Живи, а то хуже будет
Дочитала книгу Елизаветы Суриц "Артист и балетмейстер Леонид Мясин". Прекрасное исследование творчества Мясина, добавила бы "и жизни" - но как раз частным-личным подробностям Суриц уделяет внимание лишь постольку-поскольку. Поэтому лучше всего читать Суриц в пандан к Гарсия-Маркесу. Хоть я его и поругиваю за то, что он иногда слишком увлекался пересказом мемуаров Мясина, но все же он чаще, чем Суриц, пытался показать Мясина "в жизни", а не только "в творчестве". Зато у Суриц гораздо полнее рассказано о работе Мясина, представлены подробные описания его балетов - и процитированы разнообразные отклики на них. Чрезвычайно любопытное чтение. И ужасно печальное, потому что, как ни странно, в конце концов это получается история человеческой неудачи.
Как тут не позавидовать Дягилеву, который сумел вовремя умереть? Он не пережил свое дело, не пережил свою славу, он не успел устареть и стать смешным и нелепым обломком прошлого, он не дожил до тридцатых годов, до фашизма и новой войны, не ушел в тень. Мясин прожил долгую жизнь - почти восемьдесят пять лет - но умер не то чтобы в полном забвении, но в полном равнодушии балетного мира. В двадцатые и тридцатые годы он был самым известным, самым популярным хореографом в мире. В сороковые годы он, по мнению критиков, начал изживать себя. В пятидесятые, шестидесятые, семидесятые он казался балетному миру реликтом, динозавром, стариком во всех смыслах этого слова. Хуже Петипа, потому что Петипа был "старинным", а Мясин - "старомодным". И как бы он ни старался, он уже не мог не то что повторить, но даже приблизиться к успеху своих ранних постановок.
Что принесло Мясину известность? Во-первых, конечно же, постановки у Дягилева: "Полночное солнце", "Парад", "Женщины в хорошем настроении", "Треуголка", "Лавочка чудес", "Пульчинелла", "Матросы" и т.д. Во-вторых, комические, веселые, легкомысленные балеты вроде "Прекрасного Дуная" (хоть Дягилев и назвал этот балет "просто дрянью"), "Парижского веселья", "Юнион Пасифик", "Мамзель Анго". В-третьих, симфонические балеты - "Красное и черное", "Фантастическая симфония", "Предзнаменования", "Седьмая симфония", "Хореартиум". Конечно, симфонические балеты не пользовались такой популярностью, как "Треуголка" или "Прекрасный Дунай", но они стали определенной вехой в развитии балета, предвосхитили появление "симфонических" работ Баланчина. Хотя скорее всего, если сравнивать симфонические балеты Баланчина и Мясина - сравнение окажется не в пользу последних. Баланчин в своих работах отталкивался от музыки, Мясин - от зрительных образов, сегодня оформление и бутафория его симфонических балетов могут показаться нелепыми, странными, даже комическими. Но все равно, он был первым на этом пути - и сколько споров вызвал вопрос о том, можно ли вообще использовать серьезные музыкальные произведения для постановки балетов.
И почти все эти балеты, что я перечислила, были поставлены Мясиным еще до войны (кроме "Мамзель Анго", но "Мамзель Анго" все-таки не имела такого сокрушительного успеха, как "Дунай" или "Парижское веселье"). Что касается его послевоенных удач, то тут можно назвать от силы несколько работ - "Алеко" (да и то там больше хвалили оформление Шагала, чем хореографию Мясина) и, пожалуй, последний его безоговорочный триумф - "Laudes Evangelii" ("Евангельские гимны"), в котором Мясин в каком-то смысле завершил то, что было начато в так и не поставленной у Дягилева "Литургии". Но все остальное - "Дональд из Бёртенса" ("шотландский" балет, как "испанская" "Треуголка"), "Гарольд в Италии", "Ашер", "Гимн красоте" и проч. - было как будто каким-то "недокрученным" или так воспринималось. Были и еще маленькие удачи: "Художник и его модель" (музыка Жоржа Орика, либретто Бориса Кохно, которого, кстати, еще при Дягилеве Мясин сильно не любил и обзывал "бездарью"), хореографическая часть спектакля "Марио и волшебник" (постановка Висконти), да и в конце концов, партия Башмачника в "Красных башмачках" (кстати, что интересно, Суриц рассказывает об этом фильме достаточно сжато - и вовсе не упоминает о том, что Мясин сыграл там не только Башмачника, но и Гришу Любова, проявив свои отменные актерские и драматические способности). Но к сожалению, эти удачи не могли перекрыть огромных неудач. А самым большим провалом стал Международный балетный фестиваль 1960 года в Нерви, на который Мясин был приглашен в качестве художественного руководителя. Он вложил туда безумно много сил и денег, он создал балетную труппу "Европейский балет Нерви" и встал в ее главе, он восстановил специально для фестиваля фокинскую "Шахерезаду" и свои "Прекрасный Дунай" и "Хореартиум", он поставил "Бал воров", "Севильского цирюльника" (оперу-балет по принципу "Золотого петушка" у Дягилева: певцы поют, танцовщики разыгрывают действо), масштабную "Человеческую комедию" (по "Декамерону"). Он думал, что станет устраивать эти фестивали из года в год, что станет постоянным руководителем своей собственной труппы (это всегда было мечтой Мясина), он думал, что сделает Нерви центром искусств (как Дягилев когда-то мечтал сделать таким центром искусств - Монте-Карло). И все это разлетелось вдребезги. "Человеческая комедия" не имела успеха, а критик Клайв Барнс даже написал резко: "Посмотрев "Человеческую комедию" и вспоминая другие постановки Мясина за прошедшие двадцать лет, я вынужден констатировать, что в настоящее время он сохранил лишь ремесленные навыки". "Бал воров" тоже получил очень смешанные и в целом кислые отзывы. О проведении фестиваля в следующем году не могло быть и речи - из-за огромного денежного дефицита. Труппа "Европейский балет Нерви" распалась, репутации Мясина был нанесен серьезный удар. И его балеты в Нерви фактически стали его последней значительной новой работой. Потом он занимался разве что восстановлением своих старых работ - и лишь время от времени создавал что-то новое. Так, например, в 1966 году в Ла Скала он, с разрешения Брониславы Нижинской, создал свою версию "Свадебки". Вот так, пятьдесят лет спустя, сбылась его мечта, о которой он писал в 16 году из Бостона: "Кроме того, у меня уже есть другая работа - балет "Свадебка", который теперь кончает Стравинский. Это бесконечно интересно и близко, и я буду на небе, если мне удастся сделать это хорошо. Музыка совершенно замечательная...". Но я не знаю, сохранились ли видеозаписи мясинской версии "Свадебки" - и как на нее откликнулись критики и зрители.
Он занимался преподаванием, разрабатывал свою теорию танца, писал мемуары, изданные в 1968 году, ставил экспериментальные балеты (так никогда и не перенесенные на сцену) с молодыми танцовщиками. Так в 1977 году он поставил па-де-де "Непостоянный любовник" для певицы Арианы Сзонки и танцовщицы Сьюзан Гьелиотти-Форд. Как вспоминала потом Сзонка, "это было па-де-де для двух женщин, которые могли быть любовницами или подругами...". Из-за финансовых проблем он был вынужден частично распродать свою коллекцию картин. Умер он 15 марта 1979 года, в больнице, в полном одиночестве.
"Артист, фанатик, эгоцентрик", - так сказал о нем Милорад Мишкович (работавший с ним как раз во время фестиваля в Нерви). Замкнутый на все замки, перекрученный внутри, очень страстный, но обуздывавший эти страсти, как монах. Нелюдимый, отстраненный, жесткий, упрямый, властный и, без сомнения, очень самолюбивый. Наверняка он очень переживал свою "потерю позиций" в послевоенном балете - не говоря уж о конфликтах с балетными труппами в Америке (сначала с "Русским балетом Монте-Карло", потом с "Балле Тиэтр") и о неудачных попытках создать собственную труппу (после ухода из "Балле Тиэтр" в 1945 году он сформировал гастрольную труппу "Ballets Russes Highlights", но два сезона гастролей принесли Мясину лишь убытки). Но все переживания держал при себе. Если вдуматься, он ни с кем не был близок - ни с женщинами, ни с коллегами, ни с собственными детьми. И смерть в одиночестве выглядит вполне логичным завершением его жизни.
И все-таки хочется напоследок сказать что-нибудь хорошее и жизнеутверждающее. Вот, как бы то ни было, балеты Мясина восстанавливают - и некоторые восстанавливают очень хорошо. И книги о нем пишут. И не забывают его, и есть видеозаписи его балетов (частично он сам и снимал их, и ленты хранятся в его архиве), и можно услышать его голос в тех же "Красных башмачках". И еще - каким бы отстраненным и нелюдимым он ни был, но в 1937 году он все-таки пригласил Юрия Зорича к себе на остров на целых два месяца.
И чем больше я читаю о Мясине, тем сильнее я понимаю, что это было, черт побери, чем-то из ряда вон выходящим. Все-таки чем-то Зорич его привлекал. Потому что вообще-то это было совсем не в духе Мясина - приглашать кого бы то ни было на свою территорию на такой продолжительный срок. И Зорич ему отплатил - написал о нем так приязненно, как, пожалуй, никто больше и не писал. И это тоже очень трогательно и позитивно. Вот.
Как тут не позавидовать Дягилеву, который сумел вовремя умереть? Он не пережил свое дело, не пережил свою славу, он не успел устареть и стать смешным и нелепым обломком прошлого, он не дожил до тридцатых годов, до фашизма и новой войны, не ушел в тень. Мясин прожил долгую жизнь - почти восемьдесят пять лет - но умер не то чтобы в полном забвении, но в полном равнодушии балетного мира. В двадцатые и тридцатые годы он был самым известным, самым популярным хореографом в мире. В сороковые годы он, по мнению критиков, начал изживать себя. В пятидесятые, шестидесятые, семидесятые он казался балетному миру реликтом, динозавром, стариком во всех смыслах этого слова. Хуже Петипа, потому что Петипа был "старинным", а Мясин - "старомодным". И как бы он ни старался, он уже не мог не то что повторить, но даже приблизиться к успеху своих ранних постановок.
Что принесло Мясину известность? Во-первых, конечно же, постановки у Дягилева: "Полночное солнце", "Парад", "Женщины в хорошем настроении", "Треуголка", "Лавочка чудес", "Пульчинелла", "Матросы" и т.д. Во-вторых, комические, веселые, легкомысленные балеты вроде "Прекрасного Дуная" (хоть Дягилев и назвал этот балет "просто дрянью"), "Парижского веселья", "Юнион Пасифик", "Мамзель Анго". В-третьих, симфонические балеты - "Красное и черное", "Фантастическая симфония", "Предзнаменования", "Седьмая симфония", "Хореартиум". Конечно, симфонические балеты не пользовались такой популярностью, как "Треуголка" или "Прекрасный Дунай", но они стали определенной вехой в развитии балета, предвосхитили появление "симфонических" работ Баланчина. Хотя скорее всего, если сравнивать симфонические балеты Баланчина и Мясина - сравнение окажется не в пользу последних. Баланчин в своих работах отталкивался от музыки, Мясин - от зрительных образов, сегодня оформление и бутафория его симфонических балетов могут показаться нелепыми, странными, даже комическими. Но все равно, он был первым на этом пути - и сколько споров вызвал вопрос о том, можно ли вообще использовать серьезные музыкальные произведения для постановки балетов.
И почти все эти балеты, что я перечислила, были поставлены Мясиным еще до войны (кроме "Мамзель Анго", но "Мамзель Анго" все-таки не имела такого сокрушительного успеха, как "Дунай" или "Парижское веселье"). Что касается его послевоенных удач, то тут можно назвать от силы несколько работ - "Алеко" (да и то там больше хвалили оформление Шагала, чем хореографию Мясина) и, пожалуй, последний его безоговорочный триумф - "Laudes Evangelii" ("Евангельские гимны"), в котором Мясин в каком-то смысле завершил то, что было начато в так и не поставленной у Дягилева "Литургии". Но все остальное - "Дональд из Бёртенса" ("шотландский" балет, как "испанская" "Треуголка"), "Гарольд в Италии", "Ашер", "Гимн красоте" и проч. - было как будто каким-то "недокрученным" или так воспринималось. Были и еще маленькие удачи: "Художник и его модель" (музыка Жоржа Орика, либретто Бориса Кохно, которого, кстати, еще при Дягилеве Мясин сильно не любил и обзывал "бездарью"), хореографическая часть спектакля "Марио и волшебник" (постановка Висконти), да и в конце концов, партия Башмачника в "Красных башмачках" (кстати, что интересно, Суриц рассказывает об этом фильме достаточно сжато - и вовсе не упоминает о том, что Мясин сыграл там не только Башмачника, но и Гришу Любова, проявив свои отменные актерские и драматические способности). Но к сожалению, эти удачи не могли перекрыть огромных неудач. А самым большим провалом стал Международный балетный фестиваль 1960 года в Нерви, на который Мясин был приглашен в качестве художественного руководителя. Он вложил туда безумно много сил и денег, он создал балетную труппу "Европейский балет Нерви" и встал в ее главе, он восстановил специально для фестиваля фокинскую "Шахерезаду" и свои "Прекрасный Дунай" и "Хореартиум", он поставил "Бал воров", "Севильского цирюльника" (оперу-балет по принципу "Золотого петушка" у Дягилева: певцы поют, танцовщики разыгрывают действо), масштабную "Человеческую комедию" (по "Декамерону"). Он думал, что станет устраивать эти фестивали из года в год, что станет постоянным руководителем своей собственной труппы (это всегда было мечтой Мясина), он думал, что сделает Нерви центром искусств (как Дягилев когда-то мечтал сделать таким центром искусств - Монте-Карло). И все это разлетелось вдребезги. "Человеческая комедия" не имела успеха, а критик Клайв Барнс даже написал резко: "Посмотрев "Человеческую комедию" и вспоминая другие постановки Мясина за прошедшие двадцать лет, я вынужден констатировать, что в настоящее время он сохранил лишь ремесленные навыки". "Бал воров" тоже получил очень смешанные и в целом кислые отзывы. О проведении фестиваля в следующем году не могло быть и речи - из-за огромного денежного дефицита. Труппа "Европейский балет Нерви" распалась, репутации Мясина был нанесен серьезный удар. И его балеты в Нерви фактически стали его последней значительной новой работой. Потом он занимался разве что восстановлением своих старых работ - и лишь время от времени создавал что-то новое. Так, например, в 1966 году в Ла Скала он, с разрешения Брониславы Нижинской, создал свою версию "Свадебки". Вот так, пятьдесят лет спустя, сбылась его мечта, о которой он писал в 16 году из Бостона: "Кроме того, у меня уже есть другая работа - балет "Свадебка", который теперь кончает Стравинский. Это бесконечно интересно и близко, и я буду на небе, если мне удастся сделать это хорошо. Музыка совершенно замечательная...". Но я не знаю, сохранились ли видеозаписи мясинской версии "Свадебки" - и как на нее откликнулись критики и зрители.
Он занимался преподаванием, разрабатывал свою теорию танца, писал мемуары, изданные в 1968 году, ставил экспериментальные балеты (так никогда и не перенесенные на сцену) с молодыми танцовщиками. Так в 1977 году он поставил па-де-де "Непостоянный любовник" для певицы Арианы Сзонки и танцовщицы Сьюзан Гьелиотти-Форд. Как вспоминала потом Сзонка, "это было па-де-де для двух женщин, которые могли быть любовницами или подругами...". Из-за финансовых проблем он был вынужден частично распродать свою коллекцию картин. Умер он 15 марта 1979 года, в больнице, в полном одиночестве.
"Артист, фанатик, эгоцентрик", - так сказал о нем Милорад Мишкович (работавший с ним как раз во время фестиваля в Нерви). Замкнутый на все замки, перекрученный внутри, очень страстный, но обуздывавший эти страсти, как монах. Нелюдимый, отстраненный, жесткий, упрямый, властный и, без сомнения, очень самолюбивый. Наверняка он очень переживал свою "потерю позиций" в послевоенном балете - не говоря уж о конфликтах с балетными труппами в Америке (сначала с "Русским балетом Монте-Карло", потом с "Балле Тиэтр") и о неудачных попытках создать собственную труппу (после ухода из "Балле Тиэтр" в 1945 году он сформировал гастрольную труппу "Ballets Russes Highlights", но два сезона гастролей принесли Мясину лишь убытки). Но все переживания держал при себе. Если вдуматься, он ни с кем не был близок - ни с женщинами, ни с коллегами, ни с собственными детьми. И смерть в одиночестве выглядит вполне логичным завершением его жизни.
И все-таки хочется напоследок сказать что-нибудь хорошее и жизнеутверждающее. Вот, как бы то ни было, балеты Мясина восстанавливают - и некоторые восстанавливают очень хорошо. И книги о нем пишут. И не забывают его, и есть видеозаписи его балетов (частично он сам и снимал их, и ленты хранятся в его архиве), и можно услышать его голос в тех же "Красных башмачках". И еще - каким бы отстраненным и нелюдимым он ни был, но в 1937 году он все-таки пригласил Юрия Зорича к себе на остров на целых два месяца.
И чем больше я читаю о Мясине, тем сильнее я понимаю, что это было, черт побери, чем-то из ряда вон выходящим. Все-таки чем-то Зорич его привлекал. Потому что вообще-то это было совсем не в духе Мясина - приглашать кого бы то ни было на свою территорию на такой продолжительный срок. И Зорич ему отплатил - написал о нем так приязненно, как, пожалуй, никто больше и не писал. И это тоже очень трогательно и позитивно. Вот.
-
-
21.10.2014 в 14:52-
-
21.10.2014 в 15:01Да, у Мясина был рак простаты. Правда, не очень понятно, знал ли он об этом диагнозе заранее, или все выяснилось незадолго до смерти, когда он уже попал в больницу.