[М-ль Люсиль]

Свободный день, делать нечего, читать тоже толком нечего, компьютер еще не реанимировали, но надежда есть, продолжу-ка я, пожалуй, пересказывать Мейнерца. Интересно, надо под него заводить отдельный тэг или не надо? Кстати, вчера кто-то приходил ко мне в дневник по поисковой фразе "от чего умер Эрик Брун". На всякий случай сообщаю: Эрик Брун умер от рака легких (по некоторым данным - от рака легких на фоне СПИДа). Подробное описание процесса умирания можно прочитать вот здесь, это пересказ последней главы из книги Мейнерца. Все, минута саморекламы закончена, переходим к делу. На повестке дня - начало шестидесятых.
В декабре 1960 года Эрик участвовал в гала-спектакле Королевской академии танца, устроенном в честь Марго Фонтейн. Это было его первое выступление в Англии со времен покойного Метрополитен Балле - одиннадцать лет прошло, и за это время талантливый мальчик превратился... ну да, опустим эпитеты, превратился в Эрика Бруна. Английские критики (например, в Dancing Times) писали, что Эрик "показал нам классический мужской танец, какого мы не видели в Лондоне уже много лет". Но сам Эрик был недоволен собой - ах, как часто это с ним бывало! Вера Волкова написала своей английской приятельнице Колетт Кларк, устроительнице гала-спектакля, о том, как Эрик отзывался о своем выступлении: "Он сказал, что танцевал ужасно и "завалил" пируэты. Сначала я подумала, что он скромничает, но потом я получила твое письмо, в котором ты пишешь, что он действительно танцевал лучше на репетициях... Бедняжка Эрик. Я беспокоюсь о нем так же, как и о Марго. Они оба добрались до вершины своих карьер, а теперь оба - по разным причинам - находятся в опасности". По мнению Волковой, Эрик был "невротиком", и его психические проблемы были тесно связаны с его карьерой. "Эту болезнь трудно вылечить, но иногда она проявляется рано, и тогда ее с самого начала можно взять под контроль. Он действительно стал великим танцовщиком. <...> Но теперь ему трудно жить с этой фантастической славой. Он полон страха! Сильнее всего он боится разочаровать публику, он боится, что однажды люди скажут после представления: "И это - тот самый великий Эрик Брун?". Я слышала, нечто подобное происходит с тореадорами. Когда они достигают вершины славы, то начинают ужасно бояться разочаровать зрителей. Они отчаянно пытаются повторить когда-то удавшийся трюк, но терпят поражение, потому что раньше этот трюк был спонтанным. И пусть танцовщики не рискуют своей жизнью, но их нервы тоже участвуют в этой игре".
Эрик признался Волковой, что сам был удивлен тому, насколько хорошо ему было в Москве и Ленинграде. "Это было чудесно, меня никто там не знал". А Волкова замечала: "Эрик - больной мальчик. <...> Его внешность обманчива. У него холодный профиль, будто высеченный из гранита, и выразительные голубые глаза. Но на самом деле он измучен тревогой, комплексами, сомнениями и диалогами с самим собой. Как ты знаешь, многие чувствительные люди так или иначе справляются с этим и живут дальше. Но датчане часто ведут себя по-другому. Сталкиваясь с проблемой лицом к лицу, они теряются, эта проблема кажется им непреодолимой. В девяти случаях из десяти они даже не пытаются справиться с ней, они просто погружаются в безнадежность". Она считала, что Эрику нужно переквалифицироваться из танцовщика в педагога (для его же собственного блага): "Он - хороший учитель, и мне кажется, он станет счастливее, когда перестанет танцевать. Грустно думать об этом, ведь ему всего 31 или 32 года, но я боюсь, ему суждена короткая карьера. Он не может справиться с жизнью, которую сам для себя создал, и он недостаточно умен для того, чтобы помочь себе самому".
Но Эрик все равно продолжал танцевать - несмотря на отсутствие мотивации, несмотря на одиночество и психологические проблемы. Он стал подумывать о том, чтобы сделать Лондон своей "профессиональной базой" - но пока что его лишь приглашали на гала-спектакли, но не спешили предлагать контракты в Англии. А тем временем Мария Толчиф попыталась восстановить партнерство с Эриком - хотя Эрик был в этом вовсе не заинтересован, да и вообще реагировал на Марию очень нервно. Мейнерц (как и Кавана, кстати), судя по всему, не думает, что у них был роман - хотя не отрицает наличие односторонней влюбленности Марии в Эрика. Сама Мария говорила, что Эрик "позволял влюбиться в себя, а потом... прости-прощай!". Тем не менее, хоть Эрик и был против, но руководство Королевского Датского балета было заинтересовано в том, чтобы пара Толчиф-Брун приняла участие в спектаклях, - и поэтому на Эрика хорошенько надавили и заставили его согласиться танцевать с Марией. Ну, а Мария, не зная, чем это обернется, привезла с собой в Копенгаген подарочек для Эрика - Рудольфа Нуриева.
Я уже цитировала эти слова Мейнерца, но мне не жаль, процитирую еще раз: "Роман Бруна и Рудольфа Нуриева - это одна из великих любовных историй двадцатого века". Кстати, Мейнерц назвал главу, посвященную их встрече и развитию романа, "Сыновья Зевса" - ведь, как всем известно, их не раз сравнивали с Аполлоном и Дионисом (ирония судьбы заключается в том, что Эрик - в отличие от Рудольфа - так и не стал Аполлоном на сцене, так и не станцевал в баланчинском "Аполлоне Мусагете"). "Нуриеву было 23 года, Бруну почти 33, и в их связи с самого начала был элемент отношений учителя и ученика".
Надо сказать, что Мейнерц вообще пишет о романе Эрика и Рудольфа довольно скупо и сжато, опуская множество мелких и не очень мелких подробностей, приведенных, например, в книге Каваны. Создается впечатление, что он, не говоря об этом прямо, отсылает именно к Каване заинтересованных читателей, сам же предпочитает "оставаться в тени" и ограничивается информацией общего порядка - прибавляя к ней кое-какие свидетельства, которых у Каваны не было, кое-какие свидетельства, которые у Каваны есть, кое-какие цитаты из писем Эрика, которые почти не совпадают с цитатами из тех же писем, приведенными Каваной. Пожалуй, датскоязычные читатели оказываются в более выгодном положении: почти наверняка они, интересующиеся Эриком Бруном, владеют английским в достаточном объеме для того, чтобы одолеть и книгу Каваны. К сожалению, в обратном направлении это не работает: едва ли все англоязычные читатели, которым интересен Эрик, могут прочитать Мейнерца в оригинале и сравнить его с Каваной. Несправедливо, но ничего не поделаешь (всем учить датский язык!). Я буду пересказывать тут только Мейнерца (хотя есть соблазн разбавлять его отрывками из Каваны), но еще раз повторю: читайте Кавану, если хотите составить более-менее подробную картину отношений Эрика и Рудольфа. Ну или хотя бы читайте Солуэй, она на русский переведена. (В общем, да, я знаю, на что это похоже: "Учитесь у Пушкина! Или хотя бы у Почкина!").

"Рядом с вами сидит гений, - говорили об Эрике, - а вы не способны даже подражать ему!" Продолжение пересказа - под катом

"Научи меня делать это!" - постоянно говорил Рудольф Эрику. "Если Эрик блистал в какой-нибудь роли, - вспоминала Розелла Хайтауэр, - Рудольф не успокаивался до тех пор, пока не начинал блистать в той же роли". Соня Арова вспоминала, что Рудольф был "полностью захвачен своими чувствами к Эрику, а Эрик не знал, как с ним совладать. Рудольф его выматывал". Соня имела возможность наблюдать за отношениями этой пары с близкого расстояния: осенью 1961 года Эрик репетировал с Соней в Париже, готовясь к запланированным лондонским выступлениями, и Рудольф в то время жил вместе с ним в отеле. Уже тогда, в самом начале их романа, между ними происходили ссоры и столкновения (не обойтись все-таки без книги Каваны, у Мейнерца этих подробностей нет): так, Соня рассказывала позднее, как однажды вечером перепуганный Рудольф прибежал к ней домой (она жила неподалеку от их отеля) и сказал, что они с Эриком поссорились, и Эрик ушел без шапки в ночь холодную. "Там вам сразу волк голодный встретится и, конечно, быстро вас он скушает", - не то чтобы Рудольф этого боялся, но такой уход Эрика здорово выбил его из колеи. Пришлось Соне брать Рудольфа подмышку и отправляться вместе с ним на поиски Эрика. И они его нашли, и надо думать, Рудольф с Эриком тут же и помирились. До следующего раза.
В октябре Эрик и Соня танцевали в Лондоне, и Нинетт де Валуа, руководительница Роял Балле (а еще - бывшая танцовщица в Русских балетах Дягилева и один из столпов-основателей английского балета) пригласила Эрика присоединиться к Роял Балле в качестве гест-стар весной 1962 года. Эрик, конечно, охотно принял это предложение - сбывалась его мечта о Лондоне в качестве профессиональной базы. Затем он отправился в Нью-Йорк, где 22 октября танцевал вместе с Карлой Фраччи в отрывке из "Сильфиды" в передаче "Bell Telephone Hour". Прямая трансляция в самом начале была перебита срочным обращением Джона Кеннеди в связи с Карибским кризисом - и зрители так и не увидели первое соло Эрика-Джеймса. К счастью, оно не пропало для истории, но сохранилось - пусть не в цветном, но в черно-белом изображении, и было воспроизведено и в документальном фильме про Эрика, и в двд-выпуске его выступлений в "Bell Telephone Hour". (И вот тут Мейнерц, надо сказать, допустил ошибочку: Карибский кризис-то был в октябре 1962 года, тогда и Эрик с Карлой танцевали то па-де-де из "Сильфиды". Но я уж не буду исправлять Мейнерца, пусть остается, как есть.)
Затем Эрик вернулся в Лондон, где Рудольф танцевал в театре Друри Лейн (это было его первое выступление в Англии), а оттуда вместе с Рудольфом приехал в Канны - для репетиций концертной программы на четверых, в которой принимали участие Розелла Хайтауэр и Соня Арова. Для этой программы Эрик поставил два небольших номера - "Токкату и фугу" и "Фантазию"; репетиции проходили очень нервно, Эрик и Рудольф цапались, Розелла на правах самой старшей пыталась их успокаивать, а Соне доставалось больше всех - она-то видела их не только на репетициях, но и после, потому что жила с ними в Каннах в одной квартире. Она вспоминала потом (опять я залезаю в книгу Каваны), как однажды стала свидетельницей сцены, которую можно было бы, наверно, назвать трагикомической, хотя и страшноватой: Эрик и Рудольф, явно нетрезвые, гонялись друг за другом с ножами. Вероятно, в Эрике ненадолго пробудился дон Хосе. Слава богу, обошлось без крови.
Во время выступлений Эрик получил травму и был вынужден отказаться от участия в очередной передаче "Bell Telephone Hour". Вместо него в "Фестивале цветов в Дженцано" танцевал Рудольф (с Марией Толчиф) - и это было его первое выступление в Америке. Рудольф получил возможность попробовать свои силы в балете Бурнонвиля, применить датский стиль, который так восхищал его у Эрика. Не все у него получилось, сам Эрик замечал, что у Рудольфа все еще были проблемы с выполнением быстрых batteries, но в целом американский дебют Рудольфа удался (даже несмотря на то, что ему пришлось - против воли - подстричься, чтоб не шокировать телезрителей буйной гривой).
После этого Мейнерц переходит от внешних событий к "внутренним" и пишет: "Личные письма Бруна Нуриеву за этот период рассказывают об истории любви со столкновениями и недопониманиями, о характере Бруна и о его отношениях с матерью". Он начинает с цитаты из письма Эрика от 7 февраля 1962 года. Кавана частично цитирует то же самое письмо, кое-где цитаты совпадают (что несколько облегчает задачу горе-переводчика). Письмо написано после визита Рудольфа в Копенгаген: он приезжал, чтобы увидеться с Эриком незадолго до своего лондонского дебюта в "Жизели" с Марго Фонтейн. Визит не очень удался, Эрик был измучен семейными неурядицами и не мог поддержать Рудольфа перед его дебютом. Но и после отъезда Рудольфа Эрику, судя по всему, стало еще хуже, и он писал (привожу только то, что цитирует Мейнерц): "Я ненавижу, когда ты расстроен, это причиняет боль и тебе, и мне. Прости меня за то, что я не помог тебе, но когда я дома, мне кажется, я нахожусь под постоянным давлением. Здесь я не чувствую себя спокойно, и когда я вернулся из Парижа, моя семья, особенно моя мать, хотели заполучить меня целиком, и меня просто не хватало..." Он признавался Рудольфу, что иногда чувствовал рядом с ним, будто "прошлого, настоящего и будущего больше не существует - это была вечная жизнь, без начала и без конца... <...> Ты даешь мне надежду, веру и силы для того, чтобы принимать себя, тебя и других такими, какие они есть, в то время, когда ни любовь, ни надежда, ни вера не вдохновляют и не ведут нас... Ты - тайна моей жизни, тайна, которая сама раскроет себя - парадоксально, но так верно". (Господи, пытаться переводить письма Эрика с датского - это очень изощренное мазохистское наслаждение!)
Как пишет Мейнерц, Эрик "искал человека, с которым мог бы слиться воедино", человека, который "узнал бы его целиком, "со всеми углами и закоулками", и помог бы ему исцелиться от ран, сохранившихся с детства", "человека, равного себе". "В сентиментальных письмах Бруна Нуриеву видно, как человек, приводивший в восхищение весь мир, но считавший себя нелюбимым и неспособным любить, теперь был готов целиком отдаться представлениям о любви, которые кажутся наивными, почти как у подростка". Но Рудольф, хоть и не скрывавший, что Эрик был любовью всей его жизни, - был гораздо моложе, с другим жизненным опытом, с другими целями в жизни. Эрик, "прежде относившийся к интимности с почти клаустрофобическим страхом, теперь хотел жизни вдвоем, дома, где можно по очереди готовить еду и вместе гулять перед сном" (Мейнерц перекликается здесь с Карлой Фраччи, говорившей (мне лень переводить): "He was happy to stay home and be together, but Rudolf needed to go out, to see people..."). Рудольф же хотел танцевать, только танцевать, и со временем "их карьеры и их амбиции встали между ними".
Уф. И до половины главы не дошла, а устала зверски. Ладно еще, когда я пытаюсь пересказывать, на это у меня наглости хватает. Но когда я пытаюсь переводить письма Эрика с датского, я чувствую, что мозг у меня начинает вскипать. Потому что Эрик - он и по-английски этот самый мозг выносит, а уж по-датски и подавно. Так что голова у меня абсолютно пуста, пойду восстанавливать серые клеточки. Кто все это одолеет, тот молодец.

@темы: Александр Мейнерц "Erik Bruhn – Billedet indeni", Rudolf Nureyev, Erik Bruhn

Comments

[gr_gorinich]

Конечно, мы это одолеем! Кто написал это - тот молодец, и мозг его вскипал не зря, потому что письма Эрика - ну, это что-то. Причем. в отличие от писем Лели Мясина Вере Зориной они очень органично выглядят для Эрика и совершенно не производят впечатления "вранья от первого до последнего слова" ) Но все-таки больше всего потрясает, как Эрик с такими нервами все-таки собирал себя и выходил на сцену. Нервы, конечно, жег себе все равно что напалмом, эх, ему бы к психотерапевту...

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, письма Лели Мясина Вере Зориной производят впечатление сборника разнообразных чувствительных штампов и фраз из письмовника, даже странно, что умница Леля вот такое сочинял.) А Эрик - нет, вот уж штампами он не пишет (потому что и не мыслит штампами, и все эти свои мысли и чувства выплескивает на бумагу). Но пытаться его переводить - это мука, и далеко не всегда есть возможность сверяться с английским оригиналом писем у Каваны. Поэтому я за перевод чисто датских цитат отвечать могу, а ручаться - нет.)
И не знаю, какой психотерапевт выдержал бы Эрика. Вообще не знаю, кто бы выдержал Эрика (а ведь выдерживали, тот же Рудольф - выдерживал, и очень долго). Это ужасный человек, мучительный для себя и окружающих. Но черт возьми, такой милый.))

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, Ничего, мне достаточно и того, что ты за него, за перевод этот отвечаешь ) А письма Лели именно тем и странны, что совсем непохожи на своего автора, о чем и речь, прежде всего. Но согласна и с тем, что там были штампы в количествах... И до сих пор интересно, как это у него так получалось и почему )
Ну, психотерапевтам по профессии положено выдерживать и не такое. А Эрик... создалось впечатление, что он был не так уж и страшен, особенно трезвым, для окружающих, которые не были с ним близко эмоцонально связаны. "Кого люблю, того и бью", короче, не в физическом, конечно, смысле (несмотря на гонки за Рудольфом с ножом), а в психологическом.

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, мне кажется, Леля просто не умел выражать свои сильные чувства, и когда пытался это делать (да еще и на иностранном языке - ясно же, что он Зориной не по-русски писал), то хватался за штампы, за готовые фразы, и громоздил их друг на друга (так что в результате то, что получалось, производит порой почти пародийное впечатление). Вполне возможно, что ему вообще - в силу характера и в силу профессии - было легче объясняться на невербальном уровне, по крайней мере, когда речь шла об интимных чувствах (так-то вроде у него язык был неплохо подвешен). Но черт разберет, что там было на самом деле, это все только предположения.
Что касается Эрика - ага, соглашусь, он был опаснее именно для тех, кто был к нему ближе всех, - и кем он особенно дорожил. В этом он, судя по всему, повторял свою мать: та ведь тоже его любила больше всех, но и мучила сильнее всех. Повторяющаяся схема отношений. И плюс к этому Эрик еще был очень искусным, иногда почти жестоким манипулятором (и в письмах к Рудольфу это чувствуется).

[norakura]

бесконечно можно перечитывать об отношениях этой парочки, хоть и по большей части всё то же самое, но другими словами, а всё равно интересно и захватывающе как в первый раз))

Ты - тайна моей жизни, тайна, которая сама раскроет себя - парадоксально, но так верно".

это такие красивые слова!
М-ль Люсиль, спасибо!))

Джона Кеннеди в связи с кубанским кризисом

Карибским, видимо)) мелочь, но царапнуло)

[М-ль Люсиль]

norakura, на здоровье, я, как всегда, только рада, что вам было интересно.))) И письма Эрика - это все-таки замечательное чтение (вернее, читать их - наслаждение, а вот переводить... ну, я уже сказала, надо быть немного мазохистом). Хоть Кавана и пеняла Эрику за то, что он, дескать, писал слишком возвышенно и "трубадурно", и поэтому его письма кое-где кажутся неискренними, но я с нею не соглашусь. По крайней мере, те цитаты, что приведены у нее и у Мейнерца, меня не убеждают в неискренности Эрика, напротив, он писал очень искренне, очень индивидуально, если так можно выразиться. И эта фраза про тайну, которая сама себя раскроет, - мне кажется, один из удачных примеров, иллюстрирующих выразительность его эпистолярного стиля.)

Ох, спасибо, что-то я совсем расслабилась и сажаю идиотских блох.)) Исправила кризис на "Карибский". Это все потому, что он Cuban Missile Crisis, а башка уже не варит, и рука сама пишет даже не "кубинский", а "кубанский".)) Но это дурацкое оправдание, а на самом деле - позор мне, позор.

[norakura]

М-ль Люсиль, и я полностью согласна, что в письмах Эрика ни грамма неискренности! Наоборот же, беспрерывный поток открытых чувств. Хотя некоторые процитированные письма наводят на мысль, что он писал не столько для Рудольфа, сколько для себя. Держать внутри ещё и такие переживания - реально же мог сойти с ума. А бумага была своеобразным обезболивающим

[М-ль Люсиль]

norakura, А бумага была своеобразным обезболивающим

Да, мне кажется, так и было, почти нет в этом сомнений. Исповедь, любовные признания и утоление боли - все соединялось в этих письмах. И когда читаешь их, то понимаешь: прав был Глен Тэтли, когда говорил, что такой любви Эрик никогда не испытывал. Оно и чувствуется, Эрик в своих письмах будто сам постоянно поражается, что может так любить (и не знает, как совладать с этими чувствами, как вообще с ними жить).

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, у Мясина, возможно, действительно была проблема с выражением эмоций на словах, не зря он всю жизнь прожил "человеком в футляре". А насчет Эрика и манипуляций... ты думаешь, они были сознательными или так, сами получались?

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, а вот у альтер эго Мясина - Гриши Любова - никаких проблем с выражением эмоций не было. Хотя, может быть, Борис Лермонтов иногда и мечтал тайком, чтоб эти проблемы были и чтоб Гриша помолчал хоть немного.)))
Я думаю, Эрик иногда манипулировал сознательно, иногда нет. В письмах к Рудольфу - наверняка бессознательно, не отдавая себе отчет в том, что он действительно манипулирует Рудольфом. А вот в жизни, особенно в начале отношений, он мог действовать вполне обдуманно и расчетливо. Как, например, вспоминала Мария Толчиф (как раз о первом периоде отношений Эрика и Рудика в Копенгагене): "For all his bravado, Rudolf was easy to get along with. He wasn't devious. Erik, on the other hand, was very manipulative, and I could never understand what he was after".

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, да уж, никаких проблем! ) И нечего мечтать о глупостях, Боря, что там насчет новой "Жизели"? Пора начинать репетиции! ))
Да, я уж встречала это высказывание (или его пересказ), и даже не помню, от тебя ли его узнала или откуда-то из книг о Нуриеве. И поверила бы на сто процентов, не будь у Марии тяжелых воспоминаний об Эрике - и, возможно, соответствующего предубеждения. Так что верю только на девяносто )

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, Лермонтов только рукой махнул. За долгие годы жизни и сотрудничества с Гришей он уже привык, что за этим кузнечиком всегда остается последнее слово.)
Мне кажется, даже если у Марии и были предубеждения против Эрика (что вовсе не исключено, а наоборот даже - странно было бы, если б их не было), в данном конкретном случае она права если не на сто, то на девяносто девять процентов.) По-моему, она очень точно подметила суть взаимоотношений Эрика и Рудольфа - по крайней мере, на начальном этапе, свидетельницей которого она и была. Так что я скорее склонна ей поверить.)

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, ведь и не в словах же дело, а в том, что в труппе (и в личной жизни) все хорошо и правильно. )

Может, может и правду она говорит. Эрик, во всяком случае, был очень сложным, с двойным дном, человеком, от него легко ожидать манипуляторских приемов.

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, и Вики Пейдж, слава богу, не бросилась под поезд, а просто с Крастером развелась.))

Но при всей своей сложности, при всех своих тараканах влюблен был Эрик так, что и сейчас его любовь кажется ужасно трогательной. Он совсем беззащитен в этих письмах к Рудольфу, все чувства предельно обнажены. Интересно, не боялся ли он потом, когда роман был закончен, что Рудольф как-то использует эти письма против него? Скорее всего, нет, по крайней мере, ничего об этом не известно. А вот Рудольф даже высказывал кому-то (не помню сейчас, кому именно) опасения в том, что Эрик может как-то использовать письма Рудольфа против него же. Но это, конечно, был абсурд и паранойя.

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, да, он очень трогательный в письмах... Но. мне кажется, Эрик не боялся в принципе обнажения своих чувств пост-фактум. Человек, который пишет рассказы, полые психологических тараканов самого интимного свойства, а потом дает их друзьям почитать, явно не параноит насчет выноса сора из избы ) А вот Рудольф параноил, и совершенно ведь зря: ну зачем стал бы Эрик вытаскивать на свет его письма?

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, как это зачем? Чтобы посмеяться над его английским, конечно!))) Вообще как отмечают исследователи, Рудольф на Западе старался самостоятельно писать как можно меньше, поскольку уж очень был не уверен в своем английском и не хотел ставить себя в уязвимое положение. Но для писем к Эрику он делал исключение. И ему повезло - Эрик эти письма честно уничтожил. Можно сказать, ликвидировал весь компромат.))
О, Эрикова новелла, я ее как раз на днях перечитывала у Мейнерца - вернее, отрывок из нее, - и главою билась о сруб светлицы. Это все-таки что-то потрясающее.)) И я задумалась над одним предложением в ключевой инцестуальной сцене: я его не до конца понимаю, а оно несет основную смысловую нагрузку, в нем, собственно, и говорится о том, что там было между матерью и сыном. И я не понимаю, подразумевается ли там секс с проникновением - или только ласки. Там не совсем понятный мне глагол, и все в этот глагол упирается. В общем, караул. Мало того, что Эрик сочинял инцестуальные рассказы, так он еще и сочинял их, используя непонятные слова.)))

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, вот больше Эрику делать нечего было. как, уже после расставания, смеяться над рудиковым английским! ))) А кстати, это известно, что сам Эрик переписку уничтожил? Или она пропала потом, может, уже когда Патсалас жег его бумаги?
Эрик, пиши проще! ) А что, глагол в словаре имеет веер значений, и понимай как хочешь, да?

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, ха, вот я тоже задавалась этим вопросом: сам ли Эрик уничтожил эти письма, или тут уже постарался сходивший с ума Константин? Не знаю. Неизвестно. И Кавана, и Мейнерц считают, что письма Рудольфа сжег, скорее всего, сам Эрик (пожалуй, это было бы в его характере - сдержать данное Рудольфу обещание). Но в общем, не знаю. Если интересно, могу при случае перепечатать из Каваны два сохранившихся черновика писем Рудольфа к Эрику. Очень выразительные послания.))
Дело даже не столько в значениях, а в сочетании с другим глаголом. Предложение звучит так: "Robert syntes at trænge gennem hende". "Trænge gennem" - это "проникать", "пенетрировать", казалось бы, все однозначно. Но вот syntes - дурацкий глагол, он меня все время сбивает с толку. Вообще у него значение "казаться", и можно истолковать все предложение как "Роберту казалось, что он проник (вошел) в нее". Но я не знаю, права ли я. Потом там сказано, что Роберт был возбужден, но совершенно пассивен, и Дженет ласкала его (употреблен глагол "pette" - его нет ни в одном словаре, но я так понимаю, это англицизм от "to pet"). В общем, я ни хрена не понимаю, и неудивительно, потому что датского я не знаю и вообще туплю.

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, интересно! Как будет настроение и время, перепечатай их, прошу. Или. если лень, просто потом покажешь мне Кавану целиком, в книжном виде при встрече )

"Robert syntes at trænge gennem hende".

Ну, выглядит именно как оборот "казалось, что", потому что там вот это "at" еще болтается. Но уж мне-то и вовсе смешно мнения высказывать, я ноль в языках, кроме английского.
Но ох Эрик, Эрик-прозаик! ("Про каких, блин, заек?!" ) )

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, да проще перепечатать, там всего-то два небольших отрывка.) Ну и Кавану покажу, конечно... и еще много всего помимо Каваны. Мои книжные вавилоны растут.)

Тут еще вопрос, казалось ли это Роберту - или казалось со стороны (и что там вообще было на самом деле)... Короче говоря, полный караул. Эрик, черт тебя дери, почему ты не мог писать проще? Правда, я так и не поняла, писал ли он это дело по-датски или по-английски (а Мейнерц уже это на датский перевел).

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, как и мои мечты добраться до вавилонов и покопаться там. И даже риск того, что они рухнут на меня, не пугает )) Еще почему-то очень хочу увидеть Мейнерца - наверное, затем, чтобы еще раз ужаснуться и восхититься твоему подвигу, поглядев на реально незнакомый датский текст )

Ммм, слушай, думаю, что писал он все-таки по-английски. Иначе как можно было давать это почитать не датчанам? )

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, да ладно, датский текст сам по себе выглядит не так уж и жутко. Другое дело, что хоть я и немножко приноровилась к датскому, но все равно, как видишь, случаются то и дело серьезные затыки. Да и ничего удивительного, что вы хотите от горе-самоучки.) А еще в книге Мейнерца много классных фотографий.))

Вот я тоже думаю, что все-таки, скорее всего, писал он по-английски (он ведь это в нью-йоркское издательство посылал, но его завернули). Билингва Эрик.))

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, не так жутко, как китайский или арабский, но все равно, думаю, внушаеть ) А фотографии - о да, это само собой!

Я понимаю работников издательства! Я бы тоже завернула. Но сохранила себе копию в архив )))

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, ты знаешь, даже не так жутко, как, допустим, венгерский.) Чувствуется, что это германская языковая ветвь, и когда начинаешь вчитываться и находить похожие слова, и кое-как разбирать грамматическую структуру, то прямо-таки проникаешься к этому языку нежностью.)

А знаешь, в книге Грюна Эрик говорил, что написал несколько новелл, а не одну. Так что, возможно, были и другие, но то ли не сохранились, то ли просто ждут своего часа. Интересно, о чем в них Эрик написал.)

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, ну, венгерский я и не пыталась разбирать, не дошла до такой степени фанатизма ) Хотя, конечно, германская веточка - она родная, с ней можно поладить...да и с романской тоже можно )

Даже боюсь представить ) Если они все писались с тем же терапевтическим уклоном, то это должна быть сплошная НЦа.

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, это да, хотя с романской у меня отношения не такие хорошие. Но если сильно припрет - справимся и с этой веточкой (эх, у меня еще Маркевич нечитанный лежит!).))

Ну, это могла быть НЦа специфическая, с мозготрахом персонажей и читателей.))

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, да, Маркевич лежит... и хранит, я думаю, много интересного. Но Эрик все собою затмил и оттеснил господина Игоря на более поздние сроки )

Само собой. Мрачная стриндберговская НЦа, где по прочтении понимаешь, что поимели тебя и безо всякого для тебя удовольствия ))

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, ничего, ничего, доберемся и до господина Игоря, никуда он от меня не денется, зайчик глазастый.)) (И я опять потряслась Дягилеву, который как нефиг делать окрутил мальчишку на сорок лет себя моложе!)

И в конце этой эриково-стридберговской НЦы все умирают. Или не все, но те, кто остаются в живых, завидуют мертвым.)) (Хех, вот мы тут приписываем Эрику всякую чернуху - и не без оснований, конечно, но ведь он мог взять и всем назло сочинить душевный домашний флафф про романтические будни счастливых влюбленных. Вот бы все удивились!)))

[gr_gorinich]

М-ль Люсиль, при этом Дягилев был, как всегда, загружен делами и не слишком здоров, а мальчик был умный и с самым высоким о себе мнением ) Но Сергей Павлович это умел. Вот человек, которого никогда не мучили комплексы )

Все бы действительно сильно удивились ) А Эрик бы улыбнулся и сказал, что у этого и вторая часть есть - и вот там все умрут )

[М-ль Люсиль]

gr_gorinich, комплексы? Какие комплексы? Это рядом с Сергеем Павловичем все комплексуют, а он только оттягивается.) И очень хорошо, что Маркевич был умный мальчик, а то последние увлечения Дягилева не могли похвастаться высоким интеллектом - ни Патрик, ни Серж Лифарь... вот Леля был тоже умный, но давно и неправда.)

После таких заявлений Эрика потрясенная общественность отняла у него ручку и бумагу и сказала: "Иди танцуй!". Так Эрик Брун и не снискал литературной славы.)