[М-ль Люсиль]

Ну что ж, наконец-то я дописала очередной пост-пересказ книги Мейнерца. Вот затягивает она, черт возьми, хочется ее пересказывать близко к тексту, а дело это небыстрое. Но мне же и торопиться некуда, я читаю потихоньку и читаю, ловлю кайф. И делюсь этим кайфом с другими, потому что - ну нельзя не поделиться, одной кайфовать не так интересно.
В прошлый раз мы остановились на том, что в мае 1950 года Эрик вернулся в Копенгаген из первой поездки в Америку, а в феврале 1951 года уволился из Королевского Датского балета. "Дело Ландера" - которое Мейнерц называет одним из самых громких скандалов двадцатого века (по-моему, он несколько преувеличивает) - начало раскручиваться, и уход Эрика был одним из первых сигналов того, что в датском балетном королевстве что-то неладно. Сам Эрик заявил, что уходит в знак протеста из-за несогласия с художественной политикой, проводимой Харалдом Ландером. Позднее он признавался, что ему самому было, в сущности, не на что жаловаться, Ландер относился к нему с симпатией, ставил его танцевать с Тони Ландер (своей молодой женой и восходящей звездой Королевского балета) и даже приглашал к себе домой. Но Эрик, как и многие его товарищи, не мог смириться с тотальным доминированием Ландера в жизни труппы, с его автократической манерой руководства, с его стремлением оградить Королевский балет от внешних влияний и контактов с зарубежным балетом. Кроме того, Ландер откровенно покровительствовал своим фавориткам, не стеснялся приставать к балеринам и был, по-видимому, нечист на руку. Эрик, правда, говорил и тогда, и позднее лишь о своем несогласии с художественными принципами Ландера, умалчивая о моральной стороне дела. Но как бы то ни было, труппа взроптала всерьез, да и не только труппа, и в конце концов Ландер был смещен и уволен в августе 1951 года. Эрик в то время был уже в Америке, в очередном турне с Балле Тиэтр: пять месяцев, семьдесят пять городов и поселений, режим переезда - ну, классический, опробованный еще Балле Рюс де Монте-Карло до и во время войны: ночь в поезде, днем представление, а ночь опять в поезде. Правда, у Эрика было не очень-то много ролей. И тогда, по воспоминаниям его коллег, его танец еще не был таким чистым, таким отточенным, каким стал позднее. Он участвовал в одном из последних оригинальных балетов Брониславы Нижинской - в "Концерте Шумана", поставленным ею специально для Балле Тиэтр (правда, критика приняла этот балет весьма сдержанно, чтоб не сказать - прохладно). Но в общем никаких особых прорывов и подъемов у него не было. Все было впереди - когда в мае 1952 года он вернулся в Копенгаген. Там больше не было Ландера - там была Вера Волкова.
Волкову пригласили в Королевский Датский балет на должность балетмейстера вскоре после смещения Ландера. Она произвела революцию в Королевском балете - и танцовщики поначалу были очень смущены: настолько непривычен был не только стиль, а сама суть ее преподавания, основополагающие технические и эстетические принципы. Она учила анализировать танец - и Эрик, ставший ее первым, любимым учеником, вспоминал, что они разговаривали дотемна после занятий, обсуждая "каждую связку, каждый мускул": "Балет, балет, балет. Техника, техника, техника, малыш". Именно благодаря Волковой Эрик отточил свою технику, стал "чистым классическим танцовщиком, danseur noble". И дело было не только в технике, а в новом понимании танца.
Но все равно дела у Эрика в Королевском Датском балете шли не совсем гладко. Датский балетный мир еще лихорадило после "дела Ландера", и многие критики, поддерживавшие Ландера, осыпали Эрика чувствительными критическими стрелами - и для того, чтобы отомстить ему самому за ту роль, которую он сыграл в низвержении Ландера, и для того, чтобы задеть Волкову (мол, нам не нужны все эти полуграмотные зарубежные специалисты, лезущие лапами в наш датский балет, да-да, пламенный привет Цискаридзе и его рассуждениям о нехороших западных людях, портящих хороший русский балет). Эрика называли абсолютно невыразительным, неспособным сыграть влюбленного (например, в балете Бурнонвиля "Народное сказание", где Эрик сыграл юнкера Ове), лишенным драматического дарования. Ситуация не улучшилась и весной 1953 года, когда Эрик впервые вышел на сцену в роли Джеймса в полной версии "Сильфиды". Критики отреагировали на его дебют довольно-таки кисло, так, например, Бёрсен из "Politiken" писал, что хоть Эрик страшно старался улыбаться и делать все как можно лучше, но у его Джеймса было "напряженное лицо, как у слуги". Танцевал он хорошо, но с драматической игрой у него действительно были большие проблемы. И сам Эрик признавал это: "Движения в танце учат так же, как язык: ты повторяешь и имитируешь. Я был очень молод, это было в 1951 году (Эрик ошибается, это было в 1953 году). Это была моя первая серьезная роль... <...> ...и я поступал, как положено хорошему мальчику: я точно повторял все, что мне говорили. Тогда у меня не было выбора...". Премьеру 10 марта 1953 года он описывал как "катастрофу": он страшно нервничал, он чувствовал себя абсолютно потерянным. Так что критики оказались, судя по всему, не так уж предвзяты, и сам Эрик признавал, что сам тогда был лишен индивидуальности - и это отразилось в его игре. Творческая неудача привела его к кризису, ставшему поворотным пунктом в его развитии. Эрик понял, что пришла пора работать над драматическим наполнением ролей, рисковать и экспериментировать. Он создавал роль Джеймса в течение двух лет, "наполнял" этот образ содержанием, обдумывал его, вживался в него. Но уже в августе 1953 года, во время гастролей в Лондоне, английская пресса отметила Эрика за роль Джеймса и похвалила - а затем подтянулась и датская пресса, тоже почуявшая, что Эрик, похоже, не так уж лишен драматического таланта, как казалось раньше.

Многобуков о Джеймсе, разрыве с Волковой, встрече с Соней Аровой, начале романа с Рэем Баррой и первой "Жизели" Эрика

Джеймс для Эрика - очень молодой человек, 18-24 лет, идеалист, мечтатель, поэт. Он пытается поймать свою мечту (не зная ранних стихов Цветаевой о том, что "нельзя мечту свою хватать руками, нельзя мечту свою держать в руках") и сделать ее живой женщиной, но проигрывает, теряет свою мечту-Сильфиду и умирает, "не в силах существовать без этой мечты, без этой иллюзии". "Никто не понимает Джеймса - ни его мать, ни его невеста, лишь наедине со своей мечтой он становится самим собой, он обретает цельность". Он выдумывает другой мир и погружается в него, он готов полностью покинуть действительность и жить только в мире, населенном его иллюзиями-сильфидами. Эрик вспоминал гораздо позднее, в восьмидесятых годах, что ему было довольно просто понять и сыграть Джеймса, потому что он тоже еще в детстве фантазировал, воображая другой мир, "выскальзывал" в него из окружающей реальности, хотя и не погружался в эти выдумки так безоглядно, как Джеймс. И не утрачивал свои мечты так, как их утратил Джеймс - попытавшийся ввести ее в реальный мир и потерявший ее навсегда, а вместе с нею - и свою жизнь.
Лондонские гастроли оказались очень успешными - и для Королевского балета в целом, и для Эрика в частности. По возвращении в Копенгаген Эрик дебютировал и в качестве хореографа, поставив маленький балет "Concertette". Казалось бы, кризис миновал, критики снова были более-менее благосклонны, перед Эриком открывались новые профессиональные возможности в Дании, но... но тут пришла беда откуда не ждали - и его отношения с Волковой начали портиться.
Эрик довольно-таки подробно описал этот новый кризис, настигший его во время выступления в "Симфонии до мажор" Баланчина. Он прекрасно знал эту партию, он ее исполнял уже не раз, и вдруг прямо посреди танца понял, что не может танцевать дальше, что ему страшно. Он не мог перестать думать и анализировать свои движения и свое тело - и оттого не мог не то что танцевать, но вообще пошевелиться. Отношения с Волковой накалились до предела, они бешено ругались друг с другом; однажды дошло до того, что Эрик обозвал Волкову сукой, а та его - идиотом-танцовщиком, да еще и швырнула в него сумочкой. Сумочка полетела обратно в Волкову, прямо ей в голову. Мда. Скандалы продолжались, Эрик рвался на волю, прочь от Волковой, прочь из Дании. "Я больше не был свободен". И в конце концов, в октябре 1954 года Эрик уехал в Америку - под предлогом лечения травмированного колена. Да и дело было не только в колене - ему самому явно требовалось успокоиться и прийти в себя.
Итак, в октябре 1954 года он приехал в Нью-Йорк. Датские врачи уверяли, что восстановление после травмы колена займет у него не менее полугода, но благодаря электротерапии Эрик вернулся в строй уже к Рождеству и принял участие в трехмесячном турне Балле Тиэтр по американским городам и весям: "Из Флориды в Сан-Франциско и в Лос-Анджелес, а оттуда в Чикаго и в Вашингтон". Он по-прежнему числился вторым солистом и получал 65 долларов в неделю, но деньги не имели значения - гораздо важнее было то, что в один месяц, проведенный в Балле Тиэтр, Эрику выпадало больше возможностей танцевать, чем во время целого сезона в Королевском Датском балете.
А еще в тот год в Америке Эрик примирился с самим собой и стал чувствовать себя свободнее, чем прежде. По его собственным словам, он научился принимать себя самого, он "был готов признать, что то, что раньше казалось мне верным, было на самом деле ошибочным". Это новое принятие себя самого, примирение с самим собой отразилось и на его работе, на его дебюте в "Жизели". "Я стал новым человеком, новым танцовщиком". Можно сказать, что эти месяцы были, наверно, одними из самых спокойных и счастливых в жизни Эрика. А еще - пусть Мейнерц не говорит об этом прямо и пусть сам Эрик не говорит об этом прямо, но все указывает на то, что Эрик, рассуждая о примирении с самим собой и о пересмотре жизненных ценностей, явно имел в виду и осознание, принятие своей гомосексуальности. Теперь гомосексуальность явно "больше не была серьезной проблемой" для Эрика. И судя по всему, так оно и осталось на протяжении всей его жизни: он вышел из шкафа и уже не возвращался туда, и совершенно не комплексовал из-за своей ориентации.
И Соне Аровой тоже пришлось принять этого "нового Эрика" и смириться с ним. Она приехала в Америку и присоединилась к Балле Тиэтр в тот год - благодаря все тому же Блевинсу Дэвису, раздобывшему для нее визу и заключившему с ней контракт. Соня и Эрик не виделись с парижского лета 1949 года (только более или менее регулярно переписывались). Их помолвка официально не была разорвана, и Соня надеялась, что им удастся восстановить прежние отношения - хотя, как выясняется, тем же летом 1949 года Эрик умудрился закрутить роман с датской танцовщицей Метте Моллеруп (Мейнерц так написал об этом, что я не сразу разобралась, когда, собственно, происходил этот роман - летом 1949 года в Париже или в 1954 году в Нью-Йорке, но все-таки нет - в 1949 году, а в 1954 у Эрика уже была совсем новая любовь; и еще - благодаря книге Грюна я окончательно разобралась с вопросом о том, была ли Соня беременна от Эрика или нет. Так вот - нет, не была. Я не знаю, то ли я не врубилась в датское сослагательное наклонение, то ли Мейнерц не врубился - в английское, но только у Грюна Соня открытым текстом говорит, что они с Эриком могли бы пожениться и завести ребенка тогда, в 1949 году, но Эрик выбрал Америку, вот и все). В Нью-Йорке Соня поняла, что их любовная связь окончена, и ни о какой свадьбе и речи быть не может. Они с Эриком не говорили о сложившейся ситуации, но Соня знала, что сделает его несчастным, если предпримет какие-либо активные действия и начнет выяснять отношения. Эрик тоже не смел завести серьезный разговор первым - и вместо этого написал Соне письмо; и лишь после этого они поговорили в открытую. Соня сказала Эрику, что он не должен чувствовать себя виноватым, что она все понимает и надеется лишь, что им удастся сохранить дружбу. Так оно, собственно говоря, и вышло, позднее Соня была одним из самых верных друзей Эрика (он вообще замечательно и крепко дружил с женщинами, мне это нравится). Но тогда, в Америке, ей было очень нелегко. А вот Эрик, по ее словам, был в то время "счастлив, прямо, просто - счастлив" (это не слова Сони, это я "Форель" цитирую). "Он преодолел свой кризис. Он очень сильно изменился: Эрик стал Эриком Бруном. Вокруг начали признавать его талант".
А еще Эрик был счастливо влюблен - в кордебалетного танцовщика Рэя Барру. Поначалу они держали свою связь в тайне, но, как известно, шила в мешке не утаишь, и в компании нет-нет да и сплетничали о них. Рэй, сын испанских иммигрантов, был младше Эрика на два года (Мейнерц пишет, что Эрику было 25, а Рэю 23, когда их роман уже вовсю развивался, но я чего-то не понимаю: ведь в 1954 году Эрику было уже 26, а Рэю, соответственно, 24 года. В общем, что-то у Мейнерца с арифметикой). Он вырос в Сан-Франциско, занимался не только балетом, но и степом, после службы в армии выступал в Балете Сан-Франциско, а потом присоединился к Балле Тиэтр. Как вспоминал сам Рэй, он красил туфли солистов, чтобы подзаработать, и во время турне 1955 года Эрик находил все новые и новые предлоги, чтобы еще раз покрасить свои туфли - и пофлиртовать с Рэем. Судя по всему, этот флирт довольно быстро перерос в роман, но поначалу они встречались украдкой, во время переездов вместе садились в конце автобуса, а еще - не передать, как меня это умилило, - переписывались. "У нас было секретное слово, - вспоминал Рэй. - Мы писали друг другу короткие записки, так, чтобы никто не узнал, что у нас роман, и оставляли их повсюду в театрах. Мы писали друг другу только "J.E.D." - jeg elsker dig" ("я тебя люблю"). Ну разве это не прелесть что такое?
Впрочем, судя по всему, Эрику довольно быстро надоело прятаться. В Денвере он предложил Рэю перейти к открытым отношениям. "'Мне кажется, нам не нужно это скрывать', - сказал он. И мы стали жить вместе в одном номере". Вообще так делали многие - без всякой романтической подоплеки, а чтобы деньги сэкономить. Ну и Эрик тоже стал прокрадываться по вечерам в номер к Рэю - с ведома всех остальных танцовщиков (они, разумеется, понимали, что тут дело отнюдь не в экономии), но без ведома гостиничных служащих. А когда весной компания вернулась в Нью-Йорк после турне, Эрик и Рэй поселились вместе в дешевом отеле на Манхэттене (сегодня на его месте раскинулся Линкольн-Центр).
А Соня была права: в Америке, да и в мире, действительно начали признавать талант Эрика. И сам Эрик считал, что произошло это в первую очередь благодаря Волковой и ее выучке. Он называл свои занятия у Волковой "банковским вкладом в миллион долларов", а возрастающее признание - "процентами" по этому вкладу. Вера Волкова открыла ему скрытые возможности его тела и его танца, способствовала развитию и актерского, и технического мастерства. И хоть Эрик помнил о пережитом кризисе - когда он буквально не мог пошевелиться, но помнил он и том, что именно благодаря обучению у Волковой он стал осознанно "управлять" своим телом, чувствовать свое тело до конца.
Мейнерц с наслаждением описывает "богоподобного" Эрика того времени. Американские коллеги-танцовщики называли его "мистер профиль". Тонкокостный, прекрасно сложенный, длинноногий, он был идеален, когда стоял неподвижно, он был совершенен, когда танцевал. Его движения были выверенными, безукоризненными - никакой шаткости или незавершенности. Арлетта Вайнрайх считала, что у него было "самые прекрасные пор-де-бра в мире. И самые красивые руки". Эрик сам говорил, что никогда не поднимает руки (не помогает себе руками), даже если очень устал (и даже если у него похмелье). Он танцевал легко, без видимых усилий, - в отличие от многих других танцовщиков, акцентировавших внимание на препарасьонах и на тех или иных сложных движениях.
Балле Тиэтр отметил свой пятнадцатилетний юбилей коротким сезоном в Метрополитен Опера (с 12 апреля по 1 мая 1955 года). В этом юбилейном сезоне принимали участие такие гест-старс (и гест-хореограф-старс), как Алисия Маркова и Антон Долин, Агнес де Милль, Энтони Тюдор и Давид Лишин, и звезды самого Балле Тиэтр - Алисия Алонсо, Игорь Юшкевич, Нора Кайе, Розелла Хайтауэр, Джонни Криза. Эрик все еще числился солистом, но во время турне значительно расширил свой репертуар, включив в него па-де-де из "Выпускного бала" и "Сиреневого сада" Тюдора и сольную партию из баланчинской "Темы с вариациями" (гораздо позже Рудольф Нуриев увидит Эрика именно в подпольной кинозаписи "Темы с вариациями" и восхитится им). 15 апреля Эрик вместе с Норой Кайе исполнил па-де-де Черного Лебедя из "Лебединого озера" - вызвав бурю восторга среди критиков. По мнению Мейнерца, именно эти восторги и подтолкнули Люсию Чейз к тому, чтобы назначить Эрика на роль Альбрехта в утреннем представлении "Жизели" 1 мая. Его партнершей должна была стать Алисия Маркова.
В контракте Игоря Юшкевича, звезды Балле Тиэтр, было специально оговорено, что он не может участвовать в утренних спектаклях. А Маркова незадолго до этого разорвала профессиональные отношения со своим старым партнером Долиным: больше они вместе не танцевали. Так что ей нужен был новый партнер - и Люсия Чейз решила дать Эрику шанс. И Эрик воспользовался этим шансом сполна.
Он никогда еще не исполнял партию Альбрехта, но у него уже был опыт выступлений с Марковой - ранее в том же сезоне они вместе танцевали в "Сильфидах" ("Шопениане"). На подготовку "Жизели" им выделили всего две репетиции: 26 и 29 апреля. Долин, тоже бывший в то время в Нью-Йорке, принял участие в одной из этих репетиций, чтобы обучить Эрика кое-каким "деталям партнерской работы во втором акте" (как позднее вспоминала Маркова), но, по словам Рэя Барры, Эрик в этой помощи не нуждался, у него уже были собственные идеи и собственное видение роли Альбрехта. Сам он говорил, что очень нервничал, работая с Марковой, "королевой" и "живой легендой" в мире балета. Но при этом он осмеливался с ней спорить и отстаивать свое мнение: так, например, он настаивал на том, чтобы в конце сцены безумия Альбрехт обнимал Жизель в тот миг, когда она умирала, а Маркова хотела, чтобы Альбрехт опускался на колени у ног мертвой Жизели. В конце концов победил Эрик. Образцом для него поначалу служил Игорь Юшкевич, но постепенно Эрик создал своего Альбрехта - и довольно-таки подробно рассказал (в "Beyond Technique"), как видит этого героя.
Альбрехт для него - более зрелый персонаж, не мечтатель, как Джеймс. Он не витает в облаках, он играет, увлекается Жизелью, но не относится к ней серьезно. Лишь после ее смерти он узнает о существовании "искренности", о которой он прежде и не догадывался. В общем-то, как я и говорила когда-то, лишь посмотрев "Жизель" с Эриком: его Альбрехт вдруг понимает, что люди действительно могут умирать от любви, что это не фигура речи. И это его преображает. Сам Эрик говорил, что Альбрехт уплачивает цену, которую не смог уплатить Джеймс, и поэтому может жить дальше - и если он выживет (значит, Эрик все-таки не был уверен в том, что Альбрехт может жить дальше), то он станет лучше, чем был. А вообще-то он готов делать то, чего от него ждут (ну, Альбрехт первого акта): он собирается жениться на своей невесте и продолжать семейные традиции. Он не собирается отказываться от всего ради Жизели.
Второй акт в понимании Эрика - это кошмар, разворачивающийся в сознании Альбрехта, "всё, чего мы боимся, всё, чего мы пытаемся избежать". И Альбрехт должен признать свою вину, принять ответственность за то, что он сделал; лишь после этого он может жить дальше. К сожалению, Мейнерц очень коротко передает все эти рассуждения Эрика, я думаю, в "Beyond Technique" все это изложено гораздо подробнее (купить ее, что ли?). Да и к тому же сложновато продираться сквозь все это на датском. Хотя в общих чертах все понятно: виллисы для Эрика - это олицетворение угрызений совести, этакие романтические Эринии, терзающие преступника. Трактовка вполне в духе Эрика.
А спектакль первого мая стал для него триумфом - и сам Эрик признавал это (как в случае с "Бурнонвилианой"), хотя сразу после спектакля он пережил настоящий панический приступ, потому что не мог вспомнить, как он танцевал, и ему казалось, что он все сделал неправильно. Он был в ужасе, он думал, что полностью провалился. Но в действительности он не то что не провалился - а можно сказать, вознесся. Публика была в диком восторге. Рэй Барра вспоминал, что народ повалил за кулисы, чтобы поздравить Эрика и сказать ему, что он был великолепен. Тед Шоун, один из основоположников современного танца в Америке, сказал, что эта "Жизель" была одним из двух самых потрясающих спектаклей, когда-либо виденных им в жизни. А Джон Мартин в своей знаменитой рецензии назвал Эрика "величайшим Альбрехтом завтрашнего дня".
Наконец, на Эрика вышли голливудские киношники, предложившие ему контракт (Мейнерц не пишет, что ответил Эрик, но судя по всему - отказался; а вообще-то у него уже было в послужном списке участие в голливудском фильме "Ганс Кристиан Андерсен" - там он появлялся на несколько минут, танцуя с Зизи Жанмер), и журналисты из "Life", хотевшие написать об Эрике большую статью. Но и тут ничего не вышло, потому что Эрику не понравилась предложенная концепция: авторы планировали сделать упор на физические, спортивные аспекты танца, а в качестве иллюстраций приложить серию фотографий Эрика на спортплощадке. По их словам, читатели "Life" могли принять балетного танцовщика только как спортсмена, никак иначе. Я думаю, они довольно дурно думали о своих читателях. Ну, а Эрик вполне ожидаемо поднял шерсть дыбом и вежливо отказался от такой чести. Ну и правильно сделал. Не надо путать туризм с эмиграцией, а балетного танцовщика - со спортсменом.
Через две недели после дебюта в "Жизели" Эрик и Рэй вместе отправились в Копенгаген. Но об этом - в другой раз, продолжение, надеюсь, следует.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn

Comments

[norakura]

Мейнерц называет одним из самых громких скандалов двадцатого века

для сонной Дании вполне возможно
очень интересно было узнать, как происходило становление и возвышение Эрика. забавно, что он был далеко не пай-мальчиком) скандалист и интриган)) но его приступы и кризисы очень волнительный биографический факт. человек постоянно жил в состоянии внутриличностного конфликта. смею предположить, что из-за этого определённая часть его травм и болезней имела психосоматический характер((
насчёт арифметических проблем Мейнерца: Эрик же октябрьский, а это почти конец календарного года, так что вполне возможно, что к тому моменту 26 ему ещё и не было.
Арова потрясающая женщина! многим следовало бы у неё поучиться.

во время турне 1955 года Эрик находил все новые и новые предлоги, чтобы еще раз покрасить свои туфли - и пофлиртовать с Рэем.

так, а это мне кое-кого напоминает, ещё одного любителя находить любые предлоги побыть с предметом страсти)) про записки и другое - просто потрясающе! вот же шпиёны))

[М-ль Люсиль]

norakura, хе-хе, ну, я бы не назвала Эрика интриганом, он не интриговал, он открыто заявлял о том, что ему не нравится - по крайней мере, в деле Ландера это было именно "не могу молчать". Да и скандалище и вправду был знатный, а еще у него, оказывается, было продолжение (это я у Грюна вычитала): когда через несколько лет администрация Королевского балета вдруг поняла, что лыжи не едут, былой блеск поугас, и решила возвратить Ландера обратно. Тут начался галдеж и лай, труппа решительно воспротивилась возвращению Ландера, администрация заявила, что тогда всех вообще уволят к чертовой матери. А тут еще и Эрик вернулся в очередной раз из Америки, с ним предыдущий худрук Королевского балета (смещенный только что ради Ландера) заключил трехлетний контракт. Ну, Эрику сказали, что все, контракта не будет, прежние договоренности не действуют, Эрик тоже возмутился... в конце концов, Ландер заявил, что ему самому этот Датский балет нафиг не сдался и никуда он не вернется. И все утихло, и с Эриком опять заключили контракт, но трясло тогда Данию знатно.))
Ну ладно, это все было потом. Простите, что-то меня повело на анекдоты.) Что касается психосоматики - ага, тот же Леннарт Пасборг, врач и друг Эрика, считал, что его язва вполне могла возникнуть на нервной почве: грыз себя Эрик, грыз и догрыз. Да и не только язва, конечно.

Арова совершенно восхитительная женщина! Чем больше читаю о ней, тем больше она мне нравится.)

так, а это мне кое-кого напоминает, ещё одного любителя находить любые предлоги побыть с предметом страсти))

Если я правильно понимаю, этот "еще один любитель" даже предлогов не искал, а просто ходил за предметом страсти хвостиком, сидел у него в гримерке и прожигал взглядом тех, кто подходил к его предмету слишком близко.))) И даже не думал скрываться. А переписка Эрика и Рэя меня саму страшно радует: это так мило и так романтично. И вот же хитрецы - ведь правильно рассудили: если писать ILY - посторонний читатель может и расшифровать, а вот что значит JED - никто нипочем не догадается.)

[norakura]

что-то меня повело на анекдоты.

М-ль Люсиль, а это очень интересные истории)) я, честно говоря, очень слабо представляю "балетную кухню" и порой совсем не понимаю, чего там постоянно всех колбасит)
так что за анекдоты спасибо отдельное))

[М-ль Люсиль]

norakura, ну, я и сама-то полный дилетант, что вычитаю, то и пересказываю.)) Но насколько я понимаю, в случае с Ландером всех колбасило из-за того, что он забрал слишком уж большую власть, зарубежных хореографов приглашал мало и неохотно, предпочитал ставить вечного Бурнонвиля или свои собственные работы, проталкивал на первые роли своих жен (хотя они обе - что Марго, что Тони - были очень талантливы, но все равно такой фаворитизм не радовал других балерин), да еще и злоупотреблял служебным положением, проще говоря - распускал руки и домогался балерин (я вычитала в другом источнике, что даже не балерин, а учениц балетной школы, что уж вообще свинство). Вот в какой-то момент терпение труппы и лопнуло. И немудрено, что, избавившись от Ландера с большим трудом, танцовщики вовсе не жаждали его возвращения.)
Ужасно рада, что анекдоты вас развлекают.)))

[norakura]

М-ль Люсиль, мне тут попалась фотография улыбашки Эрика, на всякий случай делюсь)

[М-ль Люсиль]

norakura, какая прелесть, спасибо огромное!))) Я себя чувствую Карлсоном, которому улыбается красотка из телевизора.)

[norakura]

М-ль Люсиль,

Карлсоном, которому улыбается красотка из телевизора.

есть такое это фотография с сайта Балета Канады, объявляют о награждении Erik Bruhn Prize 24 марта))

[М-ль Люсиль]

norakura, да-да, я по адресу догадалась, что это сайт NBOC.)) И так приятно видеть Эрика на фоне канадской труппы. Вот судя по всему, хорошо ему там было.)

[norakura]

М-ль Люсиль, а вы обратили внимание на имя файла? Bruhn HERO))

[М-ль Люсиль]

norakura, ну да, и совсем не удивилась!))) Главный герой Национального балета Канады и Erik Bruhn Prize.)