Живи, а то хуже будет
Никак не могу себя заставить разобрать чемодан до конца. В самолете пересматривала "Смерть в Венеции", сравнивала запись с живым спектаклем и прямо расстроилась, что полет такой короткий, я не успела досмотреть второй акт. Попробую вытащить из планшета заметки и написать по ним более-менее связный пост-отзыв на "Смерть в Венеции" пятого июля этого года. Пока же, после пересмотра видеоверсии, я поняла, что Тадзио Александра Труша мне нравится больше Тадзио Ревазова. Или, вернее, даже так: мне больше нравится взаимодействие Риггинса-Ашенбаха с Тадзио-Трушем. Хотя, конечно, Эдвин Ревазов прекрасен, и Ноймайер ставил роль Тадзио именно на него, отсюда эти безумно сложные дуэты и головокружительные поддержки: мне кажется, высокому Ревазову все-таки было чуть легче выполнять эти поддержки с невысоким, худым, легким Риггинсом. А вот когда я увидела Труша - ростом примерно с Риггинса, ну, может, чуточку выше, - я подумала: наверно, и хореографию изменят (как слегка изменили хореографию дуэтов матери Ашенбаха и юного Ашенбаха: если в видеоверсии высокая Лаура Каццанига выносила Константина Целикова на спине, то в живом спектакле не такая высокая и более хрупкая Анна Лаудере выводила его за руку, причем Целиков сначала шел (или полз) на коленях). А вот нет, хореография дуэтов Ашенбаха и Тадзио осталась прежней, и Труш отважно и чисто выполнял все эти сложнейшие поддержки. И вообще, у него получился странный, пожалуй, даже противоречащий манновскому канону Тадзио - Тадзио, видящий Ашенбаха, замечающий его. Но я об этом еще постараюсь написать подробнее.
Труш справлялся с партией превосходно. И у него концепция другая: Ревазов - это такой античный бог в юном, но поразительно прекрасном, скорее божественном, чем человеческом теле. Рост и сложение - все создает образ. И этот бог не замечает Ашенбаха и его любви. Ну, да, все по Манну, понятное дело. А вот у Труша - у него Тадзио в первую очередь мальчишка, беспечный, хорошенький, резвый, но чуткий. Он Ашенбаха видит, и поэтому их дуэты, которые должны бы изображать мечты Ашенбаха и его одностороннее влечение к Тадзио, вдруг становятся будто бы реальными, отражением реального контакта. Вот как-то так.
А главная радость шиппера была потом, на поклонах, когда Риггинс и Труш кланялись вместе, обнявшись.)))