Живи, а то хуже будет
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Живи, а то хуже будет
А сегодня в Пекине состоится уже третий спектакль в рамках гастролей Королевского датского балета. Первым был "Неаполь" 16 июня, вчера - вторым спектаклем - "Сильфида" и "Тема с вариациями", сегодня опять будут "Сильфида" и "Тема", но с другими составами. Вчера в "Сильфиде" танцевали Марсин Купински, Сюзанна Гриндер и Себастьян Клоборг в роли господина Мэджа. Из чего я делаю вывод, что поцелуя стопроцентно не было. Но сегодня вроде бы в "Сильфиде" ожидается ударно-поцелуйный состав Грегори Дин плюс Себастьян Хейнс, да еще Джейми Крэндалл в роли Сильфиды в придачу. И я надеюсь, Грегори с Себастьяном все отыграют, как надо, у них правильная химия, я сама видела. И надеюсь, очевидцы подкинут каких-нибудь фотографий и отзывов. А пока что поделюсь честно утащенными вот отсюда внесценическими фоточками (все превьюшки): Себастьян Хейнс в классе, Николай Хюббе на пресс-конференции.
Живи, а то хуже будет
Словила на пустом месте натуральный приступ паники. Абсолютно без причины: все прекрасно, гроза прошла, стало легче дышать, а мне хочется сжаться в комок и рыдать, и бояться незнамо чего. Но это же не дело. Поэтому я залезла в шкаф, отыскала початую бутылку виски, плеснула себе и выпила. И с нескольких глотков сразу стало легче. Мда. Вот так и спиваются люди. Лучше бы, конечно, глотнуть успокоительного, но успокоительного в доме нет (тут живут люди с крепкими нервами), а виски есть. Хотя и ужасная это гадость.
Я когда-то выкладывала эту фотографию, но недавно отыскала ее же в большом размере, хочу выложить еще раз (это превью). Слева направо: Эрик, Сьюз Уолд, Эрик Морк (актер, партнер Сьюз Уолд), Пэк Шауфусс (актриса, дочь Фрэнка Шауфусса и Моны Вангсаэ, сестра Питера Шауфусса).
Я когда-то выкладывала эту фотографию, но недавно отыскала ее же в большом размере, хочу выложить еще раз (это превью). Слева направо: Эрик, Сьюз Уолд, Эрик Морк (актер, партнер Сьюз Уолд), Пэк Шауфусс (актриса, дочь Фрэнка Шауфусса и Моны Вангсаэ, сестра Питера Шауфусса).
суббота, 18 июня 2016
Живи, а то хуже будет
"All's well that ends well", - написала я сегодня ибэевскому продавцу, имевшему несчастье в апреле сего года продать мне сувенирную программку АБТ на сезон 1970\71.
Сегодня я ее наконец-то получила. С интересной наклеечкой на конверте: "Возврат за невостребованием", дата возврата - 30 апреля. Тем не менее, никуда она возвращена не была, а, провалявшись неизвестно где, все-таки до меня добралась. Вот уж воистину: все хорошо, что хорошо кончается.
- Ну, это Почта России, - философски сказал папа, выслушав мой рассказ о том, как я все-таки получила эту программку.
- Ну да, какая Россия, такая и почта, - непатриотично сказала я.
Самое смешное: программка оказалась совсем неинтересной! Канадцы делают сувенирные программки гораздо лучше: фотографий больше, и даже биографические справки как-то интереснее написаны. А тут фотографий мало, по штуке на рыло, и никаких тебе сцен из спектаклей, как у канадцев. Главная звезда сезона - Наталия Макарова, про нее написали самую длинную биографическую справку, рассказав даже, что в Вагановском училище ее прозвали "жирафой". И вообще любопытно, что биографические справки зарубежных звезд вроде Макаровой, Эрика Бруна, Карлы Фраччи, Тони Ландер, оказываются на порядок длинней и насыщенней, чем биографические справки отечественных премьеров и балерин. Все-таки не зря говорили о том, что при Люсии Чейз в АБТ отдавали заметное предпочтение именно зарубежным гест-старс, совершенно не стесняясь задвигать американских танцовщиков в дальний угол. При Барышникове этой, скажем прямо, порочной практике был положен конец, но народ все равно был недоволен, потому что Барышников стал продвигать молодежь - и по мнению многих балетоманов, делал это слишком активно, и опять же - в ущерб более зрелым танцовщикам, которые при Чейз находились в тени приглашенных звезд, а при Барышникове - в тени продвигаемой молодежи.
Ну, ладно, в сезоне 70/71 еще и до появления Барышникова было далеко. Одну фотографию Эрика в этой программке я все-таки получила - правда, известную, но что ж поделать. Все равно ее отсканировала, пусть будет. Это превью, разумеется. Он тут кажется довольно-таки мрачным Базилем. Но ноги у него неправдоподобно красивы. И не только ноги, конечно.
Сегодня я ее наконец-то получила. С интересной наклеечкой на конверте: "Возврат за невостребованием", дата возврата - 30 апреля. Тем не менее, никуда она возвращена не была, а, провалявшись неизвестно где, все-таки до меня добралась. Вот уж воистину: все хорошо, что хорошо кончается.
- Ну, это Почта России, - философски сказал папа, выслушав мой рассказ о том, как я все-таки получила эту программку.
- Ну да, какая Россия, такая и почта, - непатриотично сказала я.
Самое смешное: программка оказалась совсем неинтересной! Канадцы делают сувенирные программки гораздо лучше: фотографий больше, и даже биографические справки как-то интереснее написаны. А тут фотографий мало, по штуке на рыло, и никаких тебе сцен из спектаклей, как у канадцев. Главная звезда сезона - Наталия Макарова, про нее написали самую длинную биографическую справку, рассказав даже, что в Вагановском училище ее прозвали "жирафой". И вообще любопытно, что биографические справки зарубежных звезд вроде Макаровой, Эрика Бруна, Карлы Фраччи, Тони Ландер, оказываются на порядок длинней и насыщенней, чем биографические справки отечественных премьеров и балерин. Все-таки не зря говорили о том, что при Люсии Чейз в АБТ отдавали заметное предпочтение именно зарубежным гест-старс, совершенно не стесняясь задвигать американских танцовщиков в дальний угол. При Барышникове этой, скажем прямо, порочной практике был положен конец, но народ все равно был недоволен, потому что Барышников стал продвигать молодежь - и по мнению многих балетоманов, делал это слишком активно, и опять же - в ущерб более зрелым танцовщикам, которые при Чейз находились в тени приглашенных звезд, а при Барышникове - в тени продвигаемой молодежи.
Ну, ладно, в сезоне 70/71 еще и до появления Барышникова было далеко. Одну фотографию Эрика в этой программке я все-таки получила - правда, известную, но что ж поделать. Все равно ее отсканировала, пусть будет. Это превью, разумеется. Он тут кажется довольно-таки мрачным Базилем. Но ноги у него неправдоподобно красивы. И не только ноги, конечно.
пятница, 17 июня 2016
Живи, а то хуже будет
Константин Патсалас репетирует с Карен Кэйн соло "черной вдовы" из балета "Экзотические птицы".
Ну да, просто я опять пересматривала Bold Steps. И пусть я необъективна, но Константин прелесть. И Карен тоже.
Живи, а то хуже будет
Когда Селия Франка ушла в отставку с поста художественного руководителя НБК, она переехала из Торонто в Оттаву, к своему мужу Джеймсу Мортону (муж ее был, судя по всему, та еще скотина, но к делу это не относится). Но ее связи с НБК не были разорваны - она ежегодно приезжала в Торонто в начале зимы репетировать с труппой "Щелкунчика", который шел в ее постановке с незапамятных времен. Так было и в сезоне 1985/86 гг. - но в этот раз Эрик Брун предложил Селии не только заняться репетициями "Щелкунчика", но и в течение декабря-января исполнять обязанности художественного руководителя НБК. Фактически он предложил ей временно занять его должность. Селия решительно отказалась. Это было, насколько я поняла, весной 1985 года, примерно за год до смерти Эрика - но, скорее всего, еще до того, как он мог если и не знать наверняка, то хотя бы предполагать, что неизлечимо болен. Можно только гадать, почему он хотел тогда уйти от дел на два зимних месяца. И едва ли ему это удалось.
Но вообще - могу себе представить, что бы получилось из сочетания Селии, Валери Уайлдер и Линн Уоллес! Впрочем, после такого контакта с Селией работа с Константином, наверно, показалась бы Валери и Линн раем земным. Но не вышло.
А еще в феврале 1985 года Эрик в письме попросил Селию взять на себя планирование тридцатипятилетнего юбилея НБК в 1986 году. При этом он назвал НБК - компанией Селии, "ее" компанией. Селия и тут поставила его на место - очень решительно, как она умела. Не откажу себе в удовольствии переписать отрывок из ее письма:
First of all, Erik, the National Ballet is your company now. When I refer in public to 'our company' I mean Canada's company, not mine or yours, when I refer to the direction of the company, it is yours and I couldn't be happier about that fact and hopefully I've made that clear to the world. I know from first-hand experience what a difficult job you have and want to help if you need me because I love you and the company.
Юбилейные торжества были отложены из-за смерти Эрика почти на год. Лишь в феврале 1987 года праздничная программа, составленная Селией, была показана зрителям.
А в 1973 году Эрик написал Селии:
Perfection maybe just an idea, or even a profound belief, and unfortunately still for a lot of people, a depressing disillusion, but if we fail to take this responsibility, we fail not only ones who are to follow us; we have simply failed the life that was given us. This is what I believe you have done for yourself and your company, may they and all of us keep trying to live up to it.
А напоследок так и хочется вспомнить золотые дни Метрополитен-Балле, совсем юного Эрика максимум двадцати одного года от роду и Селию, старше его на семь лет, которая тоже была от этого птенчика без ума, хоть и называла его гадким мальчишкой. Но она преувеличивала, конечно (в педагогических целях, не иначе), ведь Эрик вовсе не был гадким мальчишкой, а был лапушкой. О, кстати, о Метрополитен-Балле: в книге о Селии есть ее фотография с Поулем Гнаттом, который тоже танцевал в М-Б, а еще старательно учил Эрика плохому: пить, курить и пропускать класс (правда, прижились только две первых дурных привычки). И Гнатт замечательно хорош собой. Даже красивее юного Эрика - ну, на мой вкус.
Но вообще - могу себе представить, что бы получилось из сочетания Селии, Валери Уайлдер и Линн Уоллес! Впрочем, после такого контакта с Селией работа с Константином, наверно, показалась бы Валери и Линн раем земным. Но не вышло.
А еще в феврале 1985 года Эрик в письме попросил Селию взять на себя планирование тридцатипятилетнего юбилея НБК в 1986 году. При этом он назвал НБК - компанией Селии, "ее" компанией. Селия и тут поставила его на место - очень решительно, как она умела. Не откажу себе в удовольствии переписать отрывок из ее письма:
First of all, Erik, the National Ballet is your company now. When I refer in public to 'our company' I mean Canada's company, not mine or yours, when I refer to the direction of the company, it is yours and I couldn't be happier about that fact and hopefully I've made that clear to the world. I know from first-hand experience what a difficult job you have and want to help if you need me because I love you and the company.
Юбилейные торжества были отложены из-за смерти Эрика почти на год. Лишь в феврале 1987 года праздничная программа, составленная Селией, была показана зрителям.
А в 1973 году Эрик написал Селии:
Perfection maybe just an idea, or even a profound belief, and unfortunately still for a lot of people, a depressing disillusion, but if we fail to take this responsibility, we fail not only ones who are to follow us; we have simply failed the life that was given us. This is what I believe you have done for yourself and your company, may they and all of us keep trying to live up to it.
А напоследок так и хочется вспомнить золотые дни Метрополитен-Балле, совсем юного Эрика максимум двадцати одного года от роду и Селию, старше его на семь лет, которая тоже была от этого птенчика без ума, хоть и называла его гадким мальчишкой. Но она преувеличивала, конечно (в педагогических целях, не иначе), ведь Эрик вовсе не был гадким мальчишкой, а был лапушкой. О, кстати, о Метрополитен-Балле: в книге о Селии есть ее фотография с Поулем Гнаттом, который тоже танцевал в М-Б, а еще старательно учил Эрика плохому: пить, курить и пропускать класс (правда, прижились только две первых дурных привычки). И Гнатт замечательно хорош собой. Даже красивее юного Эрика - ну, на мой вкус.
четверг, 16 июня 2016
19:46
Доступ к записи ограничен
Живи, а то хуже будет
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Живи, а то хуже будет
Балет, говорите? Романтика, пуанты, пачки, лебеди, виллисы, нежные балерины и мужественные танцовщики?
Ладно, щас вам будет очень романтичная балетная история.
Осенью 1975 года Национальный балет Канады выступал в Монреале. Монреальское отделение Национальной балетной гильдии организовало обед для танцовщиков НБК. На обеде, среди всего прочего, подавали курятину, а курятина была испорчена. Сильнее всего от бесплатного угощения пострадали молодые и вечно голодные кордебалетные танцовщики. К вечеру многие почувствовали себя очень плохо. На помощь примчался муж Вероники Теннант, гастроэнтеролог Джон Райт. Выяснил, что да, это пищевое отравление. Ну выяснить-то выяснил, а делать что? Это если б кто-то один заболел, его еще можно было бы заменить, а тут добрая половина труппы сползает по стеночке с зелеными лицами. А вечерний спектакль приближается, отменять его никто не будет. Что делать?
Ну что, поставили за кулисами ведра и тазы. Танцовщики вылетали на сцену, танцевали, влетали обратно и блевали в ведра. И снова выходили на сцену. Не сказано, к сожалению, что именно это был за спектакль, но вообще тогда в Монреаль НБК привез "Kettentanz", "Сильфиду" и "Лебединое". Если в тот вечер показывали именно "Лебединое", то это придает дополнительную пикантность этой курино-рвотной истории.
Карен Кэйн, которая, к счастью, избежала отравления, вспоминала, что это был кошмар. Иногда на сцене не оставалось ни одного человека, и только музыка играла, пока несчастных танцовщиков выворачивало наизнанку за кулисами.
Ладно, щас вам будет очень романтичная балетная история.
Осенью 1975 года Национальный балет Канады выступал в Монреале. Монреальское отделение Национальной балетной гильдии организовало обед для танцовщиков НБК. На обеде, среди всего прочего, подавали курятину, а курятина была испорчена. Сильнее всего от бесплатного угощения пострадали молодые и вечно голодные кордебалетные танцовщики. К вечеру многие почувствовали себя очень плохо. На помощь примчался муж Вероники Теннант, гастроэнтеролог Джон Райт. Выяснил, что да, это пищевое отравление. Ну выяснить-то выяснил, а делать что? Это если б кто-то один заболел, его еще можно было бы заменить, а тут добрая половина труппы сползает по стеночке с зелеными лицами. А вечерний спектакль приближается, отменять его никто не будет. Что делать?
Ну что, поставили за кулисами ведра и тазы. Танцовщики вылетали на сцену, танцевали, влетали обратно и блевали в ведра. И снова выходили на сцену. Не сказано, к сожалению, что именно это был за спектакль, но вообще тогда в Монреаль НБК привез "Kettentanz", "Сильфиду" и "Лебединое". Если в тот вечер показывали именно "Лебединое", то это придает дополнительную пикантность этой курино-рвотной истории.
Карен Кэйн, которая, к счастью, избежала отравления, вспоминала, что это был кошмар. Иногда на сцене не оставалось ни одного человека, и только музыка играла, пока несчастных танцовщиков выворачивало наизнанку за кулисами.
среда, 15 июня 2016
Живи, а то хуже будет
Эрик и Наталия Макарова на репетиции "Жизели". Эрик-Альбрехт здесь кажется мертвее мертвой Жизели. А Макарова в репетиционной черной пачке навела меня на интересную мысль о Жизели в черном во втором акте. Причем все остальные виллисы - в белом, как и положено по традиции, и лишь одна Жизель в черном ("так что сейчас, в этих черных лентах, ты как невеста").
вторник, 14 июня 2016
Живи, а то хуже будет
Мейнерц у меня совсем завис. Я даже знаю, в чем причина, просто не хочу ее озвучивать публично. Не знаю даже, доведу ли теперь дело до конца. Кое-как сделала маленький отрывок, но с огромными пропусками и без всякого увлечения. Тоска. Никуда я не гожусь.
Сьюз Уолд, с которой Эрик познакомился примерно в 1962 году, незадолго до смерти своей матери, и с годами очень крепко с нею сдружился, вспоминала, что Эрик на самом деле был невероятно тревожным человеком. В одном из постов я уже пересказывала историю о том, как они вместе летали на Ибицу, где Эрик купил дом (когда он его купил - кажется, точно неизвестно, может быть, где-то в начале семидесятых). Сьюз призналась тогда, что боится летать, на что Эрик заявил, что он не боится, и предложил Сьюз держать его за руку - чтоб тоже не бояться. Вот только во время полета Сьюз заметила, что его руки стали совершенно мокрыми от пота. Он был испуган, но прятал страх, и если б Сьюз не держала его за руку в этот момент, то и не догадалась бы, что он так сильно боится.
Мейнерц никак не комментирует этот рассказ Сьюз Уолд, так что можно лишь предполагать, действительно ли Эрик страдал аэрофобией, или просто данный конкретный полет был каким-то нервным, поэтому он и испугался, но постарался спрятать свой страх, чтобы не пугать Сьюз еще сильнее.
Сьюз вспоминала, как Эрик по пути в ресторан выбирал длинные обходные пути, подальше от людей, "просто потому что он не любил идти сквозь толпу". Они прекрасно проводили время вместе, часто не обмениваясь ни единым словом, понимая друг друга молча. А иногда принимались хохотать до упаду. У Эрика было огромное чувство юмора, часто довольно вульгарное, но прекрасно сочетавшееся с "плотоядным дьявольским смехом" - и контрастировавшее с его эфирной внешностью. Еще Сьюз часто казалось, что у Эрика могли бы быть психические отклонения - если бы он не был "человеком искусства" и если бы у него не было возможности существовать на сцене, "по-настоящему присутствовать" на сцене. "Альбрехт, дон Хосе, Ян - это были маски, за которыми он скрывался". И благодаря этим маскам, как считала Сьюз, он мог "проживать" свои чувства так, чтобы это "проживание" не становилось опасным.
Среди близких друзей Эрика следует назвать еще супругов Ингрид Глиндеманн и Леннарта Пасборга. С Ингрид Глиндеманн Эрик подружился еще в начале шестидесятых годов. Она танцевала в Королевском датском балете, и Эрик очень уважал ее за "недатское" отношение к работе - видимо, такое же серьезное, какое было у него самого. Когда Ингрид вышла замуж за Леннарта Пасборга, молодого врача, они вдвоем (втроем - плюс их сын Стефан) стали для Эрика еще одной "приемной семьей", наряду с семейством Шрам. После операции Эрик какое-то время жил с ними, приходя в себя и набираясь сил. Все-таки Эрик был немножко кот.
Пасборг считал, что в Эрике было что-то "трансцендентальное", что Эрик имел доступ к чему-то сверхъестественному, к чему-то "на другом уровне". По мнению Пасборга, Эрик был меланхоликом (имеется в виду именно меланхолический темперамент), склонным, в силу этого, к депрессиям. Но несмотря на все кризисы, он был очень сильным человеком, и большинство его поступков были вызваны поисками чего-то, чего он не мог найти у других людей. "Ему приходилось искать это в самом себе. <...> Он нуждался в приватности". "Но он мог и проводить время с другими людьми. Он был очень общительным. Так что можно было гадать, притворяется ли он. И да, и нет". "У него было очень развитое черное чувство юмора".
Почему-то у меня совершенно не идет пересказ. Поэтому, пожалуй, я пока пропущу рассказ Эббе Мёрка о его знакомстве с Эриком и перейду к событиям в жизни Эрика. Может, пойдет чуточку повеселее.
После операций Эрик решил, что больше не хочет постоянно жить в Дании. В феврале 1973 года он сказал в интервью канадской газете Globe and Mail, что планирует переселиться в Торонто. "Канада подходит человеку вроде меня. Я немного цыган...<...> но я хочу осесть в Канаде". Он планировал укрепить свои связи с Национальным балетом Канады и обсуждал с Селией Франкой возможность занять должность resident producer в НБК (что и произошло в сезоне 1974/75).
Летом 1973 года, еще до операций (почему-то Мейнерц немного нарушает хронологию), Эрик написал Рудольфу, что хорошо проводит лето. Вероятно, одним из признаков хорошего отдыха являлись "семейные скандалы", которые Эрик, по его собственному признанию, сам же и устраивал "от скуки". Хитрый Мейнерц не пишет, кому Эрик устраивал эти скандалы, и почему скандалы были "семейными", так что остается только догадываться, кто был пострадавшим. Сдается мне, что речь шла о Константине Патсаласе. В том же письме Эрик еще признавался: "Мне надоела жизнь, и я сам себе надоел", - и добавлял, что очень хочет "найти себя", выразить себя в какой-нибудь работе. У него были возможности для самовыражения: его пригласили сниматься в фильме "Девятнадцать красных роз" ("Nitten røde roser"), где он должен был сыграть главную роль, и играть самурая Такэхиро Канадзаву в театральной версии "Расёмона" (со Сьюз Уолд в роли Масако, жены Канадзавы). К сожалению, из-за невылеченной еще язвы Эрику пришлось отказаться от съемок в "Девятнадцати красных розах". Что касается "Расёмона" - то и репетиции, и премьера этой постановки откладывались несколько раз - тоже из-за болезни и восстановления Эрика после операций (режиссер не хотел брать на роль Канадзавы другого актера), и в конце концов премьера "Расёмона" состоялась лишь осенью 1974 года, практически одновременно (ну, не совсем, конечно) с возвращением Эрика на балетную сцену.
Ладно, хватит. Может быть, когда-нибудь продолжу. А если нет - ничего страшного, все самое интересное из последних глав я уже пересказывала раньше так или иначе.
Сьюз Уолд, с которой Эрик познакомился примерно в 1962 году, незадолго до смерти своей матери, и с годами очень крепко с нею сдружился, вспоминала, что Эрик на самом деле был невероятно тревожным человеком. В одном из постов я уже пересказывала историю о том, как они вместе летали на Ибицу, где Эрик купил дом (когда он его купил - кажется, точно неизвестно, может быть, где-то в начале семидесятых). Сьюз призналась тогда, что боится летать, на что Эрик заявил, что он не боится, и предложил Сьюз держать его за руку - чтоб тоже не бояться. Вот только во время полета Сьюз заметила, что его руки стали совершенно мокрыми от пота. Он был испуган, но прятал страх, и если б Сьюз не держала его за руку в этот момент, то и не догадалась бы, что он так сильно боится.
Мейнерц никак не комментирует этот рассказ Сьюз Уолд, так что можно лишь предполагать, действительно ли Эрик страдал аэрофобией, или просто данный конкретный полет был каким-то нервным, поэтому он и испугался, но постарался спрятать свой страх, чтобы не пугать Сьюз еще сильнее.
Сьюз вспоминала, как Эрик по пути в ресторан выбирал длинные обходные пути, подальше от людей, "просто потому что он не любил идти сквозь толпу". Они прекрасно проводили время вместе, часто не обмениваясь ни единым словом, понимая друг друга молча. А иногда принимались хохотать до упаду. У Эрика было огромное чувство юмора, часто довольно вульгарное, но прекрасно сочетавшееся с "плотоядным дьявольским смехом" - и контрастировавшее с его эфирной внешностью. Еще Сьюз часто казалось, что у Эрика могли бы быть психические отклонения - если бы он не был "человеком искусства" и если бы у него не было возможности существовать на сцене, "по-настоящему присутствовать" на сцене. "Альбрехт, дон Хосе, Ян - это были маски, за которыми он скрывался". И благодаря этим маскам, как считала Сьюз, он мог "проживать" свои чувства так, чтобы это "проживание" не становилось опасным.
Среди близких друзей Эрика следует назвать еще супругов Ингрид Глиндеманн и Леннарта Пасборга. С Ингрид Глиндеманн Эрик подружился еще в начале шестидесятых годов. Она танцевала в Королевском датском балете, и Эрик очень уважал ее за "недатское" отношение к работе - видимо, такое же серьезное, какое было у него самого. Когда Ингрид вышла замуж за Леннарта Пасборга, молодого врача, они вдвоем (втроем - плюс их сын Стефан) стали для Эрика еще одной "приемной семьей", наряду с семейством Шрам. После операции Эрик какое-то время жил с ними, приходя в себя и набираясь сил. Все-таки Эрик был немножко кот.
Пасборг считал, что в Эрике было что-то "трансцендентальное", что Эрик имел доступ к чему-то сверхъестественному, к чему-то "на другом уровне". По мнению Пасборга, Эрик был меланхоликом (имеется в виду именно меланхолический темперамент), склонным, в силу этого, к депрессиям. Но несмотря на все кризисы, он был очень сильным человеком, и большинство его поступков были вызваны поисками чего-то, чего он не мог найти у других людей. "Ему приходилось искать это в самом себе. <...> Он нуждался в приватности". "Но он мог и проводить время с другими людьми. Он был очень общительным. Так что можно было гадать, притворяется ли он. И да, и нет". "У него было очень развитое черное чувство юмора".
Почему-то у меня совершенно не идет пересказ. Поэтому, пожалуй, я пока пропущу рассказ Эббе Мёрка о его знакомстве с Эриком и перейду к событиям в жизни Эрика. Может, пойдет чуточку повеселее.
После операций Эрик решил, что больше не хочет постоянно жить в Дании. В феврале 1973 года он сказал в интервью канадской газете Globe and Mail, что планирует переселиться в Торонто. "Канада подходит человеку вроде меня. Я немного цыган...<...> но я хочу осесть в Канаде". Он планировал укрепить свои связи с Национальным балетом Канады и обсуждал с Селией Франкой возможность занять должность resident producer в НБК (что и произошло в сезоне 1974/75).
Летом 1973 года, еще до операций (почему-то Мейнерц немного нарушает хронологию), Эрик написал Рудольфу, что хорошо проводит лето. Вероятно, одним из признаков хорошего отдыха являлись "семейные скандалы", которые Эрик, по его собственному признанию, сам же и устраивал "от скуки". Хитрый Мейнерц не пишет, кому Эрик устраивал эти скандалы, и почему скандалы были "семейными", так что остается только догадываться, кто был пострадавшим. Сдается мне, что речь шла о Константине Патсаласе. В том же письме Эрик еще признавался: "Мне надоела жизнь, и я сам себе надоел", - и добавлял, что очень хочет "найти себя", выразить себя в какой-нибудь работе. У него были возможности для самовыражения: его пригласили сниматься в фильме "Девятнадцать красных роз" ("Nitten røde roser"), где он должен был сыграть главную роль, и играть самурая Такэхиро Канадзаву в театральной версии "Расёмона" (со Сьюз Уолд в роли Масако, жены Канадзавы). К сожалению, из-за невылеченной еще язвы Эрику пришлось отказаться от съемок в "Девятнадцати красных розах". Что касается "Расёмона" - то и репетиции, и премьера этой постановки откладывались несколько раз - тоже из-за болезни и восстановления Эрика после операций (режиссер не хотел брать на роль Канадзавы другого актера), и в конце концов премьера "Расёмона" состоялась лишь осенью 1974 года, практически одновременно (ну, не совсем, конечно) с возвращением Эрика на балетную сцену.
Ладно, хватит. Может быть, когда-нибудь продолжу. А если нет - ничего страшного, все самое интересное из последних глав я уже пересказывала раньше так или иначе.
Живи, а то хуже будет
КДБ улетел в Китай на гастроли, поэтому выкладываю прелестного Себастьяна Хейнса в па-де-сис из "Неаполя" (превью). Фотография сделана в январе 2015 года в Лондоне. Интересно, что тогда в рамках гастрольной программы Bournonville Celebration датчане показали две версии "Сильфиды" (правда, по-моему, не целиком, а только вторые акты): "классическую" версию с Гудрун Бойесен, Ульриком Бирккьяром/Грегори Дином и неувядаемой и прекрасной Сореллой Энглунд, и версию Хюббе - с Грегори Дином, Себастьяном Хейнсом и Гудрун Бойесен. Как написал один зритель, имевший счастье увидеть обе версии (версию Хюббе - в дневном спектакле, классическую версию - в спектакле вечернем): "I felt that Mr. Dean was the finest male dancer on the stage at both performances I saw. His dramatic commitment and dazzling entrechats held all that he touched aloft. I was thrilled to see elements of both versions of La Sylphide currently held in the RDB rep; the Hubbe take in the afternoon and the more traditional one in the evening. The homoerotic kiss I did not find distracting. Indeed I admired both Haynes' and Dean's dedication to it and appreciated that the construct of the original was not in large measure disturbed short of the final walk towards the curtain. It was only that Haynes is an artist very young in his career and cannot of course be reasonably expected to be more than a shadow against the towering achievement of Sorella Englund's theatrical bombast. She commands now as much as she ever did". Только он почему-то упорно писал вместе Haynes - Hynes, так что я осмелилась поправить его ошибку, копируя сюда его пост.
Черт возьми, прочитала, и опять зверски захотелось еще разок увидеть "Сильфиду" Хюббе - с Грегори Дином и Себастьяном Хейнсом. Что ни говори, а это лучшая пара Джеймс+Мэдж из всех увиденных мною вариантов. Нет, у Хейнса и с другими Джеймсами была химия, с Купински - послабее, с Бирккьяром - посильнее, но с Грегори Дином у него просто искрило. И черт возьми, как вспомню, как Джеймс-Дин подлизывался и приласкивался к нему, выпрашивая у него шарф для ловли сильфид, - и все, уносите меня, я конченый человек.
воскресенье, 12 июня 2016
Живи, а то хуже будет
Маленький, но прелестный отрывок из вчерашней "Сильфиды" с Маргаритой Шрайнер и Дмитрием Гудановым:
Живи, а то хуже будет
Читаю The Pursuit of Perfection, биографию Селии Франки (автор - Кэрол Бишоп-Гуинн). Стараюсь растягивать удовольствие, но хочется глотать книгу огромными кусками, не отрываясь. Пока что все очень нравится: и авторский стиль, очень взвешенный и спокойный, и, конечно, сама Селия. Очаровательная была дама, трудная, конечно, ну а кто вообще легкий? Интересно, что Карен Кэйн признавалась, что ей самой было все-таки легче с Селией, чем с Бетти Олифант. Что-то такое чувствовалось и в ее мемуарах, но здесь она это произносит открытым текстом.
Оказывается, действительно ходили слухи о том, что у Селии была связь с Кэй Амброз. Бишоп-Гуинн считает, что, скорее всего, это были только домыслы и сплетни, и едва ли между Селией и Кэй было что-то большее, чем просто крепкая дружба, но признает, что Кэй действительно была очень увлечена Селией. Как махровый фемслэшер признаюсь: сама я зашипперила Селию и Кэй, когда только прочитала у Джеймса Нойфельда об их дружбе и сотрудничестве (и совместной жизни в Канаде). Ну очень сложно было удержаться. Хотя я готова признать, что это и вправду только домыслы.
Жаль, не нашла в сети совместных фотографий Селии и Кэй (может, отсканирую когда-нибудь). Так что проиллюстрирую пост фотографией одной Селии. Она тут очаровательна.
Оказывается, действительно ходили слухи о том, что у Селии была связь с Кэй Амброз. Бишоп-Гуинн считает, что, скорее всего, это были только домыслы и сплетни, и едва ли между Селией и Кэй было что-то большее, чем просто крепкая дружба, но признает, что Кэй действительно была очень увлечена Селией. Как махровый фемслэшер признаюсь: сама я зашипперила Селию и Кэй, когда только прочитала у Джеймса Нойфельда об их дружбе и сотрудничестве (и совместной жизни в Канаде). Ну очень сложно было удержаться. Хотя я готова признать, что это и вправду только домыслы.
Жаль, не нашла в сети совместных фотографий Селии и Кэй (может, отсканирую когда-нибудь). Так что проиллюстрирую пост фотографией одной Селии. Она тут очаровательна.
Живи, а то хуже будет
Фотография известная, но пусть будет. Превью, отсканировано из мемуаров Грюна. 1963 год, Эрик и Рудольф за кулисами Нью-Йорк Сити Балле. Эпоха второго "романа" Эрика с НЙСБ и с Баланчиным. В The Private World of Ballet Эрик вспоминал об отношениях с Баланчиным: "As a working relationship is was a disaster. It was death. It was like destructive force, generated by us both". Хотя тут же и признавался, снижая градус трагедии: "Now I look back on my period with the New York City Ballet as something funny". Интересно было бы узнать, что, в свою очередь, думал об отношениях с Эриком сам Баланчин. Впрочем, скорее всего, отношения с Эриком просто не имели для него большого значения. Но не знаю, что было у него в голове, когда он пытался заставить Эрика танцевать "Аполлона Мусагета" практически без подготовки. Возможно, он просто хотел бросить Эрика в воду, чтобы научить того плавать. Но Эрик менее всего желал барахтаться и тонуть на публике, и Эрика вполне можно понять. Нежно люблю его решительное заявление: мол, он согласен станцевать в "Аполлоне", но при одном условии: Баланчин будет танцевать с ним так, как делал это на единственной репетиции (когда Баланчин исполнил партии всех муз - с Аполлоном-Эриком). Даже жаль, что Баланчин не пошел Эрику навстречу и не вышел вместе с ним на сцену в "Аполлоне" на двоих. Это была бы бомба, восторг и полный успех. Ну и просто жаль, что Эрику так и не довелось станцевать в "Аполлоне".
суббота, 11 июня 2016
Живи, а то хуже будет
Торжественно объявляю: я снова люблю "Сильфиду" в БТ. И Маргариту Шрайнер. А теперь - подробности.
Я считаю, что дебют Шрайнер в "Сильфиде" вышел поразительно удачным. Больше того: мне кажется, это лучшая из виденных мною Сильфид в БТ. С датскими сравнивать не буду, это другое дело и другая постановка, и другая школа, но так, между нами говоря, Сильфида-Шрайнер и Джеймс-Гуданов сегодня прекрасно бы смотрелись и в постановке Хюббе. Может быть, даже лучше, чем в постановке Кобборга, более традиционной, но менее глубокой, менее драматичной. Сегодня мне даже казалось, что Шрайнер и Гуданову эта традиционная постановка чуточку узковата, что ли. Но как бы то ни было, они были прекрасны.
Маргарита Шрайнер меня покорила с первой же вариации. Это было настоящее дитя эфира - очень тоненькая, воздушная, грациозная, нежная, лукавая, лиричная, почти невесомая девочка ("о, девочка, не думая, резвясь, себя бездушной массе ты вручила" - это о ней, об этой сильфиде). Воплощенная мечта, le rêve, видение, сотканное из снов Джеймса. Она порхала, почти не касаясь земли, и чудилось, что Джеймс действительно не может ее поймать, не может к ней прикоснуться, она летит мимо его рук, как ветер. И при каждом ее появлении у меня сердце замирало, как будто я сама была Джеймсом. Ну нельзя было в нее не влюбиться, она была такой прелестной, такой беспечной и легкой, такой юной - даже рядом с сестрами-сильфидами она казалась поразительно юной. И танцевала она изумительно. Возможно, были технические погрешности, возможно, не все получилось идеально, и в одном месте (второй акт, после па-де-де, когда она пересекала сцену в grand jete) она немного поскользнулась, но справилась, не растерялась. А еще она чудесно мимировала - очень четко, очень точно и осмысленно, не смазывая пантомиму, просто наслаждение было смотреть на ее "говорящие" руки. И умирала так трогательно, прощалась с Джеймсом, и когда он прижимал к губам ее руки, она склонялась и в отчаянии приникала щекой к его волосам, в последний раз ощущала живое тепло перед смертью. И еще - она душераздирающе, как птичка из сетей, рвалась из шарфа, которым опутал ее Джеймс, и из его объятий, она чувствовала, что его прикосновения смертельны, может быть, более ядовиты, чем сам шарф, но ничего не могла поделать, вырывалась, когда уже было слишком поздно.
Джеймс Дмитрия Гуданова затмил для меня Джеймса Вячеслава Лопатина. Это не в обиду Лопатину, он тоже очень хорош Джеймсом, но Джеймс Гуданова кажется мне интереснее как образ: он более меланхоличен, странен, печален, хоть в первом акте изо всех сил старается не выделяться, вести себя "как все". Так что чудится, будто и на Эффи он женится, чтобы быть таким, как все, потому что надо, иначе неприлично, все нормальные люди женятся. И когда, просыпаясь, он видит сильфиду, он даже не кажется чересчур пораженным, нет, он как будто предчувствовал, что она появится, предчувствовал, что что-нибудь случится, что-нибудь такое, что освободит его от брака, от благополучной тихой жизни, от предначертанной судьбы. И вот эта тихая меланхолия, это смутное притворство Джеймса - роднят его, по-моему, с Джеймсами из постановки Хюббе. Этот Джеймс тоже мог бы быть скрытым гомосексуалом, не созданным для брака, но и не знающим, как иначе жить, не имеющим ни сил, ни храбрости пойти против заведенного порядка вещей. Он очень вежлив, этот Джеймс первого акта, очень сдержан и воспитан, и его резкость по отношению к Мэдж, его ревность к Гурну - не кажутся искренними, он ведет себя так, как должен вести себя, но в нем как будто нет ни настоящего раздражения, ни настоящей ревности. И лишь с Сильфидой он сбрасывает маску "хорошего мальчика", становится свободнее и счастливее - хотя его природная сдержанность, его деликатность остаются при нем. Во втором акте он как будто впервые в жизни начинает дышать, а не цедить воздух по капельке, и танцует намного легче, чем в первом акте. Сольную вариацию первого акта Гуданов станцевал очень чисто, но очень сдержанно, не пытаясь затмить Гурна, не пытаясь произвести впечатление на Эффи. Он не забывал себя в этом танце, не отдавался танцу. Во втором акте первую свою вариацию в па-де-де он тоже провел чисто, легко, но сдержанно, а потом вдруг будто понял наконец-то, почувствовал, что здесь он свободен - и вторую и третью вариации и коду станцевал самозабвенно, "полетно" и счастливо, сам - почти как сильфида.
И все равно, несмотря на эту вспышку счастья, у Гуданова получился странный Джеймс, с предчувствием неминуемой трагедии, что ли. В сцене смерти Сильфиды он как будто был и не очень удивлен, не потрясен ее смертью. Когда она, ослепшая, шла к нему, протянув руки, он смотрел на нее так, словно знал, что этим все и кончится, знал, что ему не удастся поймать свою мечту. И еще он знал, что теперь он - следующий, что жить он тоже не будет. Не было такого сокрушительного отчаяния, как у многих виденных мною Джеймсов, а только почти спокойное осознание того, что это случилось, что иначе и быть не могло. И в следующей сцене он бросал на землю свое обручальное кольцо, возвращенное Сильфидой, и вступал в последнее противостояние с Мэдж без настоящей злости, а точно поторапливая собственную смерть - и не для того, чтобы соединиться с уплывающей в небо Сильфидой, а для того, чтобы просто перестать быть, чтобы исчезнуть.
И такому Джеймсу, пожалуй, нужна была бы другая Мэдж - или другой Мэдж. Да, вот, пожалуй, этому Джеймсу очень бы подошел Мэдж в исполнении Себастьяна Клоборга - нервный, интеллигентный, хрупкий и злой. Сам Джеймс в исполнении Гуданова - тоже довольно нервный, интеллигентный, рафинированный, и не сказать чтобы злой, но и не очень добрый. Вместе они могли бы составить интересную пару. Но это из разряда несбыточных мечтаний, проще поймать сильфиду, чем осуществить такую постановку.
Ну и об остальных персонажах надо сказать пару слов. Сегодня все были в ударе, кордебалет, на который я фыркала после мартовского спектакля, был прекрасен и в первом, и во втором актах. Очаровательна была первая сильфида Дарья Хохлова, да и все остальные сильфиды тоже были сегодня сильфидами, а не истощенными скучными девицами, как в марте. Совершенно покорила меня девочка, танцевавшая с Гурном в свадебной пляске (Мария Подрядова): она с первого появления обращала на себя внимание и умилительно восхищалась Гурном, когда он танцевал свою вариацию. Прям глаз с него не сводила, улыбалась и чуть только в ладоши не хлопала. Такая душенька. Гурн тоже оказался лучше, чем я ожидала: вместо заявленного Дениса Савина (которого я видела в мартовском спектакле и не слишком высоко оценила) поставили Юрия Баранова. В "Жизели" он был не очень убедительным Илларионом, но Гурн у него получился лучше: неглупый, красивый, очень влюбленный в Эффи, по-своему очень выразительный. Правда, вариацию свою он станцевал, на мой вкус, тяжеловато. Но Гурну это простительно. А еще ему очень подходила Эффи - Анна Леонова, тоже земная, трезвая и взрослая, как он сам. Эх, все-таки роль Эффи в постановке Кобборга, по-моему, сама по себе не очень выигрышная. В постановке Хюббе и Эффи, и Гурн раскрываются лучше и интереснее. Но даже в кобборговской постановке хорошие актеры могут сделать из ролей Эффи и Гурна что-нибудь интересное. Анна Леонова очень хорошо провела финал первого акта: она не плакала картинно, а просто была полностью опустошена, почти раздавлена предательством Джеймса. И во втором акте она соглашалась выйти замуж за Гурна обреченно и безрадостно, эта свадьба свершалась против ее воли, она покорялась судьбе, предсказанной Мэдж. Когда Гурн обнимал ее, Эффи не обнимала его в ответ, ее лицо было все таким же потерянным и печальным. Правда, во время свадебного шествия она уже немного оттаяла: видно, Гурн сумел убедить ее в искренности своей любви. И еще интересно, что Анна, мать Джеймса, тоже принимавшая участие в шествии, радовалась не меньше всех остальных гостей. Может, она тайком считала, что Эффи ее Джеймсу - не пара?
Ну и наконец - Мэдж Геннадия Янина. Сегодня Янин играл очень злую Мэдж, настоящую безжалостную ведьму, с первого же взгляда проникшуюся к Джеймсу живой неприязнью. Никаким кокетством, никакой красотой тут и не пахло, это была жилистая злюка с копной седых волос, наводившая ужас на всех вокруг. И ей, этой Мэдж, нравилось, что все ее боятся и отшатываются, она упивалась этим страхом (может быть, ее еще дополнительно раздражало то, что Джеймс ее не боялся, не было в нем ни страха, ни настоящего отвращения к ней). Но должна признать, что сцену гадания Янин сегодня провел несколько небрежно: он очень смазанно, нечетко мимировал, поэтому было практически не разобрать, кому он предсказывал богатство и процветание, а кому - любовь. Но как бы то ни было, Мэдж в его исполнении откровенно наслаждалась, предсказывая Гурну и Эффи счастье - в обход Джеймса. И в целом Мэдж сегодня была хороша, Янин не забыл свои фирменные фишечки: и волшебный шарф он "варил" из старой драной тряпки, и сильфидины крылышки доставал из-за корсажа и бросал на землю в финале, и вообще присутствовал на сцене, не терялся. Но для меня его Мэдж сегодня так и не стала третьим главным персонажем, чуточку уступила Сильфиде-Шрайнер и Джеймсу-Гуданову. Интересно, поставят ли их еще раз когда-нибудь в один состав?
Ну вот, кажется, обо всем самом главном рассказала. И еще раз: Маргарита Шрайнер - изумительная Сильфида. Теперь точно буду на нее ходить. И здорово, что ее стали продвигать: она мне очень понравилась в "Пламени Парижа", она мне страшно понравилась сегодня в "Сильфиде", посмотрим, что будет дальше.
Я считаю, что дебют Шрайнер в "Сильфиде" вышел поразительно удачным. Больше того: мне кажется, это лучшая из виденных мною Сильфид в БТ. С датскими сравнивать не буду, это другое дело и другая постановка, и другая школа, но так, между нами говоря, Сильфида-Шрайнер и Джеймс-Гуданов сегодня прекрасно бы смотрелись и в постановке Хюббе. Может быть, даже лучше, чем в постановке Кобборга, более традиционной, но менее глубокой, менее драматичной. Сегодня мне даже казалось, что Шрайнер и Гуданову эта традиционная постановка чуточку узковата, что ли. Но как бы то ни было, они были прекрасны.
Маргарита Шрайнер меня покорила с первой же вариации. Это было настоящее дитя эфира - очень тоненькая, воздушная, грациозная, нежная, лукавая, лиричная, почти невесомая девочка ("о, девочка, не думая, резвясь, себя бездушной массе ты вручила" - это о ней, об этой сильфиде). Воплощенная мечта, le rêve, видение, сотканное из снов Джеймса. Она порхала, почти не касаясь земли, и чудилось, что Джеймс действительно не может ее поймать, не может к ней прикоснуться, она летит мимо его рук, как ветер. И при каждом ее появлении у меня сердце замирало, как будто я сама была Джеймсом. Ну нельзя было в нее не влюбиться, она была такой прелестной, такой беспечной и легкой, такой юной - даже рядом с сестрами-сильфидами она казалась поразительно юной. И танцевала она изумительно. Возможно, были технические погрешности, возможно, не все получилось идеально, и в одном месте (второй акт, после па-де-де, когда она пересекала сцену в grand jete) она немного поскользнулась, но справилась, не растерялась. А еще она чудесно мимировала - очень четко, очень точно и осмысленно, не смазывая пантомиму, просто наслаждение было смотреть на ее "говорящие" руки. И умирала так трогательно, прощалась с Джеймсом, и когда он прижимал к губам ее руки, она склонялась и в отчаянии приникала щекой к его волосам, в последний раз ощущала живое тепло перед смертью. И еще - она душераздирающе, как птичка из сетей, рвалась из шарфа, которым опутал ее Джеймс, и из его объятий, она чувствовала, что его прикосновения смертельны, может быть, более ядовиты, чем сам шарф, но ничего не могла поделать, вырывалась, когда уже было слишком поздно.
Джеймс Дмитрия Гуданова затмил для меня Джеймса Вячеслава Лопатина. Это не в обиду Лопатину, он тоже очень хорош Джеймсом, но Джеймс Гуданова кажется мне интереснее как образ: он более меланхоличен, странен, печален, хоть в первом акте изо всех сил старается не выделяться, вести себя "как все". Так что чудится, будто и на Эффи он женится, чтобы быть таким, как все, потому что надо, иначе неприлично, все нормальные люди женятся. И когда, просыпаясь, он видит сильфиду, он даже не кажется чересчур пораженным, нет, он как будто предчувствовал, что она появится, предчувствовал, что что-нибудь случится, что-нибудь такое, что освободит его от брака, от благополучной тихой жизни, от предначертанной судьбы. И вот эта тихая меланхолия, это смутное притворство Джеймса - роднят его, по-моему, с Джеймсами из постановки Хюббе. Этот Джеймс тоже мог бы быть скрытым гомосексуалом, не созданным для брака, но и не знающим, как иначе жить, не имеющим ни сил, ни храбрости пойти против заведенного порядка вещей. Он очень вежлив, этот Джеймс первого акта, очень сдержан и воспитан, и его резкость по отношению к Мэдж, его ревность к Гурну - не кажутся искренними, он ведет себя так, как должен вести себя, но в нем как будто нет ни настоящего раздражения, ни настоящей ревности. И лишь с Сильфидой он сбрасывает маску "хорошего мальчика", становится свободнее и счастливее - хотя его природная сдержанность, его деликатность остаются при нем. Во втором акте он как будто впервые в жизни начинает дышать, а не цедить воздух по капельке, и танцует намного легче, чем в первом акте. Сольную вариацию первого акта Гуданов станцевал очень чисто, но очень сдержанно, не пытаясь затмить Гурна, не пытаясь произвести впечатление на Эффи. Он не забывал себя в этом танце, не отдавался танцу. Во втором акте первую свою вариацию в па-де-де он тоже провел чисто, легко, но сдержанно, а потом вдруг будто понял наконец-то, почувствовал, что здесь он свободен - и вторую и третью вариации и коду станцевал самозабвенно, "полетно" и счастливо, сам - почти как сильфида.
И все равно, несмотря на эту вспышку счастья, у Гуданова получился странный Джеймс, с предчувствием неминуемой трагедии, что ли. В сцене смерти Сильфиды он как будто был и не очень удивлен, не потрясен ее смертью. Когда она, ослепшая, шла к нему, протянув руки, он смотрел на нее так, словно знал, что этим все и кончится, знал, что ему не удастся поймать свою мечту. И еще он знал, что теперь он - следующий, что жить он тоже не будет. Не было такого сокрушительного отчаяния, как у многих виденных мною Джеймсов, а только почти спокойное осознание того, что это случилось, что иначе и быть не могло. И в следующей сцене он бросал на землю свое обручальное кольцо, возвращенное Сильфидой, и вступал в последнее противостояние с Мэдж без настоящей злости, а точно поторапливая собственную смерть - и не для того, чтобы соединиться с уплывающей в небо Сильфидой, а для того, чтобы просто перестать быть, чтобы исчезнуть.
И такому Джеймсу, пожалуй, нужна была бы другая Мэдж - или другой Мэдж. Да, вот, пожалуй, этому Джеймсу очень бы подошел Мэдж в исполнении Себастьяна Клоборга - нервный, интеллигентный, хрупкий и злой. Сам Джеймс в исполнении Гуданова - тоже довольно нервный, интеллигентный, рафинированный, и не сказать чтобы злой, но и не очень добрый. Вместе они могли бы составить интересную пару. Но это из разряда несбыточных мечтаний, проще поймать сильфиду, чем осуществить такую постановку.
Ну и об остальных персонажах надо сказать пару слов. Сегодня все были в ударе, кордебалет, на который я фыркала после мартовского спектакля, был прекрасен и в первом, и во втором актах. Очаровательна была первая сильфида Дарья Хохлова, да и все остальные сильфиды тоже были сегодня сильфидами, а не истощенными скучными девицами, как в марте. Совершенно покорила меня девочка, танцевавшая с Гурном в свадебной пляске (Мария Подрядова): она с первого появления обращала на себя внимание и умилительно восхищалась Гурном, когда он танцевал свою вариацию. Прям глаз с него не сводила, улыбалась и чуть только в ладоши не хлопала. Такая душенька. Гурн тоже оказался лучше, чем я ожидала: вместо заявленного Дениса Савина (которого я видела в мартовском спектакле и не слишком высоко оценила) поставили Юрия Баранова. В "Жизели" он был не очень убедительным Илларионом, но Гурн у него получился лучше: неглупый, красивый, очень влюбленный в Эффи, по-своему очень выразительный. Правда, вариацию свою он станцевал, на мой вкус, тяжеловато. Но Гурну это простительно. А еще ему очень подходила Эффи - Анна Леонова, тоже земная, трезвая и взрослая, как он сам. Эх, все-таки роль Эффи в постановке Кобборга, по-моему, сама по себе не очень выигрышная. В постановке Хюббе и Эффи, и Гурн раскрываются лучше и интереснее. Но даже в кобборговской постановке хорошие актеры могут сделать из ролей Эффи и Гурна что-нибудь интересное. Анна Леонова очень хорошо провела финал первого акта: она не плакала картинно, а просто была полностью опустошена, почти раздавлена предательством Джеймса. И во втором акте она соглашалась выйти замуж за Гурна обреченно и безрадостно, эта свадьба свершалась против ее воли, она покорялась судьбе, предсказанной Мэдж. Когда Гурн обнимал ее, Эффи не обнимала его в ответ, ее лицо было все таким же потерянным и печальным. Правда, во время свадебного шествия она уже немного оттаяла: видно, Гурн сумел убедить ее в искренности своей любви. И еще интересно, что Анна, мать Джеймса, тоже принимавшая участие в шествии, радовалась не меньше всех остальных гостей. Может, она тайком считала, что Эффи ее Джеймсу - не пара?
Ну и наконец - Мэдж Геннадия Янина. Сегодня Янин играл очень злую Мэдж, настоящую безжалостную ведьму, с первого же взгляда проникшуюся к Джеймсу живой неприязнью. Никаким кокетством, никакой красотой тут и не пахло, это была жилистая злюка с копной седых волос, наводившая ужас на всех вокруг. И ей, этой Мэдж, нравилось, что все ее боятся и отшатываются, она упивалась этим страхом (может быть, ее еще дополнительно раздражало то, что Джеймс ее не боялся, не было в нем ни страха, ни настоящего отвращения к ней). Но должна признать, что сцену гадания Янин сегодня провел несколько небрежно: он очень смазанно, нечетко мимировал, поэтому было практически не разобрать, кому он предсказывал богатство и процветание, а кому - любовь. Но как бы то ни было, Мэдж в его исполнении откровенно наслаждалась, предсказывая Гурну и Эффи счастье - в обход Джеймса. И в целом Мэдж сегодня была хороша, Янин не забыл свои фирменные фишечки: и волшебный шарф он "варил" из старой драной тряпки, и сильфидины крылышки доставал из-за корсажа и бросал на землю в финале, и вообще присутствовал на сцене, не терялся. Но для меня его Мэдж сегодня так и не стала третьим главным персонажем, чуточку уступила Сильфиде-Шрайнер и Джеймсу-Гуданову. Интересно, поставят ли их еще раз когда-нибудь в один состав?
Ну вот, кажется, обо всем самом главном рассказала. И еще раз: Маргарита Шрайнер - изумительная Сильфида. Теперь точно буду на нее ходить. И здорово, что ее стали продвигать: она мне очень понравилась в "Пламени Парижа", она мне страшно понравилась сегодня в "Сильфиде", посмотрим, что будет дальше.
пятница, 10 июня 2016
Живи, а то хуже будет
Из мемуаров Джона Грюна: "...I found working with Bruhn a total and unadulterated pleasure wherever we found ourselves, even though, to my shock, I experienced twinges of jealousy when Bruhn would tell me things like, "Rudik and I traveled a lot together. We saw each other constantly. For several years, we took vacations together. We had some of the best times sailing the Greek Islands. Rudik was so curious, so interested in everything. Those were wonderful years. The fact is, we were inseparable."
Ревнуй, Джонни, ревнуй.
Фотография - честно отсканирована моими лилейными кривыми ручками. 1964 год, Рудольф и Эрик отдыхают на греческих островах. Превью, полный размер открывается по клику.
четверг, 09 июня 2016
Живи, а то хуже будет
Продолжаю читать Грюна. Он такой экстраверт, что утомляет меня даже в книге. Страшно подумать, каков он был в жизни. При этом он безумно тщеславное кисо, кокетко и Хлестаков. Но обаятельный, этого у него не отнимешь. И временами у него случаются припадки стыдливости, и тогда он перестает описывать во всех подробностях, кого он соблазнил и кто его соблазнил. Я пролистала немножко вперед и попала - меткость у меня, как у Вацы с рогаткой, - на изумительную сцену: 1976 год, ужин Грюна тет-а-тет с Рудольфом Нуриевым. Пересказывать бесполезно, цитирую:
More time passed. More wine was consumed.
We rose from the table. Rudolf walked to his bedroom. I followed him. He threw himself on the bed, saying, "You're a shit and a cunt and a bastard. All you journalists are. You're all trying to destroy me."
"Don't be ridiculous."
"You're all trying to crucify me - you are crucifying me! Read these reviews."
He took a sheaf of newspaper clippings from his night table and hurled them at me. I stood by the bed not moving, the clippings scattered on the bed and the floor.
"Oh, to hell with it." He said. "I'm sorry. Come here. Sit by me."
"Calm down," I said, sitting down on the bed.
"I have no one to calm down with. I am alone. I am always alone. Wherever I go, I'm an intruder."
Nureyev drew very close to me. He looked up at me. The room grew still. I looked at his face. There was anger in his eyes and a hint of desire.
"Don't go," he said. "You're a shit, but don't go. Stay."
I stayed.
Черт знает почему, но хочется фэйспалмить от обоих участников этой сцены.
More time passed. More wine was consumed.
We rose from the table. Rudolf walked to his bedroom. I followed him. He threw himself on the bed, saying, "You're a shit and a cunt and a bastard. All you journalists are. You're all trying to destroy me."
"Don't be ridiculous."
"You're all trying to crucify me - you are crucifying me! Read these reviews."
He took a sheaf of newspaper clippings from his night table and hurled them at me. I stood by the bed not moving, the clippings scattered on the bed and the floor.
"Oh, to hell with it." He said. "I'm sorry. Come here. Sit by me."
"Calm down," I said, sitting down on the bed.
"I have no one to calm down with. I am alone. I am always alone. Wherever I go, I'm an intruder."
Nureyev drew very close to me. He looked up at me. The room grew still. I looked at his face. There was anger in his eyes and a hint of desire.
"Don't go," he said. "You're a shit, but don't go. Stay."
I stayed.
Черт знает почему, но хочется фэйспалмить от обоих участников этой сцены.
Живи, а то хуже будет
На АО3 кто-то оставил кудос "Экзотическим птичкам". Счастье. Значит, кто-то еще этот текст прочитал, и кому-то он понравился.
Я хотела переписать сюда, наконец, отзывы на балеты Константина из Ballet News, но у меня страшно болит голова, а настроение почему-то упало (несмотря на кудос). Так что когда-нибудь в следующий раз.
Выложу гифку с Константином из Canciones.
Я хотела переписать сюда, наконец, отзывы на балеты Константина из Ballet News, но у меня страшно болит голова, а настроение почему-то упало (несмотря на кудос). Так что когда-нибудь в следующий раз.
Выложу гифку с Константином из Canciones.
среда, 08 июня 2016
22:02
Доступ к записи ограничен
Живи, а то хуже будет
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Живи, а то хуже будет
Получила вчера мемуары Джона Грюна - того самого Джона Грюна, автора первой биографии Эрика Erik Bruhn: Danseur Noble. При беглом пролистывании там отыскалось довольно много всякого про Эрика, еще больше - про Рудольфа, в которого Грюн, по собственному признанию, был практически влюблен (и поэтому чувствовал уколы ревности, когда Эрик ему рассказывал, как в шестидесятые годы они с Рудольфом жили вместе, путешествовали вместе, отдыхали вместе и вообще были практически неразлучны). Но после пролистывания я решила, что надо не забегать вперед, а читать подряд и по порядку. И правильно сделала, потому что это потрясающе смешная книга - хоть автор и не стремился сделать ее потрясающе смешной. Но уж так получилось. Может быть, получилось именно из-за прелестно-наивного бесстыдства Грюна, вываливающего на читателя все подробности своего сексуального развития. Началось все с истории об итальянской служанке, прелестной двадцатилетней девушке, которая таскала десятилетнего Джонни по мессам, прививая ему вкус к католицизму и церковным обрядам (семья Грюна тогда жила в Италии), а по ночам приходила к Джонни в постель и "свободно/ Его ласкала как угодно/ И сладострастна, и чиста/ Во всевозможные места". Грюн о ней вспоминал с большой нежностью. Через пару лет в его жизни появился учитель музыки - очаровательный молодой человек. Так, подумала я, сейчас мне расскажут о гомосексуальном просвещении двенадцатилетнего Джонни. И как в воду глядела: Грюн с наслаждением описал свои нежные отношения с учителем музыки, причем напирал на то, что все это было очень приятно и совершенно не казалось ему чем-то предосудительным - ни тогда, ни сейчас. Ладно, кончился учитель музыки, кончилась жизнь семьи Грюна в Италии, они эмигрировали в Америку - подальше от начинавшихся и в Италии гонений на евреев (надо сказать, Грюны оказались счастливчиками: отцу Джона удалось сначала вывезти в Америку только свою жену и Джона - потому что все они были рождены не в Германии, а три старших брата Джона были вынуждены остаться в Италии, потому что они были рождены в Германии, и квота на въезд в Америку лиц, рожденных в Германии, была тогда закрыта; тем не менее, в конце концов, уже во время второй мировой, отцу Джона удалось вытащить в Америку и остальных своих сыновей; все они остались живы - и это, по-моему, почти чудо). Джон завел рассказ о своей ассимиляции и юности в Америке, и так, между делом, сообщил, что лет этак в шестнадцать-семнадцать познакомился с молодой супружеской парой - очень милыми и образованными людьми. И вот, однажды эта пара пригласила его к себе домой в гости. Так, сказала я, сейчас будет тройничок. И что бы вы думали? Да, был тройничок, описанный весьма подробно и тоже - с наслаждением. Ох, Джон, Джон... Но есть что-то ужасно трогательное в его простодушных, даже невинных рассказах о сексуальных приключениях. И мне нравится, что он не стыдится признаваться в своей бисексуальности. Кстати - перескакивая опять к Эрику - Эрика Грюн называет однозначно и определенно геем, даже не би, и говорит, что Эрик, выпив скотча (пил он, по утверждению Грюна, только скотч), с удовольствием рассказывал не только анекдоты о коллегах, но и истории о своих романах. Хотя больше всего он - опять же, по словам Грюна, - любил говорить о Рудольфе. Впрочем, и так было ясно, что Эрика скотчем не пои, дай только поболтать о "Рудике". Но Грюну еще надо было к этому привыкнуть.
Думаю, я еще напишу подробнее об Эрике в мемуарах Грюна. И пару фотографий отсканирую, там есть на что посмотреть.
Думаю, я еще напишу подробнее об Эрике в мемуарах Грюна. И пару фотографий отсканирую, там есть на что посмотреть.