Живи, а то хуже будет
Полтора часа в электричке я читала мейнерцовскую биографию Веры Волковой и не могла оторваться. Ну вот почему мне не пришло в голову купить ее раньше? Наверно, отчасти потому, что я боялась - она будет скучной. Сама по себе Волкова меня не очень интересовала, Мейнерц как биограф мне тоже не казался маст-ридным, так что в конце концов я купила эту книгу, надеясь найти там что-нибудь связанное с Эриком - даже не столько новые документы (едва ли там могло оказаться что-то, чего не было в Billedet indeni), сколько новые фотографии. И вот тут, надо сказать, ошиблась: там всего один снимок с Эриком, да и тот не самый интересный - сцена из "Жизели" с Кирстен Симоне. Я-то скорее рассчитывала найти какие-нибудь фотоматериалы с Эриком и Волковой вместе, но увы, то ли их в природе не существует, то ли Мейнерц почему-то решил не публиковать их в книге.
Но книга-то прекрасная, вот что поразительно. Не знаю, какую роль тут играет английский язык: мне не надо продираться сквозь книгу с датско-русским словарем, я могу просто читать, не напрягаясь. Может быть, это отсутствие напряжения сказывается на восприятии. Но мне кажется, дело не только в этом: а просто самому Мейнерцу как будто было в кайф писать книгу о Волковой, а вот книгу об Эрике - не то чтобы совсем не в кайф, но он его не интересовал так, как интересовала Волкова. В книге о Волковой перспектива намного шире, Мейнерц увлеченно пишет не только о ней - но и революции и Ленинграде двадцатых годов, об Акиме Волынском, философе, балетомане, менторе Волковой, о Вагановой, о парижских педагогах Преображенской и Егоровой, о Харбине и Шанхае двадцатых-тридцатых (Волкова эмигрировала в Китай и прожила там несколько лет, пока не вышла замуж за британского подданного и не уехала в Англию), о Париже второй половине тридцатых, и так далее, и так далее. И прям чувствуется, как самому Мейнерцу все это интересно, и за эту увлеченность прощаешь ему заявления о том, что Ахматовой в двадцатые-тридцатые годы "запретили писать", что имя Вера - от слова vero (faith - поясняет Мейнерц), и что среди деятелей культуры, казненных в тридцатые годы, был писатель Юрий Юркин - Юркун, конечно. Эти блошки мелкие и не портят общей картины. Главное - ну просто очень хорошая книга, много любопытной информации, все ссылки на источники даны, справочный аппарат весьма внушительный. И вот точно появляется ощущение, что книгу об Эрике Мейнерц писал скорее под заказ, а книгу о Волковой - по велению души.
А еще, а еще предисловие к английскому изданию написал Ноймайер! И среди всего прочего рассказал, как навещал в больнице Волкову незадолго до ее смерти, и она взяла обеими руками его правую руку и прижала к своему лбу, сказав: "You - do love me...". И этот жест так потряс его, что потом он вставлял его в некоторые свои балеты - как выражение абсолютной любви. Я сразу вспомнила черное па-де-де из "Дамы с камелиями" - там есть этот жест.
Но это еще не все. Ноймайер еще и вставил в предисловие отрывки из собственного дневника - в том числе цитировал летние записи 1964 года, когда он восстанавливался после операции ступни и брал классы у Волковой в Копенгагене. И вот что он написал 11 августа того года (кто бы сомневался, что я это перепишу?):
Erik Bruhn asked Volkova if he could join my class today. What a honour! He was in Copenhagen after his holiday and wanted some extra work with her. It was truly quite thrilling for me having him there... I think there is no dancer I admire more. Watching him work was like seeing Volkova's words! I remember especially the opening of the arms, shoulders and head, the noble expression of his face as he did tendu front, opening arms into third, then preparing for pirouette en dedans. Pointing à la seconde in preparation for attitude pirouette, his foot seemed pointed from somewhere just below the ribs!
Вот, оказывается, и Ноймайер Эриком восхищался, по крайней мере, в шестьдесят четвертом году. Это так мило. Ох, чую, надо будет мне задушить жабу и разориться на In Bewegung - огромный томище, посвященный Ноймайеру, нашпигованный, среди всего прочего, отрывками из его дневников и вообще прямой речью. Может, там тоже будет что-нибудь об Эрике.
Но книга-то прекрасная, вот что поразительно. Не знаю, какую роль тут играет английский язык: мне не надо продираться сквозь книгу с датско-русским словарем, я могу просто читать, не напрягаясь. Может быть, это отсутствие напряжения сказывается на восприятии. Но мне кажется, дело не только в этом: а просто самому Мейнерцу как будто было в кайф писать книгу о Волковой, а вот книгу об Эрике - не то чтобы совсем не в кайф, но он его не интересовал так, как интересовала Волкова. В книге о Волковой перспектива намного шире, Мейнерц увлеченно пишет не только о ней - но и революции и Ленинграде двадцатых годов, об Акиме Волынском, философе, балетомане, менторе Волковой, о Вагановой, о парижских педагогах Преображенской и Егоровой, о Харбине и Шанхае двадцатых-тридцатых (Волкова эмигрировала в Китай и прожила там несколько лет, пока не вышла замуж за британского подданного и не уехала в Англию), о Париже второй половине тридцатых, и так далее, и так далее. И прям чувствуется, как самому Мейнерцу все это интересно, и за эту увлеченность прощаешь ему заявления о том, что Ахматовой в двадцатые-тридцатые годы "запретили писать", что имя Вера - от слова vero (faith - поясняет Мейнерц), и что среди деятелей культуры, казненных в тридцатые годы, был писатель Юрий Юркин - Юркун, конечно. Эти блошки мелкие и не портят общей картины. Главное - ну просто очень хорошая книга, много любопытной информации, все ссылки на источники даны, справочный аппарат весьма внушительный. И вот точно появляется ощущение, что книгу об Эрике Мейнерц писал скорее под заказ, а книгу о Волковой - по велению души.
А еще, а еще предисловие к английскому изданию написал Ноймайер! И среди всего прочего рассказал, как навещал в больнице Волкову незадолго до ее смерти, и она взяла обеими руками его правую руку и прижала к своему лбу, сказав: "You - do love me...". И этот жест так потряс его, что потом он вставлял его в некоторые свои балеты - как выражение абсолютной любви. Я сразу вспомнила черное па-де-де из "Дамы с камелиями" - там есть этот жест.
Но это еще не все. Ноймайер еще и вставил в предисловие отрывки из собственного дневника - в том числе цитировал летние записи 1964 года, когда он восстанавливался после операции ступни и брал классы у Волковой в Копенгагене. И вот что он написал 11 августа того года (кто бы сомневался, что я это перепишу?):
Erik Bruhn asked Volkova if he could join my class today. What a honour! He was in Copenhagen after his holiday and wanted some extra work with her. It was truly quite thrilling for me having him there... I think there is no dancer I admire more. Watching him work was like seeing Volkova's words! I remember especially the opening of the arms, shoulders and head, the noble expression of his face as he did tendu front, opening arms into third, then preparing for pirouette en dedans. Pointing à la seconde in preparation for attitude pirouette, his foot seemed pointed from somewhere just below the ribs!
Вот, оказывается, и Ноймайер Эриком восхищался, по крайней мере, в шестьдесят четвертом году. Это так мило. Ох, чую, надо будет мне задушить жабу и разориться на In Bewegung - огромный томище, посвященный Ноймайеру, нашпигованный, среди всего прочего, отрывками из его дневников и вообще прямой речью. Может, там тоже будет что-нибудь об Эрике.
А Ноймайер - ох, он прелесть. Еще один в полку восхищающихся Эриком.))
эстонскиедатские парни-то были? Даже те, кто не парень, а дама )) И ведь все равно Ландера не вернули. Вот я теперь уже не вспомню точно: что с Ландером было не так? Он проворовался или еще какие-то темные делишки его вскрылись, кроме художественных разногласий-то? Понимаю, что могу сама поискать об этом в твоих пересказах Мейнерца, но лень-матушка и статья-гадюка, которую я должна писать (а не пишу опять, а только пытаюсь) мешают...Еще интересно, что у Ландера была действительно мощнейшая группа поддержки в лице балетных критиков. И ведь все вроде бы приличные люди - Аллен Фридеричия (автор книги о Бурнонвиле, которую на русский перевели; ты ее, кажется, читала), Свен Крэг-Якобсен...
Ну, может, балетные критики не знали (или не верили) в домогательства и прочее? Их-то Ландер не домогался! ))
А может, критики считали, что эти домогательства - типа норм и дело житейское, чо от этих девчонок, убудет, что ли? К сожалению, тоже не невозможный вариант.((
А на суровость меня всегда от этой истории тянуло - очень уж он в ней нагл, беспардонен и сексист. Приличные люди себя так с девушками не ведут! А хотя бы и с мальчиками - все равно не ведут
Но если серьезно - при всех своих недостатках Эрик не был именно как человек таким моральным садистом, каким, судя по всему, был Тюдор. И он не находил кайфа в утверждении своей власти над другими людьми, а вот Тюдор - да, находил, причем выбирал именно самых психологически уязвимых и беззащитных.
Эрик, как мы знаем, тоже был не без садистских черточек, но они у него, во-первых, изливались только на самое ближайшее окружение, проще говоря - на партнеров. А во-вторых, он все-таки был умница: умел и отслеживать их и контролировать до известного предела. А Тюдор, такое ощущение, что не только не контролировал, а попустительствовал.
У Тюдора, насколько я могу судить, вот эта тяга к моральному садизму сочеталась с сильнейшей мизогинией: немудрено, что его жертвами в первую очередь становились женщины - Уилсон, Кей... С мужчинами он, похоже, лучше себя контролировал. Ну и конечно, я соглашусь, что Эрик при всех своих закидонах все-таки лучше держал себя в руках.
Да, мизогиния - штука очень неприятная, меня она на каком-то чуть ли не физиологическом уровне отвращает от человека: знать не хочу. Может, потому и до балетов его так и не добралась: хоть это и неправильно, а личность создателя не даст о себе забыть.
Эрик был лапа - может, еще и потому, что все-таки ему больше нравилось что-то создавать из себя, пере-создавать себя, а не утверждать себя за счет других.
И еще Эрику больше нравилось грызть себя, чем окружающих.)) Конечно, окружающим от его самогрызения тоже было не очень-то легко, но все же легче, чем если бы он грыз только их.
А до тюдоровских балетов и я пока не добралась. Даже не знаю, как там с видеоверсиями, а уж о живых спектаклях пока и мечтать не приходится - у нас ничего тюдоровского не ставят. Когда-то давно, еще в начале девяностых, в Мариинке поставили его Leaves Are Fading, но, кажется, этот балет недолго продержался в репертуаре.
Я вдруг поняла, почему Эрик любил погрызть - это он чтобы курить меньше! Другие грызут карамельки, а он - себя )))
Помню, кто-то хвалил эту постановку The Leaves, то ли Гаевский, то ли еще кто...
Ой, я, право, не помню, но наверняка хвалили, все-таки это Тюдор, известная магия имени должна была сработать, даже если станцевали так себе (ну и балет был, судя по отзывам современных Тюдору критиков, не самым его сильным).