Живи, а то хуже будет
Когда я еще летом дочитала бакловскую биографию Дягилева, то хотела выписать оттуда очень выразительные письма Долина и Лифаря, написанные в конце 1928 - начале 1929 года. Но закрутилась, забегалась, все было некогда, а сейчас хочется что-нибудь о них написать, а в голове ничего нет, да и некогда сочинять большой пост о чем бы то ни было. Вот тут, кажется, эти письма и пригодятся. Только я их переводить не стану, потому что мне лень - и потому что они в переводе много потеряют. Лучше уж читать в оригинале и наслаждаться.
Итак, письмо первое - от 25 декабря 1928 года. Патрик Долин пишет Дягилеву из Парижа (по-английски):
With very great sincerity I write this letter to you.
First please do not misunderstand... nothing I want more in life, shall always want, but realize now it is impossible would be once again to be guided in my career by you and to dance under your leadership. I am not to proud to admit this... I beg you to receive me alone where surely we can talk... & shake hands.
This letter is so difficult to write. I am afraid to make it too impressive, yet I want you to know how much it would mean to me to once again have the pleasure & honour to say friend. Please do not refuse.
Дягилев и Долин встретились в Париже либо на встрече нового года, либо на четвертом (и последнем) спектакле Русских балетов в Опера - 3 января 1929 года. Вскоре Долин написал Дягилеву еще одно выразительное письмо.
Письмо второе - от 5 января 1929 года:
I take this opportunity, having had the pleasure & occasion to meet you again, in writing to you. My reason being to ask you if there is the possibility of again entering your company. I feel that maybe there is at this moment a chance that could be realized as Massine having again left the company, there are surely certain roles I could dance, as I have of course no desire to intrude on the position of Lifar who I admire intensely & hav[e] a sincere feeling of friendship.
The conditions are not a factor that need be discussed or that difficulties need arise.
Очень забавно читать эти письма и вспоминать выдержки из последней автобиографии Долина, где он описывал возвращение в Русские балеты так, будто сам Дягилев очень упрашивал его вернуться (а еще просил "быть милым в Монте-Карло" и чуть только не затащил Долина в номера, чтобы вспомнить прошлое, но Долин в последний момент выскочил из такси и удрал). Вот что Долин, что Мясин - если верить им, так получается, что Дягилев, как те мыши, приползал к ним на коленях... и говорил то одному, то другому: "Вылезай из-под кровати, подлый трус". А они еще думали три раза, прежде чем принять его предложение. Но вот почитаешь письма Долина - и начинаешь сомневаться в том, что он такой мог бегать от Дягилева, даже если б тот и вправду предложил Патрику "вспомнить прошлое". Уж очень Патрику хотелось любой ценой попасть обратно под дягилевское крылышко. "Возьмите меня, я очень легкий".
Но хоть Долин и не претендовал на место Лифаря в труппе и в жизни Дягилева, сам Лифарь почуял бесовщину и устроил целое представление, написав добрейшему Корибут-Кубитовичу трагическое письмо из Бордо. Бакл его цитирует - естественно, по-английски, используя лондонское издание книги Лифаря "Serge Diaghilev" 1940 года. В русском издании "С Дягилевым" это письмо приведено по-русски, так сказать, в оригинале. Так что я, пожалуй, перепишу отрывки из оригинала - но те, что были приведены у Бакла (в "С Дягилевым" письмо напечатано почти полностью). Оцените стиль и слог.
Письмо третье - от 13 февраля 1929 года:
То грустное, о чем я Вам писал три дня тому назад и что неясно бродило во мне последнее время, оказалось предчувствием. Бессознательное "нутро" мое, никогда меня не обманывающее, мое скрытое и большое, большее, чем я сам, чем мое сознание и понимание, ждало себе горечи и обиды - и горечь, и обида пришли и убили меня, убили мое существование и последнее - мою веру в нашу семью, которая строилась годами и которая теперь в одну минуту рухнула. Я потерял друзей и вижу теперь, что их никогда и не было...
"Что же случилось? - спрашивает Бакл, обрывая цитату. И сам же и объясняет читателю: - Долин подписал контракт".
Не оскорбленное самолюбие [продолжает Лифарь], не обуявшая меня гордыня говорит во мне, а другие два чувства, которые так жестоко, так грубо задеты приглашением "англичанина". Разбита не моя гордыня, а моя гордость, гордость моего высшего "я" - главная сила, толкавшая меня на искания, на достижения, на создание, на героические шаги в искусстве, на большой труд, который позволял мне вести Русский балет своими слабыми силенками, когда не было других больших артистов (как сезоны без Мясина, без Идзиковского, без Славинского, без Долина и Вильтзака). Вы знаете - и они должны это знать и знают, но не хотят знать, не хотят помнить, - что я всего себя отдавал Русскому балету. Вы помните, как я не задумываясь - только для того, чтобы не подводить Русский балет, - со сломанными ногами выступил в "Зефире и Флоре"...
Читаешь все это - и рука прилипает к лицу. Ох уж этот Сержинька! А Бакл еще и любезно напоминает читателю, что на самом-то деле Лифарь тогда не сломал обе ноги, а вывихнул одну ногу. Тоже неприятно и травматично, но не так душераздирающе. Бедному Пафке пришлось читать все эти излияния и, без сомнения, что-то на них отвечать. Но уже через несколько дней Лифарь вернулся в Париж и впился в брошенную косточку - принялся репетировать "Байку о Лисе" Стравинского (Дягилев разумно попытался его утешить, предоставив ему возможность похореографировать самостоятельно). И кризис более-менее миновал. Ведь к счастью, Лифарь тогда и не подозревал о новой и последней любви Дягилева - Игоре Маркевиче (или, по крайней мере, не подозревал, как далеко уже Дягилев зашел в этой любви). Иначе - нет сомнений - на Пафку обрушился бы целый поток трагических посланий, и Пафка мог запросто в нем утонуть.
Итак, письмо первое - от 25 декабря 1928 года. Патрик Долин пишет Дягилеву из Парижа (по-английски):
With very great sincerity I write this letter to you.
First please do not misunderstand... nothing I want more in life, shall always want, but realize now it is impossible would be once again to be guided in my career by you and to dance under your leadership. I am not to proud to admit this... I beg you to receive me alone where surely we can talk... & shake hands.
This letter is so difficult to write. I am afraid to make it too impressive, yet I want you to know how much it would mean to me to once again have the pleasure & honour to say friend. Please do not refuse.
Patrick
Дягилев и Долин встретились в Париже либо на встрече нового года, либо на четвертом (и последнем) спектакле Русских балетов в Опера - 3 января 1929 года. Вскоре Долин написал Дягилеву еще одно выразительное письмо.
Письмо второе - от 5 января 1929 года:
I take this opportunity, having had the pleasure & occasion to meet you again, in writing to you. My reason being to ask you if there is the possibility of again entering your company. I feel that maybe there is at this moment a chance that could be realized as Massine having again left the company, there are surely certain roles I could dance, as I have of course no desire to intrude on the position of Lifar who I admire intensely & hav[e] a sincere feeling of friendship.
The conditions are not a factor that need be discussed or that difficulties need arise.
Очень забавно читать эти письма и вспоминать выдержки из последней автобиографии Долина, где он описывал возвращение в Русские балеты так, будто сам Дягилев очень упрашивал его вернуться (а еще просил "быть милым в Монте-Карло" и чуть только не затащил Долина в номера, чтобы вспомнить прошлое, но Долин в последний момент выскочил из такси и удрал). Вот что Долин, что Мясин - если верить им, так получается, что Дягилев, как те мыши, приползал к ним на коленях... и говорил то одному, то другому: "Вылезай из-под кровати, подлый трус". А они еще думали три раза, прежде чем принять его предложение. Но вот почитаешь письма Долина - и начинаешь сомневаться в том, что он такой мог бегать от Дягилева, даже если б тот и вправду предложил Патрику "вспомнить прошлое". Уж очень Патрику хотелось любой ценой попасть обратно под дягилевское крылышко. "Возьмите меня, я очень легкий".
Но хоть Долин и не претендовал на место Лифаря в труппе и в жизни Дягилева, сам Лифарь почуял бесовщину и устроил целое представление, написав добрейшему Корибут-Кубитовичу трагическое письмо из Бордо. Бакл его цитирует - естественно, по-английски, используя лондонское издание книги Лифаря "Serge Diaghilev" 1940 года. В русском издании "С Дягилевым" это письмо приведено по-русски, так сказать, в оригинале. Так что я, пожалуй, перепишу отрывки из оригинала - но те, что были приведены у Бакла (в "С Дягилевым" письмо напечатано почти полностью). Оцените стиль и слог.
Письмо третье - от 13 февраля 1929 года:
То грустное, о чем я Вам писал три дня тому назад и что неясно бродило во мне последнее время, оказалось предчувствием. Бессознательное "нутро" мое, никогда меня не обманывающее, мое скрытое и большое, большее, чем я сам, чем мое сознание и понимание, ждало себе горечи и обиды - и горечь, и обида пришли и убили меня, убили мое существование и последнее - мою веру в нашу семью, которая строилась годами и которая теперь в одну минуту рухнула. Я потерял друзей и вижу теперь, что их никогда и не было...
"Что же случилось? - спрашивает Бакл, обрывая цитату. И сам же и объясняет читателю: - Долин подписал контракт".
Не оскорбленное самолюбие [продолжает Лифарь], не обуявшая меня гордыня говорит во мне, а другие два чувства, которые так жестоко, так грубо задеты приглашением "англичанина". Разбита не моя гордыня, а моя гордость, гордость моего высшего "я" - главная сила, толкавшая меня на искания, на достижения, на создание, на героические шаги в искусстве, на большой труд, который позволял мне вести Русский балет своими слабыми силенками, когда не было других больших артистов (как сезоны без Мясина, без Идзиковского, без Славинского, без Долина и Вильтзака). Вы знаете - и они должны это знать и знают, но не хотят знать, не хотят помнить, - что я всего себя отдавал Русскому балету. Вы помните, как я не задумываясь - только для того, чтобы не подводить Русский балет, - со сломанными ногами выступил в "Зефире и Флоре"...
Читаешь все это - и рука прилипает к лицу. Ох уж этот Сержинька! А Бакл еще и любезно напоминает читателю, что на самом-то деле Лифарь тогда не сломал обе ноги, а вывихнул одну ногу. Тоже неприятно и травматично, но не так душераздирающе. Бедному Пафке пришлось читать все эти излияния и, без сомнения, что-то на них отвечать. Но уже через несколько дней Лифарь вернулся в Париж и впился в брошенную косточку - принялся репетировать "Байку о Лисе" Стравинского (Дягилев разумно попытался его утешить, предоставив ему возможность похореографировать самостоятельно). И кризис более-менее миновал. Ведь к счастью, Лифарь тогда и не подозревал о новой и последней любви Дягилева - Игоре Маркевиче (или, по крайней мере, не подозревал, как далеко уже Дягилев зашел в этой любви). Иначе - нет сомнений - на Пафку обрушился бы целый поток трагических посланий, и Пафка мог запросто в нем утонуть.
А меня еще очень радуют письма Долина. Ух, какой подлиза и пролаза, такого действительно проще было взять обратно, чем отказать.)
Ну, у Дягилева к назойливым просителям был иммунитет, так что хорошо, что Долин ему все-таки самому понадобился. А Патрик, конечно, попрошайка еще тот - чему и не поверишь, если читать только его книги.
Ну да, в своих книгах Патрик, конечно, не рассказывает читателю, как он умел и любил канючить - и получать свое. Делает вид, будто его заваливали предложениями и приглашениями, а он знай себе ходил и выбирал. Но знаешь, вот я пристрастна все-таки, но даже это легкое привирание и выдавание желаемого за действительное - у него получается мило.) Обаятельный он, хоть и пройдоха, попрошайка и жулик.)
Э, да ведь они все были обаятельны - ну, не знаю насчет Вацлава и Лифаря, а Долин и Мясин на этом фронте следовали урокам самого главного обаяшки - Дягилева )
Хе-хе, а что касается Долина - ну, раз его, такого оптимистического жулика, любят и ценят, то пусть берут обратно. А он, если понадобится, может и на пальцах станцевать, и в "Свадьбе Авроры" балерину заменить, и вообще все что угодно для Сержа Павловича сделать. Ценный кадр, берите его, берите.)
Хотя с Дягилевым такие фокусы бы не прошли, конечно.))
Представила себе, как совсем еще юный Леля свистит при Дягилеве, и заумилялась бурно и даже буйно.)