Живи, а то хуже будет
Припала к первоисточнику - повести Генри Мелвилла "Билли Бадд, фор-марсовый матрос". Опера лучше. Но и в повести много всякого занятного, например:
Портрет Джона Клэггарта (здесь: Клэггерта), каптенармусаКлэггерт, мужчина лет тридцати пяти, был довольно высок ростом и сухощав, хотя в целом не так уж плохо сложен. Его небольшие изящные руки, несомненно, никогда не знали тяжелого труда. Лицо же его производило необыкновенное впечатление. Все черты были чеканными, точно на греческой монете, но подбородок, гладкий, как у Текумсе, сильно выдвинутый вперед и словно налитый тяжестью, приводил на память гравированные изображения преподобного Тайтеса Оутса, этого доносчика с голосом проповедника, который в царствование Карла II изобличил им же сочиненный папистский заговор. Глаза Клэггерта умели смотреть с пронзительной строгостью, что в его должности было весьма полезно. Лоб его, согласно френологической науке, свидетельствовал о незаурядном уме, а падавшие на него крутые завитки иссиня-черных шелковистых волос подчеркивали бледность кожи - бледность с легким янтарным оттенком, как у древних мраморных статуй, окрашенных веками.
Эта бледность, резко выделявшаяся среди красных и бронзовых матросских физиономий, возможно, в некоторой мере объяснялась тем, что по должности своей он редко выходил на солнечный свет, и хотя в самой ней не было ничего неприятного, она, казалось, свидетельствовала о каком-то отклонении или пороке в организме и крови. Однако общий его облик и манера держаться как будто говорили об образованности и былых занятиях, не соответствовавших нынешнему его положению, и когда он не был занят своими обязанностями, его нетрудно было принять за человека благородного - и в прямом, и в переносном смысле, - который по причинам, известным лишь ему самому, предпочитает сохранять инкогнито. О его прошлом никто ничего не знал. Возможно, он был англичанином, однако в его речи иногда проскальзывал легкий акцент, позволявший предположить, что родился он вне пределов Англии, хотя и попал туда еще малым ребенком. Убеленные сединой старожилы батарейных палуб и бака поговаривали, что каптенармус был из французских дворян и пошел во флот добровольно, чтобы избегнуть обвинения в некоем таинственном мошенничестве, когда он уже должен был предстать перед судом Королевской Скамьи. То обстоятельство, что история эта ничем не подтверждалась, разумеется, не мешало передавать ее из уст в уста.
Портрет Билли Бадда, фор-марсового матроса Он был очень молод и, несмотря на свое поистине атлетическое сложение, выглядел даже еще более юным. Причиной тому было простодушно-детское выражение его лица, не утратившего первого пушка и напоминавшего девичье цветом и нежностью кожи, хотя холод, жара и соленый морской ветер согнали с него лилеи, а розы лишь с трудом просвечивали сквозь загар. <...> По телесному своему сложению он принадлежал к тем лучшим представителям английского типа, в жилах которых кровь саксов словно вовсе не была разбавлена нормандской или какой-либо иной, а его лицу было присуще то человеческое выражение безмятежного и ласкового спокойствия, которое греческие ваятели подчас придавали своему могучему герою Геркулесу. Но кроме того, в его облике ощущался некий вездесущии оттенок аристократичности; о ней говорило все: маленькие изящные уши, свод стопы, изгиб губ и вырез ноздрей, даже мозолистые руки, оранжевато-коричневые, точно клюв тукана, от постоянного соприкосновения со снастями и смолой, а главное - нечто в подвижных чертах лица, в каждой позе и движении, нечто, неопровержимо свидетельствовавшее о том, что мать его была щедро одарена богиней Любви и Красоты. Все это указывало на происхождение, совершенно не соответствующее нынешнему его жребию.
В общем, куда ни плюнь на этом "Неустрашимом" - всюду аристократы недовешенные ошиваются. Впрочем, ха-ха, одного все-таки довесят.
Диалог Билли и Датчанина о странностях, творящихся с Билли на "Неустрашимом": то сумка плохо уложена, то койка криво подвешена, в чем дело? Сейчас Датчанин все объяснит.- Ну вот, Датчанин, что ты обо всем этом думаешь?
Старик сдвинул шляпу на затылок, задумчиво потер длинный косой рубец там, где он терялся среди жидких волос, и ответил лаконично:
- Тощий Франт (прозвище каптенармуса) на тебя взъелся, Детка Бадд.
- Тощий Франт? - вскричал Билли, широко раскрыв лазурные глаза. - Да за что же? И ведь мне говорили, что он меня иначе не называет, как "милым малым".
- Вот как? - усмехнулся седой моряк, а затем добавил:- Да уж, Деточка, Тощий Франт поет сладко.
- Ну, не всегда. Только я от него ни одного сердитого слова не слышал. Стоит мне мимо пройти, и уж он обязательно что-нибудь ласковое скажет.
- А это потому. Детка Бадд, что он на тебя взъелся.
История о пролитой похлебкеВ полдень "Неустрашимый" шел крутым фордевиндом, а потому испытывал некоторую качку. Билли, который обедал внизу, так увлекся разговором с членами своей артели, что не остерегся, и при внезапном толчке вся похлебка из его миски выплеснулась на только что надраенную палубу. Каптенармус Клэггерт, помахивая тростью, положенной ему по должности, как раз в эту минуту проходил мимо закоулка, где обедали фор-марсовые, и жирная жижа потекла ему прямо под ноги. Он перешагнул через нее и, поскольку при подобных обстоятельствах ничего заслуживающего внимания в этом происшествии не было, пошел дальше, но тут вдруг заметил, кому принадлежала злополучная миска. Он сразу переменился в лице и встал как вкопанный. Казалось, он хотел выбранить матроса, однако сдержался и, указывая на разлитую похлебку, шутливо похлопал его тростью на спине и негромко произнес тем особым мелодичным голосом, каким вдруг начинал говорить при определенных обстоятельствах:
- Мило-мило, дружочек! И ведь не по хорошему мил, а по милу хорош!
Затем он удалился, так что Билли не увидел невольной улыбки, а скорее гримасы, сопровождавшей эти двусмысленные слова и криво изогнувшей его красиво очерченные губы. Однако все приняли его слова за шутку, а поскольку, когда начальство шутит, положено смеяться, они и захохотали "в притворном веселье". Билли, возможно польщенный этим намеком на его положение Красавца Матроса, посмеялся вместе с ними, а потом, обращаясь к товарищам, воскликнул:
- Ну, кто еще скажет, что Тощий Франт на меня взъелся?
Ну и просто немного душераздирающей лирикиОднако после пустячного происшествия с похлебкой у Билли Бадда перестали случаться непонятные недоразумения из-за койки, сумки с одеждой и прочего. А вот улыбка, порой ему сиявшая, и ласковые слова, брошенные мимоходом, сделались, пожалуй, еще более приветливыми.
Но вместе с тем теперь можно было бы заметить и кое-что другое. Если взгляд Клэггерта неприметно останавливался на Билли, который во время второй полувахты прогуливался по верхней батарейной палубе, обмениваясь залпами веселых шуток с другими молодыми матросами, взгляд этот провожал веселого морского Гипериона задумчиво и печально, а на глаза каптенармуса навертывались странные жгучие слезы. В такие минуты казалось, что Клэггерта томит глубокое горе. А иногда к этой грусти примешивалась тоскливая нежность, словно Клэггерт мог бы даже полюбить Билли, если бы не роковой запрет судьбы. Но выражение это было мимолетным, и его как бы со стыдом тотчас сменял взгляд, полный такой неумолимости, что все лицо каптенармуса вдруг испещрялось бороздами, точно грецкий орех. Порой, заметив издали, что навстречу ему идет наш фор-марсовый, Клэггерт, когда они сближались, чуть-чуть отступал в сторону и пропускал Билли мимо себя, сверкая на него всеми зубами в притворной улыбке. Но если они встречались неожиданно, в глазах каптенармуса вспыхивали красные огоньки, точно искры под молотом в сумрачной кузнице. Эти краткие яростные молнии производили особенно странное впечатление потому, что их метали глаза, цвет которых в минуты покоя бывал почти фиалковым самого нежного оттенка.
Билли, конечно, иногда замечал эти адские вспышки, но по самой своей натуре не способен был правильно их истолковать. Ум его едва ли достигал той степени тонкой духовной чуткости, благодаря которой самый простодушный человек подчас инстинктивно угадывает близость зла. А потому Билли просто считал, что на каптенармуса иногда что-то находит. Только и всего.
Не знаю, право, что внятного сказать по поводу этих цитат и повести вообще, но зверски захотелось опять пересмотреть оперу.
Портрет Джона Клэггарта (здесь: Клэггерта), каптенармусаКлэггерт, мужчина лет тридцати пяти, был довольно высок ростом и сухощав, хотя в целом не так уж плохо сложен. Его небольшие изящные руки, несомненно, никогда не знали тяжелого труда. Лицо же его производило необыкновенное впечатление. Все черты были чеканными, точно на греческой монете, но подбородок, гладкий, как у Текумсе, сильно выдвинутый вперед и словно налитый тяжестью, приводил на память гравированные изображения преподобного Тайтеса Оутса, этого доносчика с голосом проповедника, который в царствование Карла II изобличил им же сочиненный папистский заговор. Глаза Клэггерта умели смотреть с пронзительной строгостью, что в его должности было весьма полезно. Лоб его, согласно френологической науке, свидетельствовал о незаурядном уме, а падавшие на него крутые завитки иссиня-черных шелковистых волос подчеркивали бледность кожи - бледность с легким янтарным оттенком, как у древних мраморных статуй, окрашенных веками.
Эта бледность, резко выделявшаяся среди красных и бронзовых матросских физиономий, возможно, в некоторой мере объяснялась тем, что по должности своей он редко выходил на солнечный свет, и хотя в самой ней не было ничего неприятного, она, казалось, свидетельствовала о каком-то отклонении или пороке в организме и крови. Однако общий его облик и манера держаться как будто говорили об образованности и былых занятиях, не соответствовавших нынешнему его положению, и когда он не был занят своими обязанностями, его нетрудно было принять за человека благородного - и в прямом, и в переносном смысле, - который по причинам, известным лишь ему самому, предпочитает сохранять инкогнито. О его прошлом никто ничего не знал. Возможно, он был англичанином, однако в его речи иногда проскальзывал легкий акцент, позволявший предположить, что родился он вне пределов Англии, хотя и попал туда еще малым ребенком. Убеленные сединой старожилы батарейных палуб и бака поговаривали, что каптенармус был из французских дворян и пошел во флот добровольно, чтобы избегнуть обвинения в некоем таинственном мошенничестве, когда он уже должен был предстать перед судом Королевской Скамьи. То обстоятельство, что история эта ничем не подтверждалась, разумеется, не мешало передавать ее из уст в уста.
Портрет Билли Бадда, фор-марсового матроса Он был очень молод и, несмотря на свое поистине атлетическое сложение, выглядел даже еще более юным. Причиной тому было простодушно-детское выражение его лица, не утратившего первого пушка и напоминавшего девичье цветом и нежностью кожи, хотя холод, жара и соленый морской ветер согнали с него лилеи, а розы лишь с трудом просвечивали сквозь загар. <...> По телесному своему сложению он принадлежал к тем лучшим представителям английского типа, в жилах которых кровь саксов словно вовсе не была разбавлена нормандской или какой-либо иной, а его лицу было присуще то человеческое выражение безмятежного и ласкового спокойствия, которое греческие ваятели подчас придавали своему могучему герою Геркулесу. Но кроме того, в его облике ощущался некий вездесущии оттенок аристократичности; о ней говорило все: маленькие изящные уши, свод стопы, изгиб губ и вырез ноздрей, даже мозолистые руки, оранжевато-коричневые, точно клюв тукана, от постоянного соприкосновения со снастями и смолой, а главное - нечто в подвижных чертах лица, в каждой позе и движении, нечто, неопровержимо свидетельствовавшее о том, что мать его была щедро одарена богиней Любви и Красоты. Все это указывало на происхождение, совершенно не соответствующее нынешнему его жребию.
В общем, куда ни плюнь на этом "Неустрашимом" - всюду аристократы недовешенные ошиваются. Впрочем, ха-ха, одного все-таки довесят.
Диалог Билли и Датчанина о странностях, творящихся с Билли на "Неустрашимом": то сумка плохо уложена, то койка криво подвешена, в чем дело? Сейчас Датчанин все объяснит.- Ну вот, Датчанин, что ты обо всем этом думаешь?
Старик сдвинул шляпу на затылок, задумчиво потер длинный косой рубец там, где он терялся среди жидких волос, и ответил лаконично:
- Тощий Франт (прозвище каптенармуса) на тебя взъелся, Детка Бадд.
- Тощий Франт? - вскричал Билли, широко раскрыв лазурные глаза. - Да за что же? И ведь мне говорили, что он меня иначе не называет, как "милым малым".
- Вот как? - усмехнулся седой моряк, а затем добавил:- Да уж, Деточка, Тощий Франт поет сладко.
- Ну, не всегда. Только я от него ни одного сердитого слова не слышал. Стоит мне мимо пройти, и уж он обязательно что-нибудь ласковое скажет.
- А это потому. Детка Бадд, что он на тебя взъелся.
История о пролитой похлебкеВ полдень "Неустрашимый" шел крутым фордевиндом, а потому испытывал некоторую качку. Билли, который обедал внизу, так увлекся разговором с членами своей артели, что не остерегся, и при внезапном толчке вся похлебка из его миски выплеснулась на только что надраенную палубу. Каптенармус Клэггерт, помахивая тростью, положенной ему по должности, как раз в эту минуту проходил мимо закоулка, где обедали фор-марсовые, и жирная жижа потекла ему прямо под ноги. Он перешагнул через нее и, поскольку при подобных обстоятельствах ничего заслуживающего внимания в этом происшествии не было, пошел дальше, но тут вдруг заметил, кому принадлежала злополучная миска. Он сразу переменился в лице и встал как вкопанный. Казалось, он хотел выбранить матроса, однако сдержался и, указывая на разлитую похлебку, шутливо похлопал его тростью на спине и негромко произнес тем особым мелодичным голосом, каким вдруг начинал говорить при определенных обстоятельствах:
- Мило-мило, дружочек! И ведь не по хорошему мил, а по милу хорош!
Затем он удалился, так что Билли не увидел невольной улыбки, а скорее гримасы, сопровождавшей эти двусмысленные слова и криво изогнувшей его красиво очерченные губы. Однако все приняли его слова за шутку, а поскольку, когда начальство шутит, положено смеяться, они и захохотали "в притворном веселье". Билли, возможно польщенный этим намеком на его положение Красавца Матроса, посмеялся вместе с ними, а потом, обращаясь к товарищам, воскликнул:
- Ну, кто еще скажет, что Тощий Франт на меня взъелся?
Ну и просто немного душераздирающей лирикиОднако после пустячного происшествия с похлебкой у Билли Бадда перестали случаться непонятные недоразумения из-за койки, сумки с одеждой и прочего. А вот улыбка, порой ему сиявшая, и ласковые слова, брошенные мимоходом, сделались, пожалуй, еще более приветливыми.
Но вместе с тем теперь можно было бы заметить и кое-что другое. Если взгляд Клэггерта неприметно останавливался на Билли, который во время второй полувахты прогуливался по верхней батарейной палубе, обмениваясь залпами веселых шуток с другими молодыми матросами, взгляд этот провожал веселого морского Гипериона задумчиво и печально, а на глаза каптенармуса навертывались странные жгучие слезы. В такие минуты казалось, что Клэггерта томит глубокое горе. А иногда к этой грусти примешивалась тоскливая нежность, словно Клэггерт мог бы даже полюбить Билли, если бы не роковой запрет судьбы. Но выражение это было мимолетным, и его как бы со стыдом тотчас сменял взгляд, полный такой неумолимости, что все лицо каптенармуса вдруг испещрялось бороздами, точно грецкий орех. Порой, заметив издали, что навстречу ему идет наш фор-марсовый, Клэггерт, когда они сближались, чуть-чуть отступал в сторону и пропускал Билли мимо себя, сверкая на него всеми зубами в притворной улыбке. Но если они встречались неожиданно, в глазах каптенармуса вспыхивали красные огоньки, точно искры под молотом в сумрачной кузнице. Эти краткие яростные молнии производили особенно странное впечатление потому, что их метали глаза, цвет которых в минуты покоя бывал почти фиалковым самого нежного оттенка.
Билли, конечно, иногда замечал эти адские вспышки, но по самой своей натуре не способен был правильно их истолковать. Ум его едва ли достигал той степени тонкой духовной чуткости, благодаря которой самый простодушный человек подчас инстинктивно угадывает близость зла. А потому Билли просто считал, что на каптенармуса иногда что-то находит. Только и всего.
Не знаю, право, что внятного сказать по поводу этих цитат и повести вообще, но зверски захотелось опять пересмотреть оперу.
@темы: Мы очень любим оперу, Выходи-ка, Билли, чтоб тебя убили (Billy Budd)
опера же более брутальная?)
А другого - добьют. Аристократов на фонарь, как и советовали проплывавшие мимо "Неустрашимого" в тумане французы ))
Соглашусь с norakura: сладко невыносимо - и от того, добавлю, прямо-таки хорошо. Любители клеймить сетевой слэш немедленно заявили бы, что "мужчина так писать не может", это типичный женский романтический фап-фап на персонажей - и сели бы в лужу. А Мелвилл знал толк в яое, это я еще по "Моби Дику" поняла, хотя тут, конечно, всё в разы отчетливее. Но почему, почему никто не пишет про них фиков, они ж просятся!
Эх, стыдно, но Моби Дика я не читала, не знаю, доберусь ли когда-нибудь. Но слэш в "Билли Бадде" отчетлив и виден невооруженным глазом. Причем слэш мучительный и душераздирающий: каптенармусу и очень хочется, и чрезвычайно колется. А вообще - да, какого черта никто не пишет фики по этому канону? Прям хочется зайти на ЗФБ к команде "Библиотека приключений" и предложить им "Билли Бадда" на погрызание. А вдруг кто-нибудь проникнется?
Хотя опера все-таки лучше, по ней фики писать даже круче.)
Каптенармус тут страдающая фигура, вот прямо до слез в буквальном смысле слова ) Но ведь и сам себе злобный идиот: вместо того чтоб играть в корабельного Манфреда, подкатил бы к Билли как следует, может, и обломилось бы. "Вы привлекательны, я чертовски привлекателен, чего зря время терять?" ))) А в Библиотеке приключений какой народ играет? Если слэшепишущий, то почему бы и нет? Вот вдруг исполнят - порадуют )
А по опере фики писать даже и некому, нет команды оперы на свете (и балета тоже). Печаль.
Надо проверить, какой там народ в "Библиотеке приключений". Но вроде бы он всегда был слэшепишущий, хотя и не слэшецентрированный, так что есть надежда. Клэггарт в повести - я согласна, слишком уж заигрался в романтического героя. Главное - он как будто не совсем понимает, чего от Билли хочет, хотя и очень хочет.)) А вот оперный Клэггарт - он, похоже, понимает, чего хочет, и это его дополнительно пугает и мучает.))
А команда оперы и балета на ЗФБ (или на ФБ) может появиться лишь в одном случае: мы ее соберем. Но лень. Да и поздно уже на ЗФБ чего-то собирать, насколько я понимаю.)
Ну, на эту ЭФБ уже поздно... но никогда не поздно в принципе! )
Ну, насчет ЗФБ ты же знаешь - у меня всегда лень пересиливает.)))
Знаю-знаю ) На самом деле тут можно только одно сделать: когда вдруг идея какая проскользнет "а вот бы это на ЗФБ", сносить все в подзамочную копилочку. И если за год до той зимы накопится много интересного - все-таки соблазниться и пойти. Мотивация будет, да и гонки с контентом не предвидится.
Ну... на самом деле - ты же знаешь, что у меня с идеями либо никак, либо они сразу идут в дело, потому что ждать до следующего года - это непродуктивно, идея перегорит, азарт уйдет. Просто я не ФБшный человек, вот и все.
Знаю-знаю (прячет тентакли, но не теряет надежду когда-нибудь заманить на ЗФБ ) )
Да ну, зачем ходить на ЗФБ, когда горит и без ЗФБ?)) В смысле: если мне хочется по канону что-то писать, я и без ЗФБ это напишу. А если мне хочется что-то прочитать - то что толку, если я на ЗФБ пойду, все равно мне никто этого не напишет.)) Никакого профита. Лучше лежать в гамаке.))
Ну, а гореть в компании? Раскочегарить потенциальных читателей? Хоть одного-двоих, но и то хлеб )
Гореть в компании - это круто, да, но зачем при этом еще играть на ФБ и что-то писать?
Молчу-молчу ))
оно
Билли в фильме - да, какой-то он не совсем невинный... или даже совсем не невинный, многозначительный Билли, что и говорить.)) А Клэггарт всем был бы хорош, но внешность все-таки немножко подкачала.