Отстояла очередь в тысячу человек на сайте Королевского Датского театра и купила себе три билета на "Сильфиду" (и "Тему с вариациями") - 10, 11 и 13 февраля. Не стала мелочиться и выбрала ближний партер: в конце концов, до февраля далеко, я еще эти деньги десять раз отработаю. Теперь надо подумать, не совместить ли в самом деле поездку в Данию с поездкой в Гамбург. Там как раз пойдет блок "Жизелей", а я хочу ноймайеровскую "Жизель". И если пропущу ее в феврале, то потом придется ждать до лета. С другой стороны, есть риск, что от трех "Сильфид" я несколько обалдею и не смогу воспринять "Жизель" как следует. В общем, пока не знаю и буду думать. Но ура - теперь "Сильфида" почти точно никуда от меня не денется. Даешь мне Джеймса в черном килте, Мэджа в сером сюртуке, смертельный поцелуй и другие прелести этой постановки!
Фотография в тему - Николай Хюббе в трико. Всем любоваться.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", "La Sylphide", Royal Danish Ballet

---

Отсканировала две статьи из сентябрьского номера "After Dark" за 1968 год. Во-первых, интервью с Эриком и пару фотографий оттуда (не стала сканировать одну маленькую фотографию дурного качества и еще одну известную, которая уже есть в сети). Первый снимок - Эрик в знаменитой рубашке в цветочек, второй снимок - кадр из его "Лебединого озера" в постановке НБК, из той самой неуловимой телеверсии 1967 года. Эрик в роли принца "как-там-бишь-его-зовут", Лоис Смит - в роли Черного Лебедя, Селия Франка - в роли Черной Королевы (и ах, как она хороша!). А справа с краю видна моя любимая Вероника Теннант, я ее черные глаза везде узнаю.




И во-вторых - маленькая статья о Карле Фраччи, плюс несколько фотографий с репетиций "Жизели". Это уже идет подготовка к съемкам фильма 1969 года: тут и Карла, и Эрик, жаль, нет ни Брюса Маркса, ни Тони Ландер. Карла очаровательна, как всегда, и в репетиционном костюме она кажется еще прелестнее, чем в платье Жизели (хотя казалось бы, прелестнее уже некуда).

@темы: Erik Bruhn, Carla Fracci, "Giselle", Erik Bruhn - photos, Erik Bruhn - articles

---

 norakura, с днем рождения вас! Желаю, чтоб в вашей жизни было много хороших книг (и все они - по карману), интересных путешествий и прекрасных людей. Чтоб учеба радовала, а не доставала, и чтоб почта доставляла все посылки в срок и ничего не теряла. И вообще - чтоб все у вас было хорошо.
Ну и в качестве виртуального подарка - несколько сканов из фотоальбома "Nurejew. Bilder eines Lebens". Правда, боюсь, вы все равно все эти фотографии уже видели.))



1. Рудольф и Раймундо де Ларрен, 22 июня 1961 года.
2. Рудольф на пресс-конференции в Франкфурте-на-Майне, 22 августа 1961 года.
3. 1963 год.
4. На репетиции в Лондоне с Малколмом Сарджентом, март 1963 года.
5. В Цюрихе, 1981 год.
6. На крыше Опера Гарнье, 1986 год.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", Rudolf Nureyev, Raymundo de Larrain

---

Где-то у Лидии Чуковской (в "Записках об Анне Ахматовой", наверно) прочитала: в начале двадцатых годов Л.К. встретила в Доме искусств Марию Ватсон, невесту Надсона, переводчицу, уже совсем старушку. Ватсон что-то готовила на керосинке и "беседовала с кушаньем": "Не хочешь быть котлеткой? Будь кашкой, будь кашкой". Я повторяю это, пытаясь сотворить на дачной электроплитке рубленые куриные котлеты: они тоже не хотят быть котлетами, а хотят быть кашкой. Но получается все равно съедобно, а больше мне ничего и не надо.
Сейчас сидела на крыше террасы, курила, смотрела на закат. Сверчки трещат, облака уходят, небо чистое-чистое. Хорошо. Можно вообще-то и не курить, закат от этого хуже не станет, но я усиливаю удовольствие, хотя и понимаю, что это не очень-то полезно. Зато согревает, а то я очень мерзну по вечерам.

@темы: антисоветский роман

---

Наконец-то я собралась и посмотрела очередную "Жизель" - постановку НБК 1976 года, с Карен Кэйн и Фрэнком Аугустином. И почему я этого раньше не сделала? Отличная постановка, очень советую любителям "Жизели" обратить на нее внимание. Правда, первый акт в целом показался мне сильнее второго, но зато во втором акте были очень интересные декорации - то ли заснеженный, то ли подернутый паутиной, пугающий лес, - и очень недурные виллисы. Мирта - Надя Поттс - произвела смешанное впечатление: она невысокая, и поначалу кажется, что ей не хватает величественности (а еще у нее очень маленький прыжок, к сожалению). Но потом оказывается, что небольшой рост (и даже прыжок) настоящей Мирте не помеха: зато она прекрасно играет, у нее потрясающие, очень выразительные, жесткие руки, красивые жесты - без всякой суетливости (иногда Мирты довольно суетливо машут руками), и в общем, она создает образ хоть и маленькой, но весьма зловещей Мирты. И командует она своим кордебалетом, как генерал на поле боя. Немудрено, что высоченный Илларион (Азарос Сурмеян), попав к ней в руки, пугается до полусмерти (а затанцовывают его и вовсе до смерти).
Илларион в этой версии, кстати, тоже прекрасен. Я уже видела Сурмеяна в "Mad Shadows", в роли вполне отрицательного Ланца, и уже тогда он мне очень понравился - и как артист, и как танцовщик. И в "Жизели" он тоже не разочаровывает: это такой высокий, горбоносый, брутальный и, честно говоря, очень сексуальный Илларион. Альбрехт рядом с ним кажется чуточку анемичным - но и более безопасным, так что немудрено, что Жизель выбирает именно Альбрехта, а не эротически притягательного, но очень взрывного Иллариона. Он и вправду - порывистый, взрывной, резкий (по темпераменту, пожалуй, близок к Иллариону Брюса Маркса из "Жизели" 1969 года с Эриком и Карлой), влюбленный в Жизель, как водится, по уши. Интересно смотреть, как он все время норовит отвести ее подальше от Альбрехта, взять за руку, приобнять. Но Жизели такое внимание не по сердцу - и она норовит от Иллариона ускользнуть. Жаль, в сцене затанцовывания во втором акте Илларион собственно танцует не так уж и много, не успеваешь насладиться сполна. И есть в этой сцене что-то жутковатое - потому что не только Мирта, но и все виллисы - не очень высокие, Илларион намного выше и вроде бы сильнее их, но физическая сила и высокий рост его не спасают, он не может вырваться из круга этих невысоких хрупких женщин. (Кстати, Карен Кэйн в своих мемуарах рассказывает, что Селия Франка пригласила в свое время Сурмеяна в компанию именно из-за его высокого роста, а не только из-за танцевальных качеств. Франке позарез нужно было найти высокого партнера для Мартины ван Гамел, восходящей звезды НБК. Правда, ван Гамел довольно быстро покинула НБК, а Сурмеян остался - и компания из-за этого не прогадала. Карен, тоже довольно высокая, потом танцевала с Сурмеяном и очень тепло отзывалась о нем и как о партнере, и как о человеке.)
Вообще надо сказать, что эта "Жизель", особенно первый акт, - поразительно сильный и живой спектакль. Да, понятно, адаптированный для телеверсии, да, возможно, кое-что было изменено по сравнению со сценической версией, но все равно - я смотрела эту "Жизель", вспоминала недавно виденную "Жизель" в Стасике и думала: какой же бесцветной, малокровной, дурно скроенной кажется стасиковская версия рядом с этой старой версией НБК! В Стасике за мимированием и взаимодействием главных героев почти нет жизни, мизансцены в первом акте кое-где выстроены просто нелогично, унылое крестьянское па-де-де занимает неоправданно много места и выглядит инородным элементом, никак не встроенным в общее действо. В версии НБК па-де-де заменено па-де-катром (с Мэри Яго, Линдой Майбардьюк, Сергиу Стефанши и Томасом Шрамеком) - легким, веселым, изобретательным, прелестно станцованным и логично включенным в первый акт. И все персонажи очень живые и выразительные: в кои-то веки я увидела по-настоящему интересного герцога, отца Батильды (Чарльз Кирби), да и сама Батильда (Энн Дитчберн, хореограф "Mad Shadows") была тоже прелестна. А лучше всех - из мимических ролей - была Берта, мать Жизели. Боже, какая она чудная (ее играет Виктория Бертрам) - любящая, но и суровая маменька, пусть и балующая дочку, но иногда и спуску ей не дающая. В некоторых сценах в первом акте - там, где сталкивались Жизель, Альбрехт и Берта - мне чудились следы "Тщетной предосторожности": так и казалось, что сейчас Берта даст Жизели шлепка, бросит в Альбрехта чем-нибудь тяжелым и за ухо утащит Жизель в дом. Ну и попытается выдать ее за Иллариона (слава богу, Илларион тут не скачет верхом на зонтике!), а в результате все-таки отдаст за Альбрехта. И честное слово, вот эти неожиданно комические мотивы очень органично вплетаются в первый акт "Жизели", соответствуют общему безоблачному настроению. И сама Жизель (Карен Кэйн) - отнюдь не беззащитная былинка, а веселая влюбленная девушка, и вправду смахивающая порой на Лизу из "Тщетной". Она мне очень, очень понравилась, она прекрасна и в первом, и во втором акте. Танцует изумительно - в самом деле, она в мемуарах пишет, что всегда очень любила прыжки, поэтому ей и нравилась изобилующая прыжками партия Жизели; так оно и есть - видно, что танцует (и прыгает!) она с наслаждением. И у нее потрясающая химия с Альбрехтом (Фрэнком Аугустином): в первом акте она с ним и кокетничает, и шутливо играет в догонялки, и обнимается, и веселится искренне, как ребенок; а во втором акте - так влюбленно, так безнадежно льнет к нему и пытается защитить, сердце щемит, когда смотришь на нее. Причем, что любопытно, Альбрехт во втором акте не кажется влюбленным так же сильно, его скорее терзает раскаяние. В первом акте он тоже не влюблен бешено, но увлечен и расслаблен, и явно думает, что беды не будет, если он повеселится и поиграет с милой девушкой. А когда беда случается - вот тогда он, конечно, шокирован до глубины души: не ожидал, не ожидал. Аугустин мне тоже понравился, он очень симпатичный и обаятельный; и меня позабавило его сходство с Нуриевым - нет, в самом деле, в дуэтах это почти не заметно, но в сольных выходах сам стиль его танца очень похож на стиль Нуриева (ну и внешне они тоже похожи, Аугустин сам признавался, что в молодости подражал Нуриеву, своему кумиру). И еще раз повторю - с Карен у него прекрасная химия, смотришь на них и понимаешь, почему пара Кэйн-Аугустин была такой популярной.
Ложечку дегтя напоследок все-таки добавлю: оператору иногда хотелось вырвать руки или хотя бы настучать камерой по голове. Некоторые ракурсы съемки были просто убийственными, ну нельзя снимать так: сбоку, сверху, черт знает откуда, искажая все на свете! И спецэффекты во втором акте были идиотские. "Жизель" 1969 года, которую ругали за ненужные выкрутасы и режиссерско-операторские выдумки, на фоне этой "Жизели" кажется снятой прямо-таки образцово-показательно. Но в общем и целом - я считаю, смотреть "Жизель" НБК можно и нужно. Поэтому - вот, смотрите.

@темы: "Giselle"

---

КПД на даче стремится к нулю: работать неохота, охота качаться на качелях и читать старые журналы. Разбираю подшивки ИТАР-ТАССовского "Эха планеты" за несколько лет. В тридцать втором номере (5-11 августа) за 1989 год нашла прелестную заметку про Нуриева. Перепечатываю для истории, пусть будет. Обратите внимание на последнее предложение в заметке.

"Известный танцовщик готовится выступить в новом амплуа - он приглашен на роль монарха в знаменитом мюзикле "Король и я", который уже более 40 лет не сходит с американской сцены. На сей раз спектакль, премьера которого назначена на 18 августа, ставится в городе Сиракьюс, штат Нью-Йорк. Нуриев уже приступил к репетициям вокальных номеров. Работе над необычным для себя жанром артист намерен посвятить значительную часть времени, не ущемляя, естественно, основных занятий в парижской "Гранд-опера", где с сентября 1983 года возглавляет балетную труппу.
Весной Нуриеву, уроженцу Уфы, исполнится 51 год. В 1961 году, во время гастролей Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова во Франции, он объявил о решении остаться на Западе. С тех пор танцует и ставит спектакли по всему миру. Творческие возможности Нуриева исключительно разнообразны - от классики до модернизма. Он исполнил ведущие партии более чем в 80 спектаклях. Артист также снялся в нескольких кинофильмах, в том числе блистательно сыграл роль в английской картине "Валентино".
В 1982 году принял гражданство Австрии. Официальный адрес Нуриева - Лондон, но там он бывает редко. Не женат".

"Не женат", о да, как важно это знать советскому читателю!

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете", Rudolf Nureyev

---

Пересмотрела клип gr_gorinich "Руно золотое" про Хильду с Аннерозой и опять остро зашипперила эту пару. Для закрепления эффекта ткнула в сто шестую серию - ту самую, где Хильда рожает, Аннероза спасает ее от убийц, а потом, после всех ужасов и безобразий, играет роль счастливого отца и позирует с младенцем на руках рядом с Хильдой:



А Райнхард? Какой еще Райнхард? При чем тут Райнхард? Он на войне, как обычно.
И вот тут у меня в голосе нарисовался безобразный кроссовер с "Ганнибалом". Причем Райнхарду в этом кроссовере выпала вполне отрицательная, можно даже сказать - ругательная роль Мэйсона Вержера. Просто я увидела Аннерозу, произносящую с интонациями Марго: "But there is going to be an heir, Reinhard. A Lohengramm baby. Yours, mine... Mostly yours". А рядом стоит Хильда в привычном для себя (а теперь и для Аланы) брючном костюме и держит в руке пробирку со спермой. И что, спрашивается, делать Райнхарду в такой ситуации? Впрочем, в отличие от Мэйсона он может решить, что так будет даже лучше, пусть сестра и фройляйн Мариендорф сами разбираются с проблемой наследников для рода Лоэнграммов, а он, Райнхард, спокойно полетит на войну. И все довольны. И по крайней мере, никого не топят в аквариуме с угрем.
И вообще, ничего не знаю, в сто шестой серии Хильда смотрит на Аннерозу такими влюбленными глазами, что впору пойти перечитать собственные фемслэшные фики с этой парой. Было бы запалу побольше - попробовала бы даже и сочинить этот кроссовер с "Ганнибалом", да боюсь, сил не хватит, ну и Райнхарда жаль, он все-таки не Мэйсон (или уж тогда надо выписывать darkРайнхарда, но это скучно).

@темы: LOGH, "Hannibal"

---

Обормот-продавец прислал мне вместо июльского номера Dance Magazine за 1973 год - июньский. Идиот, июля от июня отличить не может. Я думала, не написать ли ему реприманд, а потом решила забить. Черт с ним, июльский номер куплю где-нибудь еще, а июньский тоже будет у меня в коллекции. Еще мне на днях пришел фотоальбом "Nurejew. Bilder eines Lebens". Я надеялась на фотографии с Эриком, но жестоко обломалась: там всего один снимок с Эриком, да и тот известный. И вообще странный какой-то альбом, и вступительная статья странная. Правда, я ее не успела прочитать целиком, просмотрела наискосок, но кхм, рассказ о том, как Рудольф на виду у всех танцовщиков Королевского Датского балета признался Эрику в любви, поразил меня до самых пяток. Надеюсь, это было художественное преувеличение, а то могу себе вообразить реакцию Эрика на такие признания.
Итак, фотографий с Эриком там почти нет, но зато есть одна совершенно потрясающая фотография конца восьмидесятых годов - с Ноймайером. Ее я прежде не видела, так что вернусь в город и отсканирую. Ноймайер на ней - просто прелесть. Страшно обаятельное существо.
А пока выложу очередной припасенный скан из верного Мейнерца. Это 1967 год, Стокгольм, Эрик Брун и Йоран Гентеле. Именно Гентеле пригласил Эрика на должность худрука Королевского Шведского балета - ну, а Эрик приглашение принял, о чем сам потом сильно пожалел. Но Гентеле был в этом не виноват, с Эриком они дружили независимо от всех проблем на работе. Ну, и эта фотография сделана в самом начале сотрудничества Эрика с шведами, он еще не знает, что будет, и поэтому надеется на лучшее.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Erik Bruhn, John Neumeier and his ballets, Erik Bruhn - photos

---

Не успеваю посмотреть серию утром, как обычно, скачала, потыкала туда и сюда, буду смотреть в электричке. Но судя даже по отрывкам, градус прекрасного в серии зашкаливает. Теперь мы точно знаем, что Алана и Марго по-прежнему вместе - и ребенок у них, кстати, тоже есть, ну и прекрасно. То есть, на самом деле, в этом мало прекрасного, потому что я продолжаю с ужасом думать о том, что Ганнибал натравит на них Долархайда. Интересно, что Алана, похоже, прекрасно понимает, что Ганнибал опасен даже в клетке и на привязи - но продолжает обращаться с ним весьма дерзко. Отважная женщина. Но мне за нее страшно.
Уилл, перестань смотреть на Ганнибала огромными несчастными глазами. Лирическая музыка, перестань играть на заднем плане. Ганнибал, будь осторожен, когда говоришь: "I gave you a child", а ты, Уилл, думай, что ляпаешь, заявляя Алане: "I'm not letting him in, Alana". Мастера двусмысленностей, тоже мне. А вот Фредди Лаундс - та мастер однозначностей: наконец-то словосочетание "murder husbands" открыто прозвучало в сериале. Уилл был смущен, но что поделаешь. Эта рыжая Фредди, она любого смутит. Как же я по ней соскучилась!
И Абигайль. Пусть во флэшбеках, но как же я рада была и ее увидеть. Все-таки вот хоть эти новые герои - Долархайд, Риба, даже Молли - они по-своему и ничего, интересные (Риба, кстати, очень милая), но все же не такие притягательные, как старые персонажи. Может, дело в том, конечно, что просто у них еще было мало экранного времени, и они не успели раскрыться.
А Джимми Прайс любит кошек. Это наш человек! И опять, как в той серии, душа радовалась, когда они с Зеллером появились на экране. Самая чудесная и позитивная парочка в "Ганнибале".
Ладно, вот посмотрю серию полностью - и тогда, может, еще что-нибудь напишу.
Upd. Посмотрела целиком, даже с сабами. Если верить сабам, Ганнибал говорит Уиллу: "I gave you a chance", - но я по-прежнему слышу "child". Может быть, это все же автор сабов ослышался. А в общем, вся серия про семейные ценности, прямо загляденье. Хотя ценности весьма специфические, но чего ж вы хотите от этого сериала? Пожалуй, самая традиционная семья - Уилл, Молли и ребенок - выглядит пока и самой неубедительной. Да, делаем скидку на то, что все это говорит шиппер ганнигрэма, но что в прошлой серии, что в этой - нет между Молли и Уиллом никакой химии, вот ни капли. Удобная "борода" эта Молли, что и говорить. Но одного удобства для счастья маловато. Впрочем, ладно, бог с ним, с этим браком. Все равно распадется, я надеюсь, как и у Харриса.
Риба действительно очень милая, мне понравилась. Алана, напротив, не пытается больше быть милой, и мне это тоже нравится. Вот сейчас их отношения с Уиллом стали почти равноправными - с легким креном в сторону Аланы. Она сильнее и она по-своему пытается Уилла защитить от Ганнибала. Только ничего у нее не выйдет. Как и в предыдущих сезонах, Уиллу нужен Ганнибал. И хоть вы его за руки оттаскивайте, толку чуть. Слишком сильно это взаимное притяжение. И опасно стоять на пути у этих высоких чувств.
Ладно, у меня мысли скачут, не могу сосредоточиться. Но серия была хороша, это главное.

@темы: "Hannibal"

---

Маленький пикспамный пост. Во-первых, три скана из мемуаров Карен Кэйн: Карен, Рудольф и Эрик в Лондоне (год не указан, ну, я думаю, это середина семидесятых); Карен и Селия Франка на репетициях, начало семидесятых; Карен и Марго Фонтейн на поклонах после "Паваны мавра" (тоже середина семидесятых или около того).



А во-вторых, я заново отсканировала несколько снимков из Мейнерца, а то мне не нравится, что у меня получилось после первой попытки. Теперь, кажется, вышло чуть получше.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Не только Дягилев или "вообще о балете", Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Constantin Patsalas, Erik Bruhn - photos

---

Обещанный бессвязный пост: обрывки и лоскутки из книги Карен Кэйн "Movement Never Lies" - об Эрике в основном, ну, и еще немного о Рудольфе и о Константине.
Карен признавалась, что в юности ее кумиром был Рудольф (она тоже была - дитя шестидесятых годов, ну и предпочитала бунтарей, а не сдержанных принцев датских), но Эрик занимал второе место и никому его не сдавал. Когда ей было тринадцать лет, она вместе со своей подружкой Линдой Майбардьюк (которая позднее стала близким другом Рудольфа) отправилась на "Сильфиду" с Эриком. Это были те самые спектакли сезона 1964/65 гг., первая постановка "Сильфиды" в НБК. Для учеников балетной школы были выделены дешевые места в последних рядах балкона, и предусмотрительная Карен прихватила с собой бинокль, чтобы хоть что-нибудь увидеть. Ну и увидела первым делом - два места в партере, и в антракте они с Линдой туда пересели и наслаждались вторым актом "Сильфиды" с близкого расстояния. Но бинокль и тут пригодился: как признается Карен, они были не только балетными учениками, любовавшимися прекрасной техникой Эрика, но и юными фанатками, балдевшими от его красоты. Поэтому они, затаив дыханье, дожидались, когда его килт задерется вверх от прыжков и вращений, - и наслаждались видом "его восхитительных бедер". Наши люди, я их прекрасно понимаю. А уж на поклонах они с Линдой так визжали и вопили от восторга, что Эрик на них посмотрел и улыбнулся, так что потом Карен с Линдой несколько недель подряд спорили, кому именно была адресована эта улыбка. Такие лапы.
Карен не довелось танцевать с Эриком, а вот с Рудольфом она танцевала очень много, в том числе в "Лебедином озере" Эрика. Причем впервые они танцевали в "Лебедином" в 1973 году, в рамках двухмесячного канадско-американского тура, организованного Солом Хьюроком. В центре этого тура стояла "Спящая красавица", и основное внимание - и большинство репетиций - было отдано именно этой нуриевской постановке (из-за которой НБК чуть не угодил в долговую яму, но, к счастью, все расходы в конце концов окупились). Но Карен вспоминала, что "Лебединое" отнимало у нее гораздо больше сил и нервов, чем "Спящая": именно в этом балете должен был состояться ее дебют в партнерстве с Рудольфом. К тому же, ее собственный опыт выступлений в ЛО был невелик: она танцевала Белого Лебедя всего несколько раз. Кроме того, во время репетиций с Рудольфом ей приходилось выучивать заново большие куски балета - потому что Рудольф преспокойно усложнял хореографию, ну, а Эрик, тоже участвовавший в репетициях, радостно соглашался со всеми выдумками Рудольфа. (Да уж, это вам не "Сильфида", тут не скажешь: "Это Бурнонвиль. Ничего не меняй!".) Так что Карен пришлось нелегко - но и результат того стоил: спектакль имел большой успех, а Рудольф окончательно поверил в нее (жаль только, он не смог сделать так, чтобы сама Карен поверила в себя).
Еще история - не имеющая отношения к Эрику, только к Рудольфу: в 1975 году Рудольф пригласил Карен принять участие в вашингтонской программе "Нуреев и друзья". Среди всего прочего танцевали там "Павану мавра": Карен была Эмилией, Марго Фонтейн - Дездемоной, Паоло Бартолуцци - Яго, ну, а Рудольф, естественно, мавром. Однажды на представлении, когда Карен и Марго стояли в глубине сцены, ближе к заднику, Марго шепнула Карен что-то очень забавное про Рудольфа, и они обе начали хихикать. Через некоторое время к ним подошел Паоло и тоже захихикал. Ну, а после "Паваны" Рудольф с горящими от бешенства глазами устроил им всем разнос: "Я тут убиваю себя, а вы все смеетесь!". В общем, он, конечно, был прав, и Марго (невольной зачинщице и виновнице всего этого безобразия) пришлось приложить немало усилий для того, чтобы он смягчился.
А еще Рудольф рассказал Карен, что в молодости был так сильно влюблен в Эрика, что "танец утратил свою власть над ним, и он хотел лишь одного - быть с Эриком". Ну, правда, Эрик обозвал его идиотом и сказал, что "только работа имеет значение", и Рудольф пришел в себя оставил женщин и занялся математикой и всецело посвятил себя искусству. Забавно, что сам Эрик в разгар романа с Рудольфом задумывался об отставке - именно для того, чтобы быть рядом с Рудольфом, ни на что не отвлекаясь. Так что, быть может, отрезвляя Рудольфа, он отрезвлял заодно и самого себя.

Дальше еще довольно много об Эрике и Константине

Весной 1976 года Карен танцевала в балете "Нана" в Парижской Опере. Ролан Пети поставил этот балет специально для Карен, вместив в час времени все основные перипетии романа Золя, вплоть до связи Нана и Атласки (хотела бы я увидеть это лесбийское па-де-де!). К сожалению, балет не имел успеха и выпал из репертуара после нескольких представлений. Осталось от него несколько фотографий, в том числе снимок совершенно рыжей Карен Кэйн. Вообще-то она брюнетка, но Пети решил, что нужно придерживаться буквы романа и сделать Нана рыжей. Он бы, наверно, удовольствовался париком, но Карен решила, что гулять так гулять, другого такого шанса не будет - и отправилась в парикмахерскую. Парикмахеры, конечно, охали и ахали, и говорили, что невозможно, мадемуазель, у вас слишком черные волосы, ничего не выйдет, но Карен настояла на своем - и не прогадала, да и парижские цирюльники свое дело знали. И через час Карен вышла из парикмахерской совершенно рыжей, и могла теперь танцевать Нана без парика. Но и смутилась же она, когда на премьеру приехали Эрик и Константин (вот я и дошла до упоминания Эрика в этой истории)! И зря смущалась, потому что им рыжая Карен понравилась, они сказали, что она выглядит очаровательно.
Ну, а мне же в этой истории нравится еще и то, что Эрик с Константином вдвоем приехали в Париж поддержать Карен. Это так мило! А двумя годами ранее, в 1974 году, Карен довелось увидеть Эрика в "Расёмоне" в Копенгагене (его первая и, к сожалению, единственная роль в драматическом театре - ну, насколько я знаю). Причем сама она вспоминала об этом буквально так: "Это было во время отпуска, который я провела вместе с Эриком и Константином Патсаласом в Копенгагене". Теперь я знаю, что Константин бывал в Дании вместе с Эриком - то есть, это можно было и раньше предположить, но точных данных у меня не было.
Что еще Карен вспоминает об Эрике? Что несмотря на внешнюю невозмутимость, он был одним из самых легковозбудимых и нервных артистов из всех, кого она знала. Что он видел в танцовщиках разумных, творческих, взрослых людей - и обращался с ними соответственно. Он учил их думать и задавать вопросы, поощрял эксперименты и импровизации, не ограничивал их творческую свободу. И любил говорить - ах, тоже мне, Дягилев нашелся! - с едва заметной иронией: "Удиви меня!". При этом он мог быть очень жестким и решительным - и все в компании почувствовали это, когда он только стал руководителем. Едва заняв эту должность, он без всяких дипломатических нежностей объявил, что у всех сотрудников есть ровно год на то, чтобы доказать свою полезность, доказать, что они нужны компании. Исключений не делалось ни для кого, "генеральная уборка" была проведена довольно быстро и очень жестко. Сам Эрик позднее слегка сожалел об этом.
Если при Александре Гранте НБК в определенном смысле деградировал, превратившись в этакий канадский клон Роял Балле (чему немало способствовали постановки балетов Аштона, причем Грант, к сожалению, приобретал права не только на шедевры вроде "Тщетной предосторожности" и "Сна", но и на безнадежно устаревших "Конькобежцев" и "Двух голубей"), то при Эрике он снова обрел индивидуальность - в первую очередь потому, что Эрик сделал упор не на перепостановки классических и известных балетов, а на произведения современных хореографов, в том числе местных, канадских - Дэнни Гроссмана, Робера Дезрозье, Дэвида Эрля. К ним еще прибавились балеты Константина ("L'Île inconnue", "Oiseaux Exotiques", "Concerto for the Elements: Piano Concerto"), а в последний год жизни Эрика в НБК был впервые поставлен балет Иржи Килиана "Transfigured Night". Конечно, совсем без классики тоже не обошлись: при Эрике в НБК поставили "Онегина" Джона Крэнко (кто еще не посмотрел видеоверсию этой постановки с Фрэнком Аугустином, Сабиной Аллеманн и Джереми Рэнсомом? Вы много теряете!) и "Симфонию до мажор" Баланчина, но больше внимания уделялось все-таки новым балетам. И именно при Эрике в репертуар НБК вошла "Алиса" Глэна Тетли - балет, специально поставленный для НБК и снискавший огромный успех. Карен танцевала в нем партию Алисы Лидделл Харгривс, прототипа Алисы из книг Кэрролла, а Кимберли Глэско исполнила партию Алисы в детстве, героини книги. Премьера в Торонто состоялась 19 февраля 1986 года. На следующий день, 20 февраля, Карен встретилась с Эриком в последний раз.
Она вспоминала, что у Эрика и в последние годы жизни бывали периоды, когда он много пил, исчезал на несколько дней, и репетиции с ним приходилось отменять и откладывать. Все к этому привыкли и, может быть, поэтому и не замечали, что он болен. Кроме того - об этом я уже говорила - он всегда был болезненно худым, и к этому тоже все привыкли, и знали, что у него отвратительный аппетит, и заставить его поесть - почти невозможно. В последний год жизни он выглядел ужасно, но все думали - это оттого, что он много работает и почти совсем не ест (ведь Константин, который, по-видимому, один только и мог уговорить Эрика поесть, на несколько месяцев уехал в Азию и в Австралию). Сам он отказывался обратиться к врачу и шутил, что становится похож на игуану. Впрочем (об этом я тоже уже писала), судя по некоторым намекам в разговорах с близкими друзьями, он либо чувствовал, либо знал наверняка, что серьезно болен, и поэтому известие о раке легких в последней стадии вряд ли стало для него сюрпризом. Поражены были все остальные - и болезнью, и его стремительным уходом.
Забыла рассказать еще одну историю - увы, вполне алкогольную. Впрочем, сам Эрик шутил, что так много работает для того, чтобы алкоголь вышел из организма вместе с потом. Так вот, Карен вспоминала, как однажды, еще задолго до того, как Эрик стал худруком НБК, она устроила вечеринку у себя дома. Ну, и Эрик, выпивший больше обычного, пришел "в очень странное настроение" и принялся приставать ко всем, кто мимо проходил. К несчастью, среди этих мимопроходивших и близко подошедших была мать Карен, женщина строгого поведения, - а Эрик взял да и влепил ей крепкий поцелуй, так что она закричала от ужаса на весь дом, и все ринулись на кухню, явно думая, что тут кого-то убивают. В результате наутро Эрик ни черта не помнил (да и в момент "покушения" едва отдавал себе отчет в своих действиях), но зато мать Карен помнила все слишком хорошо и с тех пор видеть Эрика не могла.
После таких рассказов поневоле начинаешь задумываться: так ли уж скромен и целомудрен был Эрик, как принято считать? Или, вернее - сколько ему надо было выпить, чтобы дать себе волю, и часто ли он столько выпивал?
Карен еще говорит несколько слов о том, что случилось после смерти Эрика. Тогда было принято решение о том, что во главе НБК встанут Валери Уайлдер, Линн Уоллис и Константин Патсалас, причем по словам Карен, танцовщики были шокированы, узнав об этом: несмотря на то, что сам Эрик выразил желание, чтобы именно эти люди возглавили НБК после него, все чувствовали, что ничего хорошего из этого не выйдет. Карен замечает, что Константин был таким же нервным и легковозбудимым, как и сам Эрик (неожиданная информация, между прочим, я раньше ничего подобного не встречала), и очень горевал после смерти Эрика. Отношения с Уайлдер и Уоллис у него, мягко говоря, не ладились, обстановка становилась все напряженнее, и у Константина начались непредсказуемые приступы ярости. Карен не пытается строить предположения о том, были ли эти вспышки ярости первыми симптомами душевной болезни на фоне СПИДа или просто признаками отчаяния и депрессии. Я склоняюсь к второму объяснению, но это только мое мнение. По словам Карен, он был уволен, подал иск против несправедливого увольнения (заглянула к Нойфельду: тот употребляет словосочетание "конструктивное увольнение" - то есть, фактически Константина вынудили уволиться по собственному желанию) и потребовал запретить компании исполнять его балеты без разрешения и без его контроля. И еще Карен совершенно определенно говорит, что Константин, умирая, передал Амалии Шелхорн права на свои балеты. Так что, в общем-то, по всему выходит, что у Джеймса Куделки не было никаких препятствий для того, чтобы включить хоть один балет Константина в программу празднований пятидесятилетнего юбилея НБК. И сама Шелхорн явно предпринимала шаги в этом направлении - но Куделка не пошел ей навстречу.
Такие вот дела. Карен пишет о Константина пусть немного, но очень тепло, и воздает ему должное как хореографу. Да и как человек он явно был ей симпатичен, хотя она и признается, что в конце концов у нее просто не хватило сил, чтобы поддержать его после смерти Эрика. И ее очень легко можно понять, Константин тогда был явно в жутком раздрае, и ему не становилось лучше, а только хуже и хуже. Но я думаю, Карен сделала для него все, что было в ее силах. Да чего там, даже не сомневаюсь в этом.
Все. Традиционное "уф" и чмоки тому, кто все это прочитал. Написала бы красивое послесловие, да сил и мыслей уже нет. Да и сам пост такой лохматый и раздерганный, что красивое послесловие ему, пожалуй, не нужно, и так сойдет.

@темы: Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Constantin Patsalas

---

Макс Мидинет в балете Джона Ноймайера "Весна священная", 1972 год. Первый исполнитель партии Короля в "Иллюзиях - как Лебединое озеро", первый исполнитель партии Гамлета в "Деле Гамлета" (ну, вообще-то это переименованные "Hamlet Connotations", да ладно, не будем придираться), не первый, но прекрасный Меркуцио в ноймайеровской постановке "Ромео и Джульетты", Иисус в "Страстях по Матфею" (потом Ноймайер сам стал исполнять эту партию), Яго в "Отелло", Дроссельмейер в "Щелкунчике". В 1987 году оставил сцену, завел антикварный магазинчик (улица Колоннады, 70). Когда я была в Гамбурге, исходила всю Колоннаду, но то ли не туда смотрела, то ли еще что, а только не нашла ни следа его магазина. Впрочем, может быть, его и вовсе больше нет, ведь Макс Мидинет умер в 2000 году, когда ему было всего 52 года. "После тяжелой продолжительной болезни", как водится (кое-где пишут, что от СПИДа). И остались от него фотографии в буклетах и книгах, посвященных Гамбургскому балету, а вот доступных видеозаписей нет. Хотя... есть двд с "балетными мастерскими" Ноймайера, съемки конца семидесятых - начала восьмидесятых годов, там, возможно, появляется и Макс Мидинет. И кроме того, четыре балета Ноймайера были сняты для телевидения (насколько я понимаю, примерно в то же время, в начале восьмидесятых), в том числе "Отелло" и "Третья симфония Густава Малера", где почти наверняка Мидинет тоже танцевал. Черт возьми, хочу. Выпустите это на двд, как "Даму с камелиями" с Марсией Хайде. Сейчас же. Немедленно.
UPD. Я все-таки иногда бываю страшной идиоткой. Ну, может быть, это все потому, что пост писала ночью, вот и тупила. Ведь на рутрекере лежит "Отелло" с Максом Мидинетом, бери да качай. Взяла и стала качать. Ура.

@темы: John Neumeier and his ballets

---

Закончила перевод, ай да я. И закончила кое-что получше перевода - дочитала автобиографию Карен Кэйн "Movement Never Lies". Ужасно интересная книга: как водится, покупала я ее в первую очередь ради главы про Эрика, но когда прочитала, прониклась огромной симпатией к самой Карен. Потрясающая женщина - очень умная, сильная, стойкая, с хорошим чувством юмора, и - что особенно приятно - феминистка. А надо сказать, что женщинам в балете вдвойне сложно отстаивать свои права - и потому что они женщины, и потому что танцовщиков в балете вообще долгое время приравнивали к детям малым и неразумным. Карен все это изведала на собственном опыте - и увидела, как менялось отношение к женщинам и в обществе в целом (ну, берем, конечно, западное общество), и в балете. Очень интересно читать ее рассказы о том, как в начале своей карьеры в НБК, еще при Селии Франке, она оказалась на положении "девочки" в окружении таких же балетных "девочек" и "мальчиков". Ни возраст, ни стаж не имели значения: в компании была выстроена строжайшая иерархия, Селия Франка единолично правила, казнила и миловала, не допускала никаких вольностей и сама отчитывала взрослых танцовщиков за любые промашки - так что, по воспоминаниям Карен, после спектакля танцовщики, сделавшие на сцене что-то не так, прятались от Селии в туалете, лишь бы избежать нагоняя. И так поступали не только новички из кордебалета, вроде самой Карен, но и вполне взрослые, состоявшиеся солисты. Но для Селии они все были "мальчики" и "девочки", просто дети, и обращалась она с ними соответственно. Лишь после ее ухода с поста руководителя НБК, в 1974 году, ситуация мало-помалу начала меняться: уже при Александре Гранте руководство НБК как будто стало признавать, что танцовщики - это все-таки уже не дети, ну, а при Эрике всю эту старомодную иерархию и чинопочитание и вовсе вымели метлой, и на танцовщиков наконец-то стали смотреть как на взрослых, разумных и ответственных людей, вполне равных и худруку, и хореографу, и всем остальным.
Карен не стеснялась рассуждать и на такие болезненные темы, как, например, анорексия в балетном мире. Ей самой пришлось немало пострадать от культа худобы на сцене: еще в школьные годы Бетти Олифант постоянно твердила, что ей нужно похудеть, хотя Карен вовсе не была толстой - но не была и достаточно тощей, чтобы соответствовать стандартам Бетти Олифант. Никто не заботился о том, чтобы подобрать подходящую диету, нет, вес сбрасывали самыми варварскими способами. Так, незадолго до выпуска, Карен услышала от Бетти Олифант безапелляционное: "У тебя есть две недели, чтобы похудеть", - потому что на выпускной концерт должна была прийти Селия Франка, чтобы выбрать подходящих выпускников для работы в НБК. Что ж, Карен две недели сидела на салате и помидорах и сама не знала, как выжила, но похудела, станцевала и была принята в НБК. И узнав об этом, отправилась в кондитерскую и съела дюжину любимых миндальных пирожных. Но этот опыт запомнился ей накрепко - как и вообще все перенесенные в училище унижения из-за ее "полноты". Да и позднее, когда она уже была вполне профессиональной, состоявшейся балериной, ей не раз приходилось выслушивать от коллег и журналистов упреки в якобы "полноте" (Линн Сеймур, кстати, тоже доставалось из-за ее неанорексичной внешности). И в своей книге она активно выступает против нездоровой худобы - как на сцене, так и в жизни.
А еще Карен вполне откровенно рассказывает о том, как опасно быть "хорошей девочкой" и пытаться всем угодить. В детстве, в юности и в молодости она старалась изо всех сил понравиться всем и оправдать все возложенные на нее надежды (врожденный перфекционизм плюс комплекс "старшей дочери" плюс трудоголизм). А надежд было много - особенно после того, как в 1973 году она и Фрэнк Аугустин блестяще выступили на Московском международном конкурсе артистов балета (Карен завоевала серебряную медаль среди женщин, и кроме того, она и Фрэнк получили первый приз за лучшее па-де-де). Можно сказать, они вернулись знаменитыми, и спрос на них резко возрос - но возросли также и требования. Карен вспоминала, что очень долго просто не умела отвечать "нет" на поступавшие предложения, и выкладывалась до конца, стараясь все успеть, всюду станцевать, никого не обидеть отказом, и везде, везде выступить на высоком уровне. Эта сумасшедшая жизнь в конце концов довела ее до серьезной депрессии. Меня, признаться, потряс ее рассказ о том, как в 1976 году она согласилась участвовать одновременно в канадских гастролях Балета Марселя (потому что она успешно выступала там в Европе и не могла отказать Ролану Пети) и в канадском турне НБК (родной компании тем более нельзя было отказать). Балет Марселя двигался по Канаде с востока на запад, НБК - с запада на восток, а Карен металась, как сумасшедшая, между городами, выступая попеременно то с одной, то с другой компанией. Ничего удивительного, что она была на грани срыва. Кроме того, отзывы в прессе на спектакли Балета Марселя были очень кислые, и Карен и в этом винила саму себя. Ну, а НБК попросту эксплуатировал ее, понимая, что она чувствует себя обязанной родной труппе. В конце концов, усталость и депрессия начали сказываться и на ее танце. И вот тогда спасла ее все та же Бетти Олифант, почувствовавшая, что дело неладно, и настоявшая на том, чтобы Карен обратилась к психотерапевту. Благодаря терапии Карен выбралась из этой ямы и почувствовала себя лучше. Ну, и ситуация в НБК тоже изменилась к лучшему - потому что после ухода Александра Гранта в 1983 году в компанию пришел Эрик Брун и взял дело в свои руки. Но о том, что Карен писала об Эрике в своей книге, я, пожалуй, расскажу в следующий раз.

@темы: Не только Дягилев или "вообще о балете"

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Проходила мимо почты и без особой надежды заглянула спросить, нет ли для меня чего-нибудь. А мне взяли и выдали мемуары Карен Кэйн "Movement Never Lies"! И даже паспорта не спросили, потому что, как сказала почтовая дама, "а зачем, я вас все равно знаю". Уровень жизни сразу резко скакнул вверх, настроение наладилось, на улице потеплело, птицы запели, и если б не перевод - прямо сейчас села бы читать MNL от начала до конца. Но перевод тут как тут, поэтому приходится укрощать аппетиты. Но ничего, я уже нашла замечательный отрывок про Эрика - надеюсь, один из многих. В отличие от Аугустина, Кэйн вспоминает об Эрике с большей человеческой симпатией - и что особенно приятно, с такой же симпатией вспоминает о Константине. А Рудольфу в ее мемуарах посвящена целая глава.
Ну вот, что касается Эрика... Как пишет Карен, он был всегда невероятно красив, но его ноги и руки были "тонкими, как палочки". Он всегда ел очень мало и был невероятно привередлив, и Константин ("его многолетний партнер" - так Карен называет Константина) рассказал Карен, как однажды врач, осматривавший Эрика, пришел в ужас: впервые он столкнулся с истощением взрослого человека в Канаде. В последний год жизни Эрик ужасно выглядел и очень много работал, и друзья изо всех сил изворачивались, чтобы заставить его поесть хоть раз в день. Как на грех, Константин как раз тогда уехал на несколько месяцев в Азию и Австралию по гранту Совета Канады по искусству (интересно, что я встречала сведения о том, что в 1985 году он был ассистентом Эрика, ставившего в Австралии "Сильфиду"; было ли это в рамках все той же поездки или нет, я не знаю). Почему как на грех? Да потому что Константин был прекрасным поваром и готовил то, что Эрик соглашался есть. А без Константина Эрик и вовсе отбился от рук и есть перестал.
Вот как мне теперь выбить из головы чудесную картину: Константин сидит рядом с Эриком и уговаривает: "Ну кисонька, ну еще ложечку..." - а Эрик кривится так, будто его пытаются отравить. А, черт с ним, не буду ничего выбивать из головы, это же такая прелесть.

@темы: Erik Bruhn, Constantin Patsalas

---

Копирую из своего ЖЖ, чтоб и тут было. Закрыла вчера сезон "Жизелью" в Стасике. Осипова была прекрасна. И только она одна и была прекрасна, все остальные на ее фоне выглядели очень бледно. Кордебалет то ли устал, то ли решил, что незачем стараться, все равно зрители пришли смотреть на звезд и проглотят все, что ни дай. Пейзанские танцы в первом акте были маловыразительны, крестьянское па-де-де - тоже, мягко говоря, не очень (я на нем откровенно скучала), виллисы во втором акте танцевали без помарок, но и без вдохновения, очень дежурно. Мирта (Оксана Кардаш) была легка, но не царственна и не зловеща. Ганс (Сергей Мануйлов) не произвел такого впечатления, как на спектакле 5 июня. Тогда он был очень интересен, выразителен, драматичен, а вчера казалось, что он и играл, и танцевал без чувства, не вдумываясь в роль. Разве что первая перепалка с Жизелью из-за Альбрехта была проведена хорошо (и там очень любопытно вела себя Жизель, изо всех сил старавшаяся успокоить Ганса: было видно, что Ганс для нее - не чужой человек, она к нему очень хорошо относится, может быть, даже любит, но как брата, не так, как он любит ее). А потом как будто запал исчез, что-то пошло не так. Ужасно жаль, в прошлый раз он мне так понравился.
Альбрехт-Полунин был несколько лучше, чем в прошлой "Жизели" с Сомовой. С Осиповой они неплохо чувствуют друг друга. Так что вчера Полунин даже пытался играть, а не только выделывать па, и у него даже кое-что получалось. Вот только ему бы поменьше красоваться перед залом: смотрите, мол, какой я прекрасный, я знаю, вы все пришли на меня посмотреть. Осипова, звезда поярче его, себе такого не позволяла и была абсолютно в роли. И совершенно затмевала Полунина во всех дуэтах. А он во втором акте совсем выбился из сил и из дыхания и последнее соло провел еле-еле, стыдно было смотреть, честно говоря. Но конечно, зал выл и ревел, как на футболе, и сидевшая рядом со мной сыриха заходилась от восторга. Ну, что ж, рада за тех, кого Полунин порадовал. Меня же порадовала Осипова, так что я не осталась в накладе. Она была прелестна, весела и нежна в первом акте, блестяще провела сцену безумия, а во втором акте летала по сцене, почти не касаясь земли. Изумительная балерина и восхитительная актриса.
А еще я присмотрелась к самой постановке и поразилась: господи, какая же она нафталинная. Ее бы почистить от бездарных спецэффектов, выкинуть к черту старомодную машинерию (ну зачем, зачем заставлять Жизель летать над сценой, это же не Сильфида, в конце концов), пересмотреть некоторые мизансцены, что-нибудь сделать с крестьянским па-де-де, занимающим в первом акте гораздо больше места, чем танцы Жизели и Альбрехта, - и тогда, наверно, можно будет ее смотреть, не морщась. А так она, эта стасиковская "Жизель", кажется удивительно нескладной и рассыпающейся на части. Или беда опять же в том, что вчера почти все танцевали как попало? Не знаю. Но больше мне что-то не хочется на эту "Жизель". Лучше съезжу в Гамбург, посмотрю ноймайеровскую версию. Как раз в феврале будет, надо все-таки попытаться извернуться и захватить в одну поездку и Копенгаген, и Гамбург.

@темы: "Giselle"

---

Даже и не знаю, что писать о первой серии второй арки. Ну, показали вначале немного спортивного софт-порно с Долархайдом. Спасибо, я полюбовалась на его тело: ничего так, красивое животное. Никакого сочувствия не вызывает: маньячище и маньячище, как и следовало ожидать. Весь такой психованный, страдающий и красно-раздраконенный. Вот встретится он с Рибой, и увидим мы чувствительную историю "и маньяки любить умеют". А если и не умеют, то пытаются научиться. Ну не знаю, все сцены с Долархайдом были очень красиво сняты, в фирменном ганнибальском стиле "вырвиглазная эстетика" с обломками зеркал. Но мне все равно показалось, что Долархайда этого слишком много. И к сожалению, его и дальше будет много. Одна надежда - может, он станет интереснее, когда заговорит. А то, конечно, он очень выразительно рычит, мычит и молчит, но хотелось бы чего-нибудь осмысленного.

И так далее, слегка спойлерно

Показали Уилла Грэма, который старательно делает вид, будто страшно счастлив в заснеженной глуши с женой и приемным ребенком. Джек ему явно не верит. Присоединяюсь к Джеку и тоже не верю. Не потому, что ах, как Уилл мог так изменить Ганнибалу и все такое, а просто - неубедительно все это выглядит. Вспоминается, знаете ли, четвертая серия первого сезона: игра в счастливую семью с кровавым исходом. Все с виду благополучно: муж, жена, ребенок, стая собак, дом - полная чаша, а веет чем-то искусственным от этого счастья. И что уж там, не кажутся там счастливыми ни Уилл, ни Молли. Она, кстати, ничего, симпатичная, хотя я уже предвижу потоки грязи в ее адрес (уже встречала что-то насчет того, что вот она, дескать, некрасивая и с морщинами, ну да, блядь, нетоварный у нее вид, конечно). Честно признаюсь: иррационально выбесила меня вовсе не Молли, а ее сын - приемный сын Уилла - появившийся на полторы минуты. Сама не знаю, почему он мне так не понравился, ребенок как ребенок, ничего особенного, ничего отвратительного, а вот поди ж ты. Почему-то он мне показался очень фальшивым и неприятным.
В общем, Уилл, обратившийся к семейным ценностям, меня не убедил. Зато порадовала Алана (хоть я и не поняла, обратилась ли она к семейным ценностям и сохранила ли отношения с Марго). Она по-прежнему прекрасна и еще прекраснее, жаль только, уже ходит без трости. Нет, чудесно, что она перестала хромать, но трость все-таки жалко, она придавала Алане дополнительный шарм. Впрочем, Алана и сейчас великолепна, и я от души наслаждалась и ее диалогом с Ганнибалом (теперь мы знаем, почему Алана перестала пить пиво!), и ее беседой с Чилтоном (да-да, Фредерик, брысь с ее кресла!), и ее очаровательными кривыми улыбками. Надеюсь, мне еще додадут Аланы в следующих сериях. Вот только одно меня беспокоит: если все-таки она создала семью с Марго и с ребенком (выношенным ли самой Аланой или кем-то другим) - не подставят ли и ее семью под удар Долархайда? Конечно, вряд ли, но крохотная вероятность такого развития событий все же существует - и беспокоит меня. Да и вообще страшновато как-то за Алану, того и гляди, Ганнибал сдержит обещание и попытается от нее избавиться. Не хочу этого.
Чилтон тоже прелестен - и все старается сделать так, чтобы окружающие принимали его всерьез, а окружающие упрямятся и не принимают. И не уговаривайте их, не уговаривайте. Чилтона тоже жаль и тоже не хочется, чтобы его убили. В конце концов, ему в каждом сезоне достается, хватит уже, оставьте его в покое.
Ганнибал в психушке кайфует, как в санатории. И чего бы не кайфовать в такой камере: хочешь - готовь, хочешь - книжки читай, хочешь - с народом общайся, письма Уиллу пиши, картины рисуй, а хочешь - забей на все и любуйся красивыми мальчиками-певчими в Дворце памяти. Красота. Одно плохо: заставляют носить дурацкий тюремный комбинезон. Ну это уж необходимая уступка общественному мнению: в конце концов, нужно же хоть как-то показать, что доктор Лектер все-таки не в санатории.
И наконец, моя главная радость в этой серии: Прайс и Зеллер. Господи, как же я по ним соскучилась! Господи, какие же они милые вдвоем! Ну невозможно смотреть на них и не шипперить, они прямо-таки образцово-показательная парочка: Уилл и Ганнибал, глядите и учитесь, как можно быть вместе и не трахать при этом друг другу мозги. Категорически требую, чтобы Зеллера и Прайса тоже не трогали, должен же в этом сериале кто-то жить, любить и работать. А у них все это очень хорошо получается. Зверски обаятельные типы, как же их не хватало в первой половине сезона (хотя и ясно, что им там было нечего делать). Осталось только дождаться Фредди Лаундс - и будет совсем хорошо.
А в общем, несмотря на кровищу, ужасы, убийства и маньяка Долархайда в полный рост и без одежды, напряжение заметно уменьшилось. Думаю, в следующих сериях оно снова пойдет вверх, но пока что - выдыхаем, выдыхаем.

@темы: "Hannibal"

---

Получила вчера октябрьский номер журнала After Dark за 1974 год. Это не тот номер, где интервью с Эриком, тот придет позже (кажется, я не рассказывала, как проснулась в пять утра в день окончания аукциона, чтобы сделать последнюю ставку и заполучить его). А в этом была статья про мужчин в балете - ну, взгляд и нечто, много общих слов, но приятная - с фотографиями. И две фотографии я даже отсканировала - с них начиналась статья, они были опубликованы на одном развороте.

@темы: Rudolf Nureyev, Erik Bruhn, Erik Bruhn - photos

---

Я решила немного отдохнуть от перевода про радиорегламентарные штучки и вспомнить Мейнерца. А то я его опять ужасно забросила, он, того и гляди, решит, что я его разлюбила. Это неправда, Мейнерц, я тебя по-прежнему очень люблю. Хотя трудно мне приходится с твоим датским языком, прямо скажем. Но зато я наконец-то добила главу "Сыновья Зевса" - про Эрика (и Рудольфа) в 1961-1964 гг. Следующая глава называется "Белый лебедь и черный лебедь", охватывает 1964-1967 гг.: "Сильфида" и "Лебединое озеро" в Канаде, Рим, окончание романа с Рудольфом, начало работы в Шведском Королевском балете. Это все будет когда-нибудь в следующий раз. А сегодня - 1962 г. - начало 1964 года: Австралия, Нью-Йорк Сити Балле, Париж и все такое. И письма Эрика на датском. О, эти письма! Они ужасны, и мой перевод - тоже ужасен, говорю об этом без кокетства. Очень коряво получается. Смысл еще кое-как передаю, а на красоту и стиль забиваю. Простите меня, читатели.

В ноябре 1962 года Эрик уехал в Австралию, где танцевал вместе с Соней Аровой в новорожденном Австралийском балете (основательницей труппы была Пегги ван Прааг, художественным руководителем - Роберт Хелпманн). Интересно, что одновременно с Эриком и Соней там выступали приглашенные из Новосибирска Татьяна Зимина и Никита Долгушин. Я уже приводила цитаты из интервью Долгушина, где он вспоминал об Эрике с явной симпатией. К сожалению, Мейнерц либо не знал о том, что пути Эрика и Долгушина пересеклись тогда в Австралии, либо не придал этому значения. А жаль, ведь когда Мейнерц писал эту книгу, Долгушин был еще жив и, наверно, мог рассказать об Эрике еще интереснее и подробнее, чем в интервью. Но увы, Мейнерц проглядел любопытный источник информации.
Из Австралии Эрик писал Рудольфу, что ему трудно быть одному. Он все еще тяжело переживал потерю матери - и разлуку с Рудольфом, но при этом, как вспоминала Соня Арова (ее свидетельства приводит в своей книге Кавана), часто отказывался говорить с Рудольфом по телефону, отстранялся, замыкался в себе. Так что в результате мучились оба - и Эрик, и Рудольф (да и Соне было, прямо скажем, несладко). И Эрик еще продолжал ревновать Рудольфа и подозревать его в неверности. По словам Мейнерца, основной мотив писем Эрика - страх, что Рудольф не принимает их связь всерьез, не так, как сам Эрик. Ревность и разлуки были так невыносимы для Эрика, что он снова начал задумываться об отставке - и даже писал Рудольфу, что с нетерпением ждет дня, когда сможет уйти со сцены: "Я надеюсь, тогда мы могли бы проводить больше времени вместе, даже если бы это значило, что мне пришлось бы ездить с тобой по всему свету".
Эрик "уехал в Австралию, но его демоны последовали за ним", - пишет Мейнерц и приводит очередную цитату из письма Эрика, в качестве иллюстрации к своим словам. "Несколько дней после Рождества я места себе не находил. Я не мог никого видеть, ни одного человека. Я боюсь быть с другими людьми и боюсь оставаться один. Я пытаюсь читать, но ничто не может заглушить этот странный страх перед чем-то внутри меня. Я надеюсь, все это прекратится, потому что мне кажется, я могу не выдержать. <...> Мне все время снятся кошмары". Это письмо было отправлено Рудольфу уже после того, как они увиделись в Австралии и провели вместе несколько недель.
Когда Рудольф написал, что прилетит в Сидней, чтобы увидеться с ним, Эрик ответил: "Как всегда, я был шокирован, когда поднялся весь этот шум в газетах, вопросы и сплетни. Когда я в последний раз разговаривал с тобой по телефону, я был очень взволнован. <...>...честно говоря, я боролся ради тебя, я думал, что ты тоже хочешь отдохнуть в тишине. Теперь я вдруг почувствовал себя виноватым, потому что я забыл, что все это не имеет значения. <...> Я больше не стану беспокоиться из-за внимания журналистов, из-за болтовни и сплетен людей, из-за того, что подумают Соня, Марго или другие знакомые...".
Мейнерц приводит эту цитату, но не объясняет, из-за чего, собственно, Эрик чувствовал себя виноватым и что такого наговорил Рудольфу по телефону. Об этом подробнее пишет Кавана: Эрик испугался повторения штутгартской ситуации - когда внезапный приезд Рудольфа в Штутгарт и поднявшаяся рудиманьяческая истерия довели Эрика до нервного срыва. Рудольф очень хотел приехать в Сидней, но Эрик, казалось, передумал и больше не хотел его видеть. В результате Рудольф сначала отменил запланированную поездку, потом Эрик прислал ему великолепное письмо с фразой, прекрасно характеризующей Эрика в отношениях: "Когда я говорю тебе, что "незачем приезжать" - значит, именно теперь надо приехать, чтобы помочь мне и любить меня". Для верности Эрик еще прислал Рудольфу телеграмму, которую даже переводить жаль: "MISSING YOU PRAYING YOU WILL COME ALL LOVE E" - и после этого Рудольфу не оставалось ничего другого, только приехать, взявши подмышку дочь и мартышку. Ладно, вру, один он приехал, без мартышек и дочерей. И судя по письмам Эрика (и по словам Каваны), после этой встречи Эрик влюбился в Рудольфа еще сильнее, чем раньше. Он писал Рудольфу, что видит в нем свой "единственный идеал в танце", и даже называл его самым лучшим человеком из всех, кого он знает. Но правда, добавлял при этом, что "лучшим" Рудольф был часто, но не всегда - "иначе это было бы невыносимо". Даже влюбленный Эрик все-таки понимал, что нимб и ангельские крылья Рудольфу - совершенно не к лицу.

Читать дальше многобуков

После окончания ангажемента в Австралии в начале 1963 года Эрик вернулся сначала в Америку, где выступал в АБТ, потом в Данию, а в начале зимы 1963 года отправился в Нью-Йорк, чтобы снова присоединиться к Нью-Йорк Сити Балле - на сезон 1963/64 гг. К сожалению, второй контакт Эрика с НЙСБ оказался еще неудачнее первого. Виолетт Верди считала, что возвращение Эрика к Баланчину вообще было ошибкой: "Он очень быстро почувствовал себя плохо". Он опять танцевал с Марией Толчиф - и по мнению Верди, это тоже было ошибкой. А Толчиф еще и открыто восстала против "антизвездной системы" Баланчина - а вернее, против того, чтобы ее имя помещали на афишах в ряду остальных танцовщиков, в алфавитном порядке. В прессе радостно начали обсуждать, надо или не надо выделять звезд на афишах Нью-Йорк Сити Балле, и Уолтер Терри в статье "Нью-Йорк Сити Балле против зрителей" еще и подлил масла в огонь, пнув руководство НЙСБ за то, что оно не желало вывешивать составы на спектакли заранее: мол, вот во время рождественских представлений было невозможно узнать, когда Брун и Толчиф будут танцевать вместе, и вообще, разве найдется хоть один любитель балета, который предпочтет увидеть не эту пару, а менее интересных танцовщиков? Можно предположить, что Баланчин почувствовал - вот, сбылись его опасения, не подтвердившиеся во время первого ангажемента Эрика в НЙСБ: приехала звезда и начала звездить. Хотя, конечно, начал не Эрик, а Мария, но Эрик тоже мог в любой момент выкинуть все, что угодно (вот, например, не захотел танцевать "Аполлона Мусагета" без репетиций, капризный такой).
По мнению Виолетт Верди, у самого Эрика больше не было сил, чтобы работать с таким человеком, как Баланчин, потому что "он встал на путь саморазрушения". Она считала, что он и в пятидесятые годы был очень самокритичен, но тогда он был гораздо спокойнее. Теперь его было трудно узнать. Он очень похудел, "он был уже слишком худым". "Он был невысокого роста, но у него была великолепная, удивительная львиная голова, настоящий греческий профиль. Его красивое лицо казалось высеченным из гранита, как у статуи. Но хоть его лицо было очень красиво, оно казалось чуть тяжеловесным по сравнению с телом. И он был хрупкий, он часто получал травмы". Он утратил вкус к жизни, "он больше не был милым". Впрочем, ничего удивительного в этом нет: на Эрика тогда навалилось все и сразу. Он тяжело переживал и смерть матери, и разлуку с Рудольфом (и если уж на то пошло - любовь к Рудольфу тоже явно отнимала у него много душевных сил), и нелады с Баланчиным, и боли, которые именно тогда если и не начались (Мейнерц считает, что начались они раньше, еще в 1960 году), то явно усилились. Трудно быть милым, когда тебе плохо.
Верди считала, что если бы Эрик остался в НЙСБ, то "со временем получил бы заботу, в которой он так нуждался. <...> Конечно, мистер Б поставил бы для него балет". Впрочем, все это, как водится - сплошное сослагательное наклонение: если бы остался, да если бы с Баланчиным договорился, да если бы Баланчин для него балет поставил... Не остался, не договорился, балета не получил. Судя по ретроспективным рассказам самого Эрика, они с Баланчиным просто не совпадали по жизни (не было между ними химии - если описывать эти отношения в терминах, которые нравились Эрику). И несмотря на то, что Эрик был "красивейшим, "чистейшим" танцовщиком" из всех, когда-либо работавших у Баланчина (так считала Виолетт Верди), отношения между ним, увы, буквально не вытанцовывались.
После завершения ангажемента в Нью-Йорк Сити Балле Эрик вместе с Рудольфом уехал во Флоренцию, чтобы присоединиться к Королевскому Датскому балету, гастролировавшему по Италии. Ингрид Глиндеманн, которая тогда была одной из молодых танцовщиц в компании, а позднее стала одним из близких друзей Эрика (и женой Леннарта Пасборга - врача и тоже близкого друга Эрика), вспоминала, как гуляла по городу и случайно увидела в переулке Эрика и Рудольфа. Они шли, держась за руки, и Ингрид вспоминала, что этот непривычный жест (об отношениях Эрика и Рудольфа было много болтовни, и все как бы всё знали, но они не афишировали свою любовь) показался ей очень нежным.
В марте Эрик танцевал в Париже "Жизель" с Иветт Шовире (они подготовили свои партии в Копенгагене, под руководством Веры Волковой). Этот спектакль стал одним из триумфов в его карьере. В статье в "Л'Эспресс" было сказано, что "Пети кричал: "Браво, браво!" из своей ложи", а Серж Лифарь в партере "упал в обморок от восторга". Надеюсь - для блага самого Лифаря - что это все-таки было лирическое преувеличение, и в обморок он не падал. Клод Беньер в "Л'Опера" писал, что в образе Альбрехта в исполнении Эрика были собраны "кусочки душ Рене, Гамлета и Чаттертона" (Рене - персонаж одноименной повести Шатобриана). Рядом с таким Альбрехтом изменилась и Жизель: Шовире "отбросила аффектированность и искусственность манер" под влиянием "Эрика Бруна, предпочитающего простоту". А Рудольф, специально приехавший, чтобы увидеть Эрика в этой "Жизели", сначала отмалчивался и не говорил Эрику ни слова об увиденном, а потом признался, что чувствует, будто после этого парижского спектакля с Эриком едва ли сможет снова танцевать в "Жизели". Идеал казался ему недостижимым.
После Парижа Эрик отправился в Стокгольм, откуда написал Рудольфу: "Я стремлюсь к искренности и истине. <...> Я знаю, что все, что я делаю в работе, в любви и в жизни <...> я делаю изо всех сил. Я не могу найти удовлетворения в тривиальных, случайных занятиях, просто для того, чтобы убить время... <...> ...и когда я не занимаюсь чем-то, имеющим смысл, я прихожу в отчаяние и веду себя немного деструктивно - прежде всего по отношению к себе самому".
Уф. Как обычно, последнее письмо Эрика меня добило и размазало. Бедный деструктивный Эрик - и бедный Рудольф, получавший вот такие любовные письма (и бедная я, пытающаяся их переводить). Впрочем, как я уже говорила раньше, Мейнерц как раз старался убрать всю любовную чепуху из цитат, поэтому письма Эрика кажутся суховатыми. Но если читать более подробные выдержки из этих писем у Каваны, то становится ясно - они были вовсе не суховатыми, а очень страстными. Эх, опубликовали бы полностью все письма Эрика Рудольфу, могло бы получиться так интересно! Согласна даже на датский перевод (хотя лучше бы английский оригинал), только дайте мне все целиком, подряд, с датами и без купюр.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Rudolf Nureyev, Erik Bruhn

---

Нашла пару немецких статей о "Жизели" 1969 года. Среди всего прочего в них сказано, что Эрик на съемках умело распределял силы и поэтому мог танцевать довольно долго, не уставая, а другие танцовщики бросались с места в карьер и быстро выбивались из сил. А еще Эрика там сравнивают с Лоуренсом Оливье, с Марией Каллас и - хехе! - Густавом Грюндгенсом. И говорят, что его танец - это образец классического танца, наглядный пример. И здорово, очень верно характеризуют Жизель Карлы Фраччи как "трогательную, но несентиментальную". Так оно и есть - за что, в частности, люблю Жизель Карлы, так это за стерженек в ней, за характер, за темперамент. Это не просто хрупкая былинка, ломающаяся от малейшего ветра - нет, нужно по-настоящему сильное потрясение, чтобы убить ее.
Утащила три фотографии: Альбрехт в магическом круге виллис, Альбрехт на рассвете (а Мирта исчезает до следующей ночи), Карла Фраччи, съемочная группа и Эрик на заднем плане.

@темы: Erik Bruhn, Carla Fracci, "Giselle", Erik Bruhn - photos