так остро почувствовала, что это все было на самом деле. И сам Дягилев, умерший восемьдесят пять лет назад, будто ожил для меня. Странные ощущения возле могилы, но Венеция - это такой дягилевский город, он до сих пор живет тут - даже на кладбище, где похоронен. Так и чудится, что вот-вот он где-нибудь выйдет навстречу - и конечно, не один, а то ли с Нижинским, то ли с Мясиным, то ли с Долиным, то ли с Лифарем, но точно не с Маркевичем - ведь его Дягилев так и не успел пригласить в Венецию.

@темы: Дягилев и все-все-все, веницейской жизни, мрачной и бесплодной

---

Венеция так красива, что хоть ложись и умирай, как писал когда-то юный Дягилев. Поневоле ищешь его в толпе, хотя и понимаешь, что в зимней Венеции ему делать нечего, он приезжал сюда только летом. Зимняя Венеция - город Бродского, не Дягилева.
Сейчас почитала о последних днях Эрика Бруна. Замечательное легкое чтение перед сном, лучше не придумаешь. Нуриев рассказывал, что у Эрика были галлюцинации от морфина, он бредил, ему казалось, что он должен загримироваться для "Паваны мавра". И Нуриев, сидевший рядом, ничем не мог ему помочь - и просто лег на кровать к Эрику и обнял его. Но к сожалению, неизвестно, стало ли Эрику хоть немного легче от этих объятий.,

@темы: Дягилев и все-все-все, Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, веницейской жизни, мрачной и бесплодной

---

Сижу с планшета, через двадцать минут встречу новый год и спать, а утром - на самолет. Закачала в планшет Жизель с Бруном, Диану Солуэй и папку фотографий Бруна, Нуриева и Фраччи. И Дики Бакла прихватила, дочитаю наконец его Приключения балетного критика. Кстати, Дики очень симпатизировал Эрику и не скрывал этого, так что Рудольф смотрел на Дики волком и ревновал.
Все, последняя фотография в этом году. Веселый Эрик и довольный Рудик - смотрят в грядущий год:

@темы: Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

Осталось немного: пережить до конца тридцатое, пережить тридцать первое, а утром первого уехать к черту. В последние годы новый год у меня вызывает только усталость и скуку: не хочу его встречать, он наступит (на меня) и без моего участия и согласия. Так что скорее бы все кончилось, а я очутилась бы в Италии. Если повезет, доберусь до Сан-Микеле и навещу Дягилева. В последнее время я о нем пишу меньше, но это не значит, что я о нем забыла. Вообще это был для меня дягилевский и балетный год. И без очаровательного Сергея Павловича мне, наверно, было бы печальнее жить. Равно как и без всех остальных - столь же очаровательных - граждан балетного мира. Очень рада, что теперь к этому сонму теней присоединился еще и Эрик Брун. Жаль только, не могу сделать крюк и заехать еще и в Данию, хотя и что там делать в Дании - разве что походить по кладбищенской траве да и поискать книгу Мейнерца в магазинах. Сам-то Эрик давным-давно не в Дании, а в дягилевском небесном балете, по крайней мере, мне хочется в это верить.
Ну, и вот Эрик:



UPD. На англоязычных балетных форумах попадаются воспоминания людей, некогда работавших с Эриком. И все вспоминают о нем как об очаровательном, очень вежливом и милом человеке. Один юзер, например, рассказал, как однажды на репетиции молодой неопытный танцовщик нечаянно налетел на Эрика и сбил его с ног. Что сделал Эрик? Преспокойно встал, отряхнулся, превратил все в шутку и стал репетировать дальше. Ни скандалов, ни выговоров, ни капризов "звезды". Да, конечно, у Эрика были свои демоны, он был нелегким человеком, он мог быть очень жестоким - и по отношению к себе, и по отношению к своим близким. Но, судя по всему, в профессиональной сфере он всегда или почти всегда держал себя в руках и вел себя по-человечески со своими коллегами - в том числе и с теми, кто стоял гораздо ниже его в балетной иерархии. И мне это очень нравится. Тому же Нуриеву (да и не только ему) следовало бы у Эрика поучиться, как себя вести.

запись создана: 30.12.2014 в 18:55

@темы: Дягилев и все-все-все, Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos