Живи, а то хуже будет
Читаю "Русский балет Дягилева" Линн Гарафолы и понимаю, что это дягилевское предприятие - Русские балеты - двадцать лет выживало буквально чудом. Гарафола проделала огромную работу, восстановив финансовую историю Русских балетов. По-моему, никто больше этим не занимался; и я сама до книги Гарафолы довольно смутно представляла себе, как глубока была финансовая яма (или калоша), в которой Русские балеты сидели почти безвылазно. Вернее, труппа периодически из этой ямы выскакивала - но увы, ненадолго, и, как правило, влетала туда снова, как в "Призраке розы" Нижинский влетал в окно.
Кстати, о Нижинском: рассказывая об оплате труда танцовщиков в дягилевской труппе, Гарафола резонно замечает, что Дягилев "платил своим звездам не скупясь (в случае с Нижинским оплата за работу приобрела форму роскошного образа жизни)". Звездами в 1910 году были Карсавина, Павлова, Фокин и Нижинский, они стоят особняком в списках труппы на этот год, их сезонное жалованье достигало от 10000 до 25000 франков. У остальных участников труппы жалование было гораздо скромнее - от 2000 до 3000 франков, редко когда оно доходило до 5500. Тем не менее, и это было весьма много - выше, чем годовое жалование в Императорских театрах. И это были тучные довоенные времена.
Бронислава Нижинская в своих "Ранних воспоминаниях" тоже писала, что Вацлав работал у Дягилева практически без жалованья: "Дягилев всегда предоставлял Нижинскому номер в тех же гостиницах, где останавливался сам. Что касается ресторанных счетов, то Вацлав их оплачивал сам: эта сумма вычиталась из его жалованья, как и стоимость костюмов, включая балетные туфли - для каждого выступления он обычно использовал новую пару. <...> Приобретение балетной обуви требовало значительных средств, и Вацлав часто был вынужден просить меня купить ему носки или носовые платки, а иногда занимал сотню франков на карманные расходы".
Нижинский все-таки застал и самые страшные времена для труппы - которые начались с несчастных гастролей в Америке в 1916-17 гг. Тогда Русские балеты были фактически разделены на две части: "костяк" с Дягилевым и Мясиным остался в Риме, а большой ансамбль под руководством Григорьева (и с участием Нижинского) отправился в Америку. Гастроли провалились вдребезги, труппа фактически умирала от голода. Гарафола привела письмо одной из танцовщиц кордебалета, писавшей о том, что на деньги, которые она и ее подруги зарабатывают в Русских балетах (33-34 доллара в неделю), жить попросту невозможно. "В любом случае, - замечает Гарафола, - эта картина - понижение заработка на фоне постоянно растущих цен - предвосхищала положение, в котором танцовщики Дягилева пугающе часто оказывались после войны".
Американские гастроли все-таки удалось довести до конца, хотя они принесли одни убытки. Труппа воссоединилась, чтобы встретить новые испытания: в начале 1918 года Русские балеты застряли в Лиссабоне без всяких перспектив. Тем не менее, Дягилеву удалось организовать гастроли по Испании - и труппа ненадолго вытащила "увязший хвост". Но весной 1918 года деньги опять закончились, и как раз к этому времени относится знаменитая и трогательная история, рассказанная Лидией Соколовой: ее дочь заболела в Мадриде, и Соколова в отчаянии бросилась к Дягилеву. Тот достал из шкафа маленький кожаный мешочек, высыпал из него медные и серебряные монеты разных стран - последние деньги, что у него оставались, - и отдал серебро Соколовой. Та отыскала доктора, ребенок выжил, а вскоре после этого труппе пришло разрешение на въезд в Великобританию - для выступлений в лондонском театре Колизеум.
Да и заключение мира не принесло Русским балетам большого облегчения. Усилилась конкуренция, возросла инфляция, европейский танцевальный бум двадцатых годов привел к созданию огромного количества новых балетных ансамблей. Нужно было изо всех сил толкаться локтями - еще активнее, чем прежде, для того, чтобы выжить. А ведь Дягилеву еще пришлось перенести катастрофический провал очень дорогой постановки "Спящей красавицы" (или, вернее, "Спящей принцессы") в Лондоне в 1921 году. Тогда труппа вновь оказалась на грани распада: не было ни денег, ни постоянного "места дислокации". И спасло Дягилева и Русские балеты очередное чудо - вообще кажется, что на долю этой компании выпадало пугающе огромное количество чудес (как водится, в самый последний момент перед гибелью) - на этот раз принцесса Эдмон де Полиньяк спасла их деньгами, но главное - помогла Русским балетам получить статус постоянной танцевальной труппы театра Монте-Карло в Монако. Теперь у Русских балетов появилась относительно устойчивая база. Но все равно Дягилев то и дело терпел убытки и влезал в долги. Складывается впечатление, что Русские балеты - по крайней мере, в двадцатые годы, - вообще не приносили никакой прибыли. И тем не менее, не тонули (как корабль перестройки: плавать еще не умеет, а тонуть не хочет).
Но танцовщикам Русских балетов, особенно в те же двадцатые годы, трудно было позавидовать. Представьте себе их жизнь: низкое жалованье, постоянные переработки, вечное напряжение, полное отсутствие каких бы то ни было социальных гарантий, угроза увольнения. Это с одной стороны, с другой стороны - конечно, весь блеск Русских балетов, определенные перспективы (если доживешь), возможность сделать себе имя. И танцовщики (а еще композиторы, художники, хореографы) делали себе эти имена. Кстати, Гарафола приводит вполне резонное объяснение той любви, которую Дягилев питал к воспитанию весьма юных созданий. Конечно, он сам признавался, что любит "цветок в бутоне", и все такое, но дело было, конечно, не только в романтике. Просто дешевле было нанять талантливого мальчика буквально от балетного станка (как это было с Долиным, как это было с Лифарем) и воспитать его, как бабу-Ягу, в своем коллективе. И точно так же дешевле было заказать музыку у юного Дукельского или юного Николая Набокова, чем связываться со Стравинским или Прокофьевым, которые просили дорого и имели обыкновение добиваться-таки выплат за работу.
Кстати, о Нижинском: рассказывая об оплате труда танцовщиков в дягилевской труппе, Гарафола резонно замечает, что Дягилев "платил своим звездам не скупясь (в случае с Нижинским оплата за работу приобрела форму роскошного образа жизни)". Звездами в 1910 году были Карсавина, Павлова, Фокин и Нижинский, они стоят особняком в списках труппы на этот год, их сезонное жалованье достигало от 10000 до 25000 франков. У остальных участников труппы жалование было гораздо скромнее - от 2000 до 3000 франков, редко когда оно доходило до 5500. Тем не менее, и это было весьма много - выше, чем годовое жалование в Императорских театрах. И это были тучные довоенные времена.
Бронислава Нижинская в своих "Ранних воспоминаниях" тоже писала, что Вацлав работал у Дягилева практически без жалованья: "Дягилев всегда предоставлял Нижинскому номер в тех же гостиницах, где останавливался сам. Что касается ресторанных счетов, то Вацлав их оплачивал сам: эта сумма вычиталась из его жалованья, как и стоимость костюмов, включая балетные туфли - для каждого выступления он обычно использовал новую пару. <...> Приобретение балетной обуви требовало значительных средств, и Вацлав часто был вынужден просить меня купить ему носки или носовые платки, а иногда занимал сотню франков на карманные расходы".
Нижинский все-таки застал и самые страшные времена для труппы - которые начались с несчастных гастролей в Америке в 1916-17 гг. Тогда Русские балеты были фактически разделены на две части: "костяк" с Дягилевым и Мясиным остался в Риме, а большой ансамбль под руководством Григорьева (и с участием Нижинского) отправился в Америку. Гастроли провалились вдребезги, труппа фактически умирала от голода. Гарафола привела письмо одной из танцовщиц кордебалета, писавшей о том, что на деньги, которые она и ее подруги зарабатывают в Русских балетах (33-34 доллара в неделю), жить попросту невозможно. "В любом случае, - замечает Гарафола, - эта картина - понижение заработка на фоне постоянно растущих цен - предвосхищала положение, в котором танцовщики Дягилева пугающе часто оказывались после войны".
Американские гастроли все-таки удалось довести до конца, хотя они принесли одни убытки. Труппа воссоединилась, чтобы встретить новые испытания: в начале 1918 года Русские балеты застряли в Лиссабоне без всяких перспектив. Тем не менее, Дягилеву удалось организовать гастроли по Испании - и труппа ненадолго вытащила "увязший хвост". Но весной 1918 года деньги опять закончились, и как раз к этому времени относится знаменитая и трогательная история, рассказанная Лидией Соколовой: ее дочь заболела в Мадриде, и Соколова в отчаянии бросилась к Дягилеву. Тот достал из шкафа маленький кожаный мешочек, высыпал из него медные и серебряные монеты разных стран - последние деньги, что у него оставались, - и отдал серебро Соколовой. Та отыскала доктора, ребенок выжил, а вскоре после этого труппе пришло разрешение на въезд в Великобританию - для выступлений в лондонском театре Колизеум.
Да и заключение мира не принесло Русским балетам большого облегчения. Усилилась конкуренция, возросла инфляция, европейский танцевальный бум двадцатых годов привел к созданию огромного количества новых балетных ансамблей. Нужно было изо всех сил толкаться локтями - еще активнее, чем прежде, для того, чтобы выжить. А ведь Дягилеву еще пришлось перенести катастрофический провал очень дорогой постановки "Спящей красавицы" (или, вернее, "Спящей принцессы") в Лондоне в 1921 году. Тогда труппа вновь оказалась на грани распада: не было ни денег, ни постоянного "места дислокации". И спасло Дягилева и Русские балеты очередное чудо - вообще кажется, что на долю этой компании выпадало пугающе огромное количество чудес (как водится, в самый последний момент перед гибелью) - на этот раз принцесса Эдмон де Полиньяк спасла их деньгами, но главное - помогла Русским балетам получить статус постоянной танцевальной труппы театра Монте-Карло в Монако. Теперь у Русских балетов появилась относительно устойчивая база. Но все равно Дягилев то и дело терпел убытки и влезал в долги. Складывается впечатление, что Русские балеты - по крайней мере, в двадцатые годы, - вообще не приносили никакой прибыли. И тем не менее, не тонули (как корабль перестройки: плавать еще не умеет, а тонуть не хочет).
Но танцовщикам Русских балетов, особенно в те же двадцатые годы, трудно было позавидовать. Представьте себе их жизнь: низкое жалованье, постоянные переработки, вечное напряжение, полное отсутствие каких бы то ни было социальных гарантий, угроза увольнения. Это с одной стороны, с другой стороны - конечно, весь блеск Русских балетов, определенные перспективы (если доживешь), возможность сделать себе имя. И танцовщики (а еще композиторы, художники, хореографы) делали себе эти имена. Кстати, Гарафола приводит вполне резонное объяснение той любви, которую Дягилев питал к воспитанию весьма юных созданий. Конечно, он сам признавался, что любит "цветок в бутоне", и все такое, но дело было, конечно, не только в романтике. Просто дешевле было нанять талантливого мальчика буквально от балетного станка (как это было с Долиным, как это было с Лифарем) и воспитать его, как бабу-Ягу, в своем коллективе. И точно так же дешевле было заказать музыку у юного Дукельского или юного Николая Набокова, чем связываться со Стравинским или Прокофьевым, которые просили дорого и имели обыкновение добиваться-таки выплат за работу.
А что касается самого Дягилева... хех, я думаю, что все-таки прав был Бенуа, когда писал о Дягилеве в дневнике: "Кроме того, он как породистый игрок любит кокетничать с фортуной: "Авось вывезет!" - вот его негласный девиз. И когда вывозит, то он вдвойне блаженствует: ибо приятно, что опасность миновала, и лестно чувствовать на себе покровительство каких-то высших сил". Сдается мне, девиз "Авось вывезет!" оставался с ним до конца. И, наверно, помогал ему не расклеиться и в самой глубокой финансовой яме.
Новый мюзикл: "Сережа и авось", автор либретто А.Н. Бенуа ))) А что? Там, вместо матросских песен, хоры балетных танцовщков, там и любовная линия (в зависимости от периода, на роль Кончиты можно найти разных претендентов ) ), и трагедия с разлукой ближе к финалу.
А что касается мюзикла "Сережа и авось" - то мне идея нравится! И учти, на роль Кончитты, растолкав всех локтями, пролезет Серж Лифарь и изобразит в конце душераздирающую драму из-за того, что любовь всей его жизни уплывет в Германию с Игорем Маркевичем.)))
Лифарь пролезет, он такой. Пока Ваца удивляется: "С какой стати он, а не я?", пока Леня рассчитывает и прикидывает, стоит ли игра свеч, пока товарищ Патрикеев скромно сторонится, чтоб не затоптали, Лифарь пролезет в первый ряд и начнет петь арию раньше, чем заиграет оркестр. Торопыжка )
А Лифарь не только запоет, но еще и крепко ухватит Дягилева за руку, чтоб все знали - вот, вот, у них любовный дуэт, а не что-нибудь!
А может, все-таки и провалился? Просто кто-то из рабочих сцены вовремя догадался люк на сцене опустить )
Мда. Я надеюсь, там, внизу, под сценой, подложили что-нибудь помягче, чтоб Дягилев не расшибся.) Все-таки он всем нужен живым и здоровым - а то ведь никто, кроме него, не уймет Лифаря и не погонит его танцевать, а то ишь, распелся с утра пораньше.)
Там подложили Пафку и Валичку, а на них всегда можно положиться )
Распелся! Тем более, что у него и голоса-то нету )
А у Сержиньки, конечно, нет голоса, да и зачем ему? Вот у Долина был голос... в детстве, он тогда даже пел. А потом голос сломался, и Долин пошел танцевать. И не прогадал.))
Вот оно что, значит, бэби Патрик еще и петь пробовал? Мальчика явно воспитывали в художественном направлении (и что это мне ария Зигги вдруг вспомнилась? )) )
Вот так-то, господа, будьте осторожнее с этим бэби.)
А Дягилев мало того что обещал много хорошего (и обещания выполнял), но еще не набрасывался на мальчика сразу, а ухаживал, в рестораны водил, нежно за руку держал в такси... в общем, нагнетал романтику.)