Перед отъездом и отрывом от более-менее регулярной Сети развлекалась я перечитыванием мушкетерской трилогии Дюма. Читала ее в лучших своих традициях - задом наперед, от "Виконта" к "Трем мушкетерам", так что на последних даже времени не хватило, не успела дочитать. Зато с наслаждением освежила в памяти "Двадцать лет спустя" - на мой взгляд, самую веселую и лихую книгу трилогии. Да еще и с Мордаунтом. Признаться, с детства питала к этому герою необъяснимую симпатию... впрочем, по-своему вполне объяснимую - ведь он такая зловещая, несчастная и по-своему романтическая фигура, да и облик его не просто отрицательно отвратителен, и баста. Что еще надо барышням с врожденною тягою к аппетитным антагонистам?
Перечитывание же привело к кое-чему жуткому. Мадемуазель впала в восторженно-лирическое состояние и накатала крохотный драббл. На самом деле, слэша в нем как бы и нет. Но его можно увидеть, и сам ужасный автор его видит. Но можно и не видеть.
27. Название придумывать было жутко лень, поэтому вышло оно каким-то аббревиатурным:
"А+М". Стиль Дюма практически не выдержан, альтернативно развита глава 31 второй части - "Перст судьбы": мол, Мордаунта таки втянули в шлюпку, а топить графа де Ла Фер он не стал. И не надо.
"Двадцать лет спустя" Дюма; Атос, Мордаунт и все остальные в лодке, которые и здесь молчать не станут; рейтинг - GШлюпка скользит по волнам, легко, как ласточка. Д'Артаньян взмахивает веслами, не ощущая усталости, и в глазах Арамиса, сидящего напротив, видит возмущение и ярость. Эти чувства приятно схожи с его собственными, и он может поклясться, что почти все в крохотной, утлой лодчонке испытывают то же самое - не исключая, разумеется, слуг. И только граф де Ла Фер, благородный Атос, упрямо притворяется спокойным. Он хранит молчание, не опуская взгляда, не пряча от стыда лица - и рукою по-прежнему обнимает за плечи дрожащего Мордаунта.
Час минул с его спасения, но как узнаешь, что у змееныша на уме? Сейчас он кажется изможденным и безобидным, а стоит расслабиться - и он, конечно, вытолкнет доверчивого графа за борт, или пырнет кинжалом в бок. Посоветовать, что ли, обыскать его? - про себя размышляет д'Артаньян. Трясущийся Мордаунт жалок донельзя, просто удивительно, как они могли прежде всерьез считать его исчадием ада!.. А впрочем, кто бы с первого взгляда разгадал исчадие ада и в его матери? Но она-то брала красотой, а он теперь, как видно, намеревается притаиться под шкуркой несчастной овечки.
- Врешь, не проведешь меня, - под нос бормочет д'Артаньян и ожесточенно месит веслами воду. Что-то долго берега не видно...
- Потерпите, - о, эта кротость в голосе, и на кого только Атос тратит ее! - Я думаю, мы скоро прибудем в Булонь, там вы сможете отдохнуть и согреться.
Арамис приподнимает тонкие брови. Его молчание выразительнее любых слов: margaritas ante porcas, и это еще мягко сказано, любезный Атос! Пожалуй, размышляет д'Артаньян, если не отвлечь Арамиса, он, чего доброго, сам выбросит Мордаунта в воду, и второй раз они его вылавливать не станут, и графу не позволят... а им и без того хватает неурядиц.
- Там... есть ром, - вдруг хрипло говорит Мордаунт. - Под скамейкой должны были спрятать сухари и ром, я приказал Грослоу.
Д'Артаньян с трудом удерживается, чтоб не помянуть безвременно почившего Грослоу - конечно, изрядную сволочь, но все же не такую, как некоторые. Портос победно хватает добычу за стеклянное горлышко. Слуги ликуют над сухарями. Бутылка идет по рукам - каждый отхлебывает по глотку, ну, по два, только чтобы согреться, - и, наконец, добирается до спасителя со спасенным. Бескорыстному д'Артаньяну безумно жаль рома на эту тварь, и он ощущает совсем нехристианскую радость, когда выясняется, что у Мордаунта зуб на зуб не попадает, и бутылку ему не удержать. Так тебе и надо, померзни, гадина. А после рома кровь бежит веселее по жилам, озноб пропадает. И вдруг - по лицу Арамиса, например, ясно: глазам своим не верит! - вдруг граф, будто мало ему добрых дел на сегодня, придерживает бутылку у губ Мордаунта и поит его, как ребенка.
- Меня тошнит, - мрачно заявляет Портос, даже и не пытаясь, приличия ради, свалить все на морскую болезнь.
Ром на Мордаунта оказывает не бодрящее, а снотворное действие: не проходит и десяти минут, как он склоняет отяжелевшую голову прямо графу на плечо. Во сне он, пожалуй, немного хорошеет, но все равно - тварь есть тварь. И лучше с ним держать ухо востро.
- Боже мой, Атос, - вполголоса говорит Арамис, - это просто смешно. Можно подумать, вы полюбили его за все преступления.
- Вы думаете? - тихо отвечает граф. - Но он похож на свою мать, а я...
"А я любил ее", - мысленно заканчивает д'Артаньян.
- А я предал ее смерти. Моя вина перед ним слишком велика.
- О, Атос, если говорить о вине...
- Довольно, друг мой, довольно. Вы говорите чересчур громко. Не стоит будить его.
- Что нам делать с ним? - не сдается Арамис, вовсе не заботясь о покойном сне господина Мордаунта. - Уверяю вас, Атос, как только он ступит на твердую землю, то мигом забудет о вашем благородстве. Было бы лучше убить его сейчас, вода скроет тело.
- Арамис, Арамис, от вас ли я это слышу? Как вы можете быть так жестоки?
- А я согласен с Арамисом, - вставляет, наконец, свое слово д'Артаньян, замучавшись грести без толку. Все равно в такой темноте ни зги не разглядеть: может быть, они уж давно развернулись и плывут назад, прямо в объятия пуритан и тумана. - Я говорил вам, он раскаялся слишком быстро и бесповоротно, чуть ему прищемили хвост. Как хотите, Атос, но я в такое раскаяние не верю.
- Придушить его, и дело с концом, - заявляет Портос и руки потирает, разминая замерзшие пальцы.
Но граф, упрямый, как мул, по-прежнему прикрывает дремлющего Мордаунта своей рукой. Можно подумать, он защищает родного сына!.. "Какие нежности!" - бормочет Арамис, раздувая ноздри, и добавляет еще, повысив голос:
- Атос, он не отступится, пока не погубит всех нас. Вспомните о Рауле, если вам не дорога ваша жизнь.
- Если Рауль потеряет меня, мой друг, - негромко говорит Атос, - возможно, это будет справедливо.
- Уж не раскаиваетесь ли вы теперь и в смерти миледи? Право, Атос...
- Нет, Арамис, нет. Но не забывайте, что сколько бы злодеяний она ни совершила, она еще и была его матерью.
- Полно, - спору не видно конца, а д'Артаньян понимает вдруг, что силы его на исходе. Такая малость рому и подкрепить-то не может как следует!.. - вам следовало бы стать адвокатом, Атос, еще чуть-чуть - и вы убедите нас, что он и лорда Винтера убил, имея на это право. Достаточно, обещаю вам, что не стану топить его, хоть мне очень этого хочется. Арамис, а вы что же? Портос?
- Если что, я могу удушить его и на суше, - обещание сделало бы честь любому людоеду, но Портос зевает, смазывая эффект. - Давайте спать.
Арамис презрительно пожимает плечами: вольно же вам меряться милосердием! И на ясный, спокойный взгляд Атоса отвечает взглядом, полным упрямства и злости. Вот кого надо Мордаунту бояться больше всего - мсье аббат, нервный и порывистый, и меньших обид не прощает, прирежет хладнокровнее, чем цыпленка. Пока лишь молчаливое "я так хочу" Атоса удерживает его от разрешения проблемы раз и навсегда.
- Раз вы так привязались к нему, Атос, я не смею вам возражать. Вы правы, Портос, нам нужно отдохнуть.
- Вот только хорошо бы, чтоб кто-нибудь остался на вахте, - говорит д'Артаньян, в общем-то, предвидя исход. - Нужно следить за курсом, а главное - за этим юным господином. Я понимаю, Атос, что вы уже простили ему грехи, но как знать, не придет ли ему в голову фантазия напасть на нас, пока мы спим? Поэтому...
- Я не буду спать, - с улыбкой прерывает Атос. - Отдохните, друзья.
Под умиротворяющий храп Портоса шлюпка несется сквозь редеющую тьму. Граф де Ла Фер готовится встретить рассвет в открытом море, в блаженном затишье тела и души. Покою этому нисколько не мешают ни мокрая одежда, ни усталость, ни воспоминания о свершившейся казни (о нет, двух казнях, и нельзя выбрать, какая из них была ужаснее), ни припавший к его плечу Мордаунт. Как этот юноша похож во сне на свою мать, - без страха и отвращения думает он, и из давно закончившейся, позабытой жизни приходит к нему светлая картина: сонное лицо молоденькой Анны де Бейль в первое утро после свадьбы, солнечные зайчики на ее рассыпавшихся белокурых волосах... Граф поворачивает голову и нечаянно касается губами волос Мордаунта, высыхающих на соленом ветру. Оказывается, они так же мягки, как волосы его матери.