Живи, а то хуже будет
Сегодня сравнивала цитаты из писем Эрика Рудольфу у Каваны и у Мейнерца. Мейнерц все-таки очень странный: он никак не обозначает купюры и "сплавляет" фразы из разных абзацев (хорошо еще, что не из разных писем), делает этакую выжимку, вымарывая все лишнее. Ну хорошо, допустим, он экономит место на странице и свои нервы, и бережет читателя от лавины любовных эпистол Эрика. Но надо все же помечать, что вот тут убрана фраза, тут две фразы, тут полписьма. А то я узнаю по-датски предложение из письма, которое читала у Каваны по-английски, нахожу его в оригинале (ведь Эрик, конечно, писал Рудольфу по-английски), открываю - и понимаю, что между двумя предложениями, идущими подряд у Мейнерца, в оригинальном тексте вставлено еще сколько-то фраз, как правило - более или менее любовно-интимных. Но Мейнерц же никак эти пропуски не помечает, вопреки всем правилам хорошего тона. И незнающий читатель, не бравший в руки книгу Каваны, может решить, что Эрик, в сущности, писал Рудольфу довольно сухие и строгие письма, и непонятно, с чего сам Мейнерц называет эти письма "чувствительными". Приходится верить ему на слово, этой чувствительности в его цитатах почти и не видно.
И вообще, вот не так давно я написала в одном посте, что Мейнерц, по моим смутным ощущениям, относился с непонятной неприязнью к Константину Патсаласу, последнему партнеру Эрика, и вложил эту неприязнь в рассказ об отношениях Эрика и Константина. Теперь мне уже кажется, что Мейнерц вообще как будто... как будто стесняется гомосексуальности Эрика. И даже не столько того факта, что он был гомосексуален, сколько именно его любви к мужчинам (а не только сексуального влечения). Я не могу с уверенностью сказать, что так оно и есть, но у меня складывается такое ощущение. Разумеется, Мейнерц не может совсем обойти тему гомосексуальности Эрика - да и не обходит ее, следует отдать ему должное, и пишет о связях Эрика с мужчинами - с Рэем Баррой, с Рудольфом, с тем же Константином, - вполне открыто и спокойно. Но где-то порой проскальзывает легкая неловкость, какое-то смущение, и опять же - кажется, что Мейнерц смущается не потому, что Эрик спал с мужчинами, а потому, что он еще и влюблялся в этих мужчин. Например, начиная рассказ о связи Эрика с Рудольфом, Мейнерц, конечно, расставляет все точки по кочкам, пишет, что это была "одна из величайших любовных историй двадцатого века", приводит неизбежные слова Глена Тэтли о том, что именно с Рудольфом Эрик впервые в жизни узнал "гипнотическую, физическую, глубоко эротичную любовь", и, разумеется, упоминает о письмах Эрика Рудольфу. И вот когда он начинает рассуждать об этих письмах - что вот, мол, благодаря им можно лучше понять отношения Эрика с Рудольфом, - прямо чувствуешь, как ему неловко из-за того, что эти письма - они вот такие безудержно любовные, страстные, жалкие, захлебывающиеся, сумасшедшие, ужасно интимные. Сам Мейнерц даже называет их "тинейджерски наивными" - ну, они и вправду кажутся моложе своего автора, потому что Эрик в них дает себе волю и пишет о своих чувствах так откровенно, что дальше некуда. И складывается ощущение, что Мейнерц не ожидал, что его герой способен на такие бурные излияния любви, и так и не смог до конца это переварить. Так что цитирует он лишь самые "нейтральные" отрывки из писем Эрика, тщательно выбирает (и складывает) те строчки, где Эрик ничего не говорит о любви (судя по более полным цитатам, приведенным у Каваны, это было не так-то просто, потому что Эрик писал о своей любви длинно, подробно и безудержно). То ли Мейнерц просто не хотел выставлять на всеобщее обозрение самую интимную часть этой переписки, то ли все-таки его в самом деле немного смущала эта эпистолярная откровенность Эрика. Не знаю. Но еще раз хочется сказать спасибо Каване за то, что она без всякого смущения и совершенно спокойно цитировала в своей книге большие отрывки из писем Эрика и не вырезала из них всякую "любовную чепуху". Так что благодаря этим цитатам можно и в самом деле лучше понять и отношения Эрика с Рудольфом, и характер самого Эрика. По цитатам Мейнерца это сделать гораздо сложнее.
И вообще, вот не так давно я написала в одном посте, что Мейнерц, по моим смутным ощущениям, относился с непонятной неприязнью к Константину Патсаласу, последнему партнеру Эрика, и вложил эту неприязнь в рассказ об отношениях Эрика и Константина. Теперь мне уже кажется, что Мейнерц вообще как будто... как будто стесняется гомосексуальности Эрика. И даже не столько того факта, что он был гомосексуален, сколько именно его любви к мужчинам (а не только сексуального влечения). Я не могу с уверенностью сказать, что так оно и есть, но у меня складывается такое ощущение. Разумеется, Мейнерц не может совсем обойти тему гомосексуальности Эрика - да и не обходит ее, следует отдать ему должное, и пишет о связях Эрика с мужчинами - с Рэем Баррой, с Рудольфом, с тем же Константином, - вполне открыто и спокойно. Но где-то порой проскальзывает легкая неловкость, какое-то смущение, и опять же - кажется, что Мейнерц смущается не потому, что Эрик спал с мужчинами, а потому, что он еще и влюблялся в этих мужчин. Например, начиная рассказ о связи Эрика с Рудольфом, Мейнерц, конечно, расставляет все точки по кочкам, пишет, что это была "одна из величайших любовных историй двадцатого века", приводит неизбежные слова Глена Тэтли о том, что именно с Рудольфом Эрик впервые в жизни узнал "гипнотическую, физическую, глубоко эротичную любовь", и, разумеется, упоминает о письмах Эрика Рудольфу. И вот когда он начинает рассуждать об этих письмах - что вот, мол, благодаря им можно лучше понять отношения Эрика с Рудольфом, - прямо чувствуешь, как ему неловко из-за того, что эти письма - они вот такие безудержно любовные, страстные, жалкие, захлебывающиеся, сумасшедшие, ужасно интимные. Сам Мейнерц даже называет их "тинейджерски наивными" - ну, они и вправду кажутся моложе своего автора, потому что Эрик в них дает себе волю и пишет о своих чувствах так откровенно, что дальше некуда. И складывается ощущение, что Мейнерц не ожидал, что его герой способен на такие бурные излияния любви, и так и не смог до конца это переварить. Так что цитирует он лишь самые "нейтральные" отрывки из писем Эрика, тщательно выбирает (и складывает) те строчки, где Эрик ничего не говорит о любви (судя по более полным цитатам, приведенным у Каваны, это было не так-то просто, потому что Эрик писал о своей любви длинно, подробно и безудержно). То ли Мейнерц просто не хотел выставлять на всеобщее обозрение самую интимную часть этой переписки, то ли все-таки его в самом деле немного смущала эта эпистолярная откровенность Эрика. Не знаю. Но еще раз хочется сказать спасибо Каване за то, что она без всякого смущения и совершенно спокойно цитировала в своей книге большие отрывки из писем Эрика и не вырезала из них всякую "любовную чепуху". Так что благодаря этим цитатам можно и в самом деле лучше понять и отношения Эрика с Рудольфом, и характер самого Эрика. По цитатам Мейнерца это сделать гораздо сложнее.