Живи, а то хуже будет
Лидия Соколова пишет, что у Мясина в конце концов собралась целая коллекция подаренных Дягилевым колец с сапфирами. У Нижинского тоже была такая коллекция, только Мясину Дягилев дарил платиновые кольца, а Нижинскому - золотые. Интересно, что Бронислава Нижинская, напротив, упоминает, что Нижинский носил именно платиновое кольцо с сапфиром - разумеется, подаренное Дягилевым.
Соколова мне очень нравится, она пишет чрезвычайно интересно - и у нее, например, полным-полно информации об "эпохе Мясина" в Русских балетах. "Эпоху Нижинского" она застала уже на излете - при ней завершился первый этап (она была в том несчастном южноамериканском турне - и написала о том, какое удручающее впечатление на всех произвела свадьба Нижинского), при ней же состоялось и печальное возвращение Нижинского в компанию. Она рассказывает, что в 16 году Нижинский отяжелел и стал танцевать гораздо хуже.
Когда же она его встретила впервые - в 13 году - то он показался ей настоящим фавном, диким созданием, которому очень не по себе среди людей. Он был очень молчалив, застенчив, нервен, не мог сидеть спокойно - то ломал пальцы, то болтал ногами (то, надо думать, грыз фужеры), часто моргал, в общем, складывалось впечатление, что ему очень беспокойно и неуютно. Он мало с кем разговаривал - с ним тоже общались мало, только Мари Рамбер (Мим) сама заговаривала с ним (причем по-польски).
Что же касается Мясина - то Соколова пишет о его огромных и серьезных, никогда не улыбающихся глазах. Он всегда смотрел на собеседника очень прямо, не отводил взгляда, но было совершенно невозможно понять, о чем он думает. Девушки в Русских балетах чуть ли не поголовно были в него влюблены (и Соколова тоже), но не смели флиртовать с ним - в конце концов, у всех в памяти была свежа история с Нижинским. Соколова описывает один случай в Америке - на благотворительном вечере в российском посольстве, куда были приглашены артисты Русских балетов, в том числе Соколова с Николаем Кремневым (ее первым мужем), Мясин и другие. Сначала они танцевали в бальном зале, а потом Соколова и Кремнев ушли от шума в какую-то маленькую пустую комнату. К ним присоединились Мясин и еще одна девушка, вчетвером они пили и веселились, девушка заигрывала с Мясиным, и все было прекрасно до тех пор, пока не отворилась дверь. На пороге стоял Дягилев с бутылкой шампанского подмышкой и бокалами в руках (вероятно, он искал Мясина). Все похолодели, Дягилев же молча развернулся и ушел. А на следующий день по "сарафанному радио" - то бишь, через слугу Василия, - был обнародован приказ: участникам Русских балетов (читай: особам женского пола) строго запрещается отвлекать Мясина от работы (читай: флиртовать и строить ему глазки). Неповинующихся уволят без снисхождения (и, вероятно, без выходного пособия). Соколова вспоминает, что с тех пор девушки, дорожившие своим положением в Русских балетах, старались держаться подальше от Мясина.
Соколова мне очень нравится, она пишет чрезвычайно интересно - и у нее, например, полным-полно информации об "эпохе Мясина" в Русских балетах. "Эпоху Нижинского" она застала уже на излете - при ней завершился первый этап (она была в том несчастном южноамериканском турне - и написала о том, какое удручающее впечатление на всех произвела свадьба Нижинского), при ней же состоялось и печальное возвращение Нижинского в компанию. Она рассказывает, что в 16 году Нижинский отяжелел и стал танцевать гораздо хуже.
Когда же она его встретила впервые - в 13 году - то он показался ей настоящим фавном, диким созданием, которому очень не по себе среди людей. Он был очень молчалив, застенчив, нервен, не мог сидеть спокойно - то ломал пальцы, то болтал ногами (то, надо думать, грыз фужеры), часто моргал, в общем, складывалось впечатление, что ему очень беспокойно и неуютно. Он мало с кем разговаривал - с ним тоже общались мало, только Мари Рамбер (Мим) сама заговаривала с ним (причем по-польски).
Что же касается Мясина - то Соколова пишет о его огромных и серьезных, никогда не улыбающихся глазах. Он всегда смотрел на собеседника очень прямо, не отводил взгляда, но было совершенно невозможно понять, о чем он думает. Девушки в Русских балетах чуть ли не поголовно были в него влюблены (и Соколова тоже), но не смели флиртовать с ним - в конце концов, у всех в памяти была свежа история с Нижинским. Соколова описывает один случай в Америке - на благотворительном вечере в российском посольстве, куда были приглашены артисты Русских балетов, в том числе Соколова с Николаем Кремневым (ее первым мужем), Мясин и другие. Сначала они танцевали в бальном зале, а потом Соколова и Кремнев ушли от шума в какую-то маленькую пустую комнату. К ним присоединились Мясин и еще одна девушка, вчетвером они пили и веселились, девушка заигрывала с Мясиным, и все было прекрасно до тех пор, пока не отворилась дверь. На пороге стоял Дягилев с бутылкой шампанского подмышкой и бокалами в руках (вероятно, он искал Мясина). Все похолодели, Дягилев же молча развернулся и ушел. А на следующий день по "сарафанному радио" - то бишь, через слугу Василия, - был обнародован приказ: участникам Русских балетов (читай: особам женского пола) строго запрещается отвлекать Мясина от работы (читай: флиртовать и строить ему глазки). Неповинующихся уволят без снисхождения (и, вероятно, без выходного пособия). Соколова вспоминает, что с тех пор девушки, дорожившие своим положением в Русских балетах, старались держаться подальше от Мясина.
И про Мясина интересно - ишь какой фрукт с глазами он оказался! ) Ну, а Дягилев в своем репертуаре: всех разогнать, избранника изолировать, труппу запугать. Тоже бедняга... то ли от сильной своей привязчивости, то ли еще почему, просто маниакально боялся потерять своего (каждого из) любовника. И так беспомощно пытался строить стены, которые, конечно, мало помогали.
В общем, бедный Ваца, что тут еще скажешь. И бедный Леля Мясин - его Дягилев, напуганный изменой Нижинского, по-моему, тиранил больше всех остальных мальчиков. И жаль его, конечно: чем больше он старался привязать к себе мальчика, тем больше мальчик мечтал о свободе; но и Мясина тоже жаль. Забавно, что они с Соколовой в чем-то были схожи: ей Кремнев тоже закатывал в Америке страшные сцены ревности. Хотя эти сцены, по-видимому, были милыми пустяками рядом со скандалами Дягилева.
А мне пришла Квир-история балета! Ее подсунули прямо в почтовый ящик. Уф.)))
Лелю, думаю, тиранили особенно сильно - он ведь попал к Дягилеву даже не звездой, а никем и звать никак. Ваца мог хоть утешать себя тем, что он главная звезда и без него Русские балеты были бы уже не те, а Мясин... глазастый кривоногий мальчик, на которого все поначалу смотрели, небось, еще хуже, чем на Лифаря ("Привез Серж из России игрушку").
Соколова, выходит, хорошо понимает, что такое азиатская ревность )))
Ага, и мне так Вилтенбург принесли в прошлый раз, а когда в ящик не влезла, через соседей передали ))
Ну, что касается Лели - то в труппе-то к нему относились нормально, его сам Дягилев тиранил и жучил без зазрения совести. И сильно перегибал палку, как мне кажется. Можно было бы и помягче с ним... хотя чего это я? Чтоб Дягилев - да с кем-то был помягче? Не в этой жизни!)
Ну да, вот я помню эту историю с книгой, которую тебе тоже передавали черт знает как. Ох уж эта наша почта России! Ну, хоть все принесли, и то слава богу. Хочу теперь Нинетт де Валуа и Бакла.)
Да я даже не про труппу. Я про туттусовку, кудя Дягилев его предсказуемо потащил: все эти проклятые поэты, композиторы и художники, вся эта богема, в которой Дягилев плескался, как карась в пруду. Каково мальчишке в этом бонтоне было - даже не хочу себе представлять, это ужасно. Ну и сам Дягилев, конечно...видно, и вправду сильно увлекся Мясиным и ни за что не хотел упустить.
О эта почта России!.. Поздравляю - все же ты его выцепила, этот квир-балет! )
Кстати о Фокине - Соколова видела его в роли Призрака розы после того, как Нижинский покинул труппу. И она пишет, что если Призрак розы в исполнении Нижинского был бесполым существом, действительно "духом розы", то у Фокина он получился вполне плотским и мужественным любовником. И еще Соколова хвалит фигуру Фокина и говорит, что он был очень хорошо сложен. А вот Нижинского не хвалит.))
Ну, что Фокин был мачо своего века, несложно догадаться ) А бедный Вацлав и ноги имел слишком мощные, и сам был маленький, и шея толстая ("и башка мышами прогрызена" ) ). Однако, судя по этому описанию Соколовой, Нижинский знал, что нужно танцевать в балете Фокина, а сам Фокин этого не знал, и это забавно )
Хех, но что касается внешности - в молодости Фокин был действительно классически красив, куда там фавну Ваце.) А что Фокин сам иногда был удивительно нечуток к ролям в собственных балетах - ну, тут тоже ничего нового нет, вспомнить хотя бы ту историю с "Петрушкой", где, по его мнению, Балерина должна была быть вполне живой кокеткой, а не куклой.
Зато фавн Ваца был не от мира сего и прыгал, и в воздухе зависал ) А Фокин, увы, судя по его собственным либретто, был ужасно слащав и провинциален, ничего удивительного, что он не добирал в понимании.
А Фокин - ну, что с него взять! Он устарел еще при жизни. Нижинская, Мясин, Баланчин ушли далеко вперед, а он практически не развивался. Воображаю, как страшился Дягилев стать таким же.)
Дягилев этого так страшился, что иногда забегал со своими экспериментами вперед паровоза )
Ну да, в двадцатых годах уже отношения между Дягилевым и его труппой изменились: снова появилась четкая, ярко выраженная иерархия, и народ уже работал не столько ради искусства, сколько за зарплату. Но все-таки было и увлечение, и вдохновение... не всегда, не в каждом балете, но было.
Хех, но зато Дягилев со своими экспериментами не давал скучать ни себе, ни зрителям. Все время огорашивал их и заставлял смотреть что-то новое.)
А зрители плевались и кричали, что вот это они смотреть не будут...но почему-то все равно приходили, как миленькие и смотрели. А все потому, что интересного всегда ставят мало - и, если уж подсел на новинки и перчинки, черта с два потом слезешь. Меня еще Григорьев посмешил: как он раздумывал между Петербургской зарплатой и пенсией и дягилевским шатким предприятием и совсем было решил в пользу стабильности, но ему стало так невыразимо скучно от рутинной жизни в императорских театрах, что он запросился обратно к Сергею Павловичу )
О да, мне тоже ужасно понравилось, как спокойный и рассудительный Григорьев не вынес спокойной жизни и вернулся к беспокойному Дягилеву. И ведь, кажется, не пожалел о своем выборе, хотя там всякое бывало.)
А Григорьев, кажется, и правда не жалел - сперва все шло очень хорошо, а потом началась война и революция - и стало ясно, что пенсия императорских театров в любом случае никого не ждет. Так что, как ни парадоксально, его безоглядное решение оказалось самым разумным )
Так что, как ни парадоксально, его безоглядное решение оказалось самым разумным )
Да, это как Элеонора Нижинская горевала из-за того, что ее дети ушли из императорских театров... и даже представить себе не могла, что пройдет несколько лет, и рухнет вся система, и никакого профита не получат те, кто входил в эту систему.
Да, хотя пани Нижинской все равно досталось по-черному, и хорошо еще, что хоть с дочерью и внучками удрать удалось из Киева.
О, вспомнила кое-какую информацию - правда, уже не о пани Нижинской, а о Брониславе. У Гарафолы вычитала, что Броня не просто развелась с Кочетовским, а выставила его из дома, узнав, что он завел себе любовницу - и что любовница от него забеременела. Молодец Броня. Характер у нее был железный.
Ого! Ну, ее можно понять, этот Кочетовский за ней столько ухлестывал и клялся в любви до гроба - в то время как она-то его не так уж и любила, у нее был Шаляпин-бох ) И если он после всех клятв и танцев с розою в зубах начал бегать по любовницам - тьфу, гнать его. К тому же он, увы, повторил историю Томаша Нижинского, и это придало Броне дополнительной решимости.
Да-да, к сожалению, сходство с Томашем Нижинским было налицо - и это было совсем не то сходство, которым стоило бы гордиться. Да ну его, этого Кочетовского. Какой-то он все-таки был неприятный тип... хотя и понятно, что знаем мы его только по мемуарам Брони, так что там между строк чувствовалось негативное отношение к нему.
"А если бы я о ней мемуары написал?!" - кричал в обиде изгнанный супруг. Но никто его не слушал - ведь он ничего не мог рассказать толкового ни о Дягилеве, ни о Нижинском...