Третьего марта в Гамбурге посмотрела в кои-то веки не балет, а оперу. "Альцина" в БТ кончилась еще в прошлом сезоне, а я "Альцину" люблю, соскучилась по ней и решила, что надо, надо увидеть, как ее поставили в Гамбурге. Спойлер: поставили очень хорошо. Это довольно старая, но, насколько я понимаю, регулярно возобновляемая в Гамбурге (да и в других театрах) постановка Кристофа Лоя. В Гамбурге она впервые была поставлена в 2002 году (в программке аккуратно указано, что я была на 31-м спектакле), а еще, среди всего прочего, она ставилась в Мюнхене в 2005 году, и там Альцину пела божественная Аня Хартерос. Мне на Аню попасть не удалось, да, собственно говоря, мне ее никто и не обещал. Но Лейла Клейр, спевшая Альцину в Гамбурге, меня покорила с первых нот, - и что любопытно, в ней проскальзывало и определенное внешнее сходство с Аней: рост, фигура, волосы - все напоминало Аню и приятно возбуждало нервы. Вот голос - нет, голос не похож на Анин, но голос прекрасный. Теперь, пожалуй, буду внимательнее следить за тем, что она делает, не отказалась бы услышать ее снова - и особенно в "Альцине".
Нельзя было, конечно, удержаться и не сравнить постановку Лоя с постановкой Кэти Митчелл: я понимаю, что сходства там - тут "Альцина" и тут "Альцина", "и ног столько же, и рук столько же, и брюки такого же цвета". А так все разное - и концепция, и реализация, и даже компоновка материала: в постановке Митчелл сделаны довольно крупные купюры, спектакль разбит на два акта, в постановке Лоя разделение традиционное - на три акта, с балетными вставками. Ну вот разве что Брадаманта и Оронт в Гамбурге оказались мне знакомы по БТшной постановке Митчелл: прекрасная Катарина Брадич и обаятельный Фабио Трумпи снова радовали зрение и слух. Но образы Брадаманты и Оронта, естественно, были совсем другими. Короче говоря, я только потому сравнивала постановки Лоя и Митчелл, что только их - надеюсь, пока что, - я видела "вживую", поэтому мне хотелось сопоставить свои ощущения как зрителя от этих постановок. Ну и в общем, при всем уважении к Митчелл - Лой мне понравился больше. Да, его спектакль длиннее, да, его физически труднее "высидеть": к последнему акту (всего опера длится больше четырех часов) уже отчетливо устаешь, а выходишь после, и на улице тебя пошатывает от свежего воздуха. Но удовольствие от этой постановки оказывается гораздо сильнее. Все же в постановке Митчелл - я это хорошо поняла, пока смотрела Лоя, - меня всегда смутно раздражала суета на сцене, стремление непременно отыграть почти все в музыке действием, движением, чтобы зритель, слушая длинную арию, не заскучал, а мог, например, отвлечься и посмотреть, что там делают старые Моргана и Альцина, чем заняты слуги, что творится на ярусах. В первый раз это интересно, а вот потом начинаешь ощущать, что это движение скорее мешает, прекрасно можно было бы обойтись и без него. В постановке Лоя внимание так не рассеивается, ничто не отвлекает от музыки. Хотя и Лой вводит своеобразное параллельное действие, и порой стоит скосить глаза, чтобы посмотреть, чем заняты другие персонажи, пока, допустим, в центре сцены поют Альцина или Брадаманта. Но с каждым актом этого "параллельного действия" становится все меньше, и по мере приближения к финалу все персонажи начинают, скажем так, играть в открытую.
Постановка Лоя - это деконструкция магического мира: современность входит на зачарованный остров, застывший в прошлом, и уничтожает его, разбивает хрупкое волшебство Альцины. В первом акте декорации безмятежны: слева и справа - две стены с дверьми (и еще двери по обеим сторонам сцены, ведущие прямо за кулисы), между стенами - задник со стилизованным пейзажем, ступеньки на авансцене. Во втором акте пространство между стенами изменяется, по бокам появляются стеклянные витрины (и Альцина до крови режет себе руку, разбивая одну из витрин в Ombre pallide), вместо пейзажа - застекленные шкафы, а в шкафах - разные предметы: деревянная лошадь, фламинго, манекен в фижмах, чучела птиц. В третьем акте остаются одни стены - ободранные, все внутренности наружу, задника больше нет, только черное страшное пространство сцены. Волшебство разрушено, мир холоден и враждебен, мир опасен не только для Альцины, но и для тех, кто загнал ее в угол, содрал эту невинную мишуру восемнадцатого века, подслащающую ложь, кружева и пудру, и оставил разложение, ненависть и смерть. От акта к акту меняются и костюмы персонажей: в первом акте на остров врываются Брадаманта и Мелиссо в современном камуфляже - и попадают прямиком в галантный век: дамы в фижмах, кавалеры в камзолах и париках, флирт, кокетство, ревность, сомовщина, "рощи, радуга, ракета", и пока что чудится, что Брадаманта и Мелиссо уступят этому натиску прекрасной эпохи, они в меньшинстве, они должны играть по чужим правилам. Но уже в финале первого акта, в Tornami a vagheggiar, Моргана, сама того не зная, "раскрывает ворота навстречу неприятелю", кокетливо обменивается одеждой с Брадамантой: надевает камуфляжную куртку и кепку Брадаманты, а Брадаманта накидывает ее сброшенное платье. Опять же вспоминается Кузмин: "и в город - начало конца - лазутчики тихо вползали". Это начало конца, теперь разрушение неизбежно. Во втором акте Мелиссо и Брадаманта уже не в камуфляже, а в деловых костюмах, Руджеро, к которому возвратилась память, тоже переодевается из камзола в костюм, Моргана, сбросившая платье в первом акте, так и ходит в корсете и нижней юбке, а Альцина, царственно-прекрасная в алом платье, теперь надевает черное платье, а в сцене Ombre pallide появляется уже в одном халате - растрепанная, полубезумная. Только Оронт и Оберто по-прежнему верны камзолам и кюлотам. Но это ненадолго: в третьем акте восемнадцатый век сметен веком двадцатым, Мелиссо и Брадаманта снова облачаются в камуфляж (но в All'alma fedel Брадаманта сбрасывает камуфляж и потом появляется в женском платье и на каблуках), Руджеро и Оберто - тоже одеты в камуфляжное, Оронт ходит в мундире и галифе, Моргана - в полудлинной юбке и жакетике, Альцина - в брючном костюме. От маленького трианона не осталось и следа. Все распадается, клубы дыма плывут по сцене, и спрятаться негде, и бедной Альцине остается только лить слезы.
А еще я не упомянула о свите Альцины - они же духи, они же солдаты. Это семь девушек-танцовщиц, и глядя на них - особенно во втором акте, - я повторяла счастливо, что наконец-то мне додали женских балетных дуэтов, пусть и в опере. В первом акте - это свита Альцины: они в камзолах, в башмаках на каблуках, они все похожи на Руджеро, они льнут к Альцине, и Руджеро прячется среди них, и Брадаманта, несмотря на всю свою зоркость, не сразу может найти его в толпе. Тут нельзя не восхититься Маите Бомон (Руджеро): ей здесь нужно не только петь и играть, но и танцевать наравне с девушками, имеющими балетную подготовку, и она прекрасно справляется с этой задачей. И прелестна эта гендерная двусмысленность: кто эта свита - женщины ли, мужчины, женщины, переодетые мужчинами, мужчины, притворяющиеся женщинами, переодетыми мужчинами? Дело даже не в том, что и Руджеро, и Оберто здесь играют женщины, а в откровенной размытости, неопределенности гендера. Во втором акте это становится еще очевиднее - когда в балете теней девушки-танцовщицы, одетые в костюмы-тройки, такие же, как у Брадаманты и Руджеро, выходят на сцену, и три девушки сбрасывают костюмы, оставаясь в черных комбинациях - предвосхищая раздевание Брадаманты в третьем акте: она тоже снимет костюм и останется в черной комбинации. Их танец меняется вместе с ними: в первом акте они танцевали нечто очаровательно-стилизованное под восемнадцатый век, с маленькими изящными антраша и пируэтами, во втором акте хореография становится жестче, брутальнее, они сходятся в агрессивных и эротичных дуэтах, вовлекают и Альцину в свой танец. И да - вот оно, наглядное доказательство: можно, еще как можно ставить для женщин дуэты с высокими поддержками, с мощным взаимодействием, не хуже, чем в разнополых или чисто мужских дуэтах. К сожалению, мало кому из современных хореографов это интересно, вот и приходится мне добирать приятное в опере (забавно, кстати, что в последний раз я видела интересный женский дуэт тоже в Гамбурге - осенью в "Сонетах Шекспира"). И спасибо еще, что мне это хоть в опере додают. В третьем же акте тени превращаются в солдат и переходят на сторону Руджеро и компании. Они тоже закамуфляженные и почти брутальные, но не могу сказать, что мне понравилось то, что они делают. В Sta nell'Ircana pietrosa tana они изображают этакий боевой отряд, но выглядит это комично - сами движения смешные и немного нелепые, - и в зале раздаются вполне ожидаемые смешки. Хотя и аплодируют зрители потом очень горячо - видно, благодарят за то, что их встряхнули этой арией и этим танцем. Но мне кажется, что хореографически это наименее удачный номер.
Кто был безусловно прекрасен - так это оркестр под управлением безусловно прекрасного Кристофера Мулдса. Слушая его интерпретацию "Альцины", я вдруг поняла, почему люди знающие говорили, что Андреа Маркон в БТ махал так, что музыка "Альцины" становилась скучной. Когда же Мулдс машет "Альциной", можно устать в конце концов - но не заскучать, ни секунды не скучно, ты погружаешься в музыку и блаженствуешь, и не хочешь выныривать. Единственное мое нарекание - очень маленькое, да и не слишком важное, но все же: ускоренные темпы моей обожаемой арии Ah, mio cor. Я даже понимаю, почему так сделано: время, время, надо хоть немножко ускорить действие, но лучше бы его ускоряли за чей-нибудь другой счет. Я люблю, когда Ah, mio cor поют медленнее, чтобы первая и третья часть заметнее контрастировали с второй (тут контраст темпов и настроения был, конечно, заметен, но не так ярко выражен, как следовало бы), чтобы шел медленный распев, и с каждым повторением "Ах, мое сердце, ты поругано" Альцина будто вынимала сердце и у себя, и у слушателя. Хочется не торопиться, а - простите, да, - хочется медленно смаковать ее боль, наслаждаться ею. А тут меня не то чтобы совсем лишили этого наслаждения, но слегка его скомкали, и это было ощутимо и чуточку грустно. Потому что Клейр исполнила эту арию великолепно. Переход от второй части к третьей был вообще изумительным - и душераздирающим, конечно, так он и должен разрывать душу. Ни тени истерики, никакого нажима, но в каждой ноте, в каждом слове - столько боли и отчаяния. И мое любимое вступление к этой арии - оно волшебное, такое сомнамбулическое и неумолимо-жестокое, - оркестр сыграл потрясающе. Хоть и там уже слышалось, что темпы ускорены, но ладно, бог с ним. Надо сказать, что больше я нигде таких сильных изменений темпа не заметила - но могла и пропустить, все же я небольшой знаток. А это вот бросилось в глаза, вернее - в уши.
Но Клейр прекрасна. Царственная, несчастная, хрупкая, властная, влюбленная, покинутая Альцина. И опять же - ни на миг она не пережимает, не срывается в истерику даже в самых отчаянных сценах, она может утратить внешнее самообладание, но голос ее остается чистым и гибким, когда она поет - кажется, ты видишь, как в ее голосе переливаются разноцветные пятна, как в перламутре. И в этом отношении она, на мой взгляд, очень отличалась от Юлии Лежневой - Морганы. Вот честно признаюсь - мне в целом не понравилось, как Лежнева пела. Я знаю, что она известная и все такое. Но я слушала ее и сравнивала свои впечатления с впечатлениями от других слышанных Морган - ну да, в записи, но Анну Аглатову, слава богу, я слышала и живьем, - и понимала, что либо от меня что-то ускользает, либо Лежнева делает что-то не то. У нее и голос маловат для Гамбургской оперы, ей приходилось напрягаться, чтобы он звучал на сцене, и эти усилия были очень заметны. Но дело не только в величине голоса. Мне не понравилось, что партия Морганы в ее исполнении - партия кокетливая, кружевная, очаровательная, - звучала совсем плоско: в Tornami a vagheggiar не было любовного очарования, в Credete al mio dolore - страдания и раскаяния, хотя бы наигранных, эта ария стала в ее исполнении просто заунывно-усыпляющей, не было сил дождаться, когда она кончится. Чуть лучше звучала Ama, sospira, я очень люблю эту арию, но все же Лежнева и в ней была очень неровна: то хороша, а то совсем не хороша. И все же она мне скорее понравилась, чем нет, - благодаря своей игре. У нее получилась такая милая, такая маленькая куколка-Моргана, Моргана-субреточка, Моргана-церлинетточка, особенно во втором акте, когда она бегает в нижней юбке и корсаже и все льнет к Брадаманте. Интересно ее взаимодействие с Альциной - в Ama, sospira она все объясняет Альцине, что Риччардо-Брадаманта любит именно ее, Моргану, а не Альцину, и Альцина улыбается, слушая ее объяснения, а Моргана то и дело бросается к ней в объятия, будто хочет поделиться своим счастьем. В Ah, mio cor Моргана чуть не плачет от сочувствия и пытается утешить страдающую Альцину, есть там трогательный момент: Альцина в конце первой части в изнеможении опускается на пол, а Моргана сворачивается клубочком рядом и приникает к ней. И наконец, финал: Альцину загоняют в угол и буквально ставят к стенке, даже Оронт поднимает свой автомат и целится в нее, и тогда маленькая Моргана бросается к сестре и закрывает ее своим телом. Это было пронзительно. И я в этот миг подумала: боже, неужели их так и убьют? Но нет, свет погас перед самым выстрелом, Альцина выскользнула за дверь, а противоположная стена, не так, к которой ее поставили, рухнула - и вместе с ней рухнуло и колдовство Альцины. Альцина исчезает, Моргана остается в живых и присоединяет свой голос к хору в Dall'orror di notte cieca и в Dopo tante amare pene. Все как будто счастливы, все как будто забывают Альцину, но один человек ее помнит - Руджеро, он видит, как она медленно идет в глубине сцены - тень, неотступная память об утерянной любви, - и он не может вынести это, он падает замертво, и на этом кончается опера.
Маите Бомон - изумительный Руджеро. Во-первых, дивный, виолончельный голос, какое наслаждение было слушать ее, все мои любимые арии - Mi lusinga il dolce affetto, Verdi, prati и, конечно, Mio bel tesoro - она спела так, что хотелось одного: чтобы это никогда не заканчивалось. Собственно говоря, она везде была прекрасна, но я говорю, это мои любимые арии, и к ним я особенно пристрастна. Во-вторых, поразительна ее игра. Внешность у нее не слишком благодарная для брючных ролей - она невысокая, и Альцина, и Брадаманта заметно возвышаются над ней, она довольно пухленькая, очень женственная. Но все это мгновенно перестаешь замечать, потому что она изумительно играет. Ее Руджеро - все-таки человек мира, а не войны, ему место на мирном острове Альцины, а не в бою, он и любит Альцину, но уступает Брадаманте и не может вынести собственной раздвоенности, умирает. И как же он страдает, причиняя боль и себе, и Альцине. В Mio bel tesoro он обнимает Альцину - и все косится на Брадаманту, обнимающую Моргану на авансцене, он пропевает "ma non a te/ma non con te", и Альцина слышит эти реплики, реагирует на них, тревожно смотрит на Руджеро, а он отводит глаза, он прекрасно понимает, что виноват, но он покоряется судьбе, покоряется Брадаманте. А в Verdi, prati строчки "E cangiato il vago oggetto, all'orror del primo aspetto tutto in voi ritornerà" в немецких субтитрах перевели примерно как "И то, что мне было так мило, исчезнет навсегда" - не сказать бы, что это дословный перевод, но вот решили почему-то сделать так. И это очень хорошо срабатывает, потому что ты чувствуешь, как больно Руджеро от мысли об этом исчезновении. А потом ведь еще и приходит Альцина, и он не знает, куда деваться от стыда. Он любит ее по-прежнему, но не может ни вернуться к ней, ни опровергнуть ее упреки: мол, ты никогда меня не любил.
Еще об Альцине хотела сказать пару слов: как же она великолепно спела Sì, son quella, Ombre pallide и - мое самое любимое после Ah, mio cor - Mi restano le lagrime. В этой арии она сломлена и по-прежнему так прекрасна: слезы слышатся в самом тексте, но не в том, как она его поет, ее голос по-прежнему чист, хоть и насквозь горек, и она поет о своей боли и в конце ложится на пол, съеживается, пытаясь вот так спрятаться от своего страдания, сделать хоть что-то, чтобы не было так больно. Но и это ей не удается. Ах, вспоминаю и опять хочется твердить всем: до чего же она хороша!
Брадаманта - Катарина Брадич. Заслуженная Брадаманта. Я вот ее у Митчелл и видела - и мне всегда казалось, что там ей как будто становится неинтересно быть Брадамантой после переодевания в женское в Vorrei vendicarmi. У Лоя ее переодевание происходит позднее - уже в третьем акте, в All'alma fedel, и надо сказать, что возвращение в женское обличье делает ее еще жестче и неумолимей: она абсолютно безжалостна в финале, когда выходит вместе с Руджеро - этакая комиссарша в узком платье, в кожаной куртке, на каблуках, - и берет Альцину на мушку. Она очень интересно меняется по ходу оперы: в первом акте она еще хрупкая и вызывающая сочувствие, она кажется такой милой девочкой в камуфляже, хоть и старается держаться, как мальчик, она поет E' gelosia - и видно, что она сама сгорает от ревности, она нервничает, она переживает, она уворачивается от авансов Морганы, ей нужен Руджеро, а Руджеро на нее наплевать. Во втором акте, переодевшись в костюм-тройку, она становится жестче и резче, в Vorrei vendicarmi она валит Руджеро на пол и чуть ли не насилует его, садится на него верхом, срывает с себя пиджак и жилет, распахивает рубашку, показывая - да, она Брадаманта, она его невеста, а он - предатель. Сцена эта чуть-чуть комичная, но самую малость, в зале посмеиваются, но не слишком. Да и Брадаманта тут скорее страшна, чем смешна. Но и от приставаний Морганы она уже не уворачивается, она начинает использовать Моргану - очень расчетливо, она обнимает ее, заигрывает с ней, и смотреть на это тоже очень тяжело, потому что Моргана-то увлечена всерьез и так трогательно грустит, когда поначалу Брадаманта ее отталкивает. Конечно, потом Моргана благополучно утешится с Оронтом, но кажется, что все-таки предательство Брадаманты ее ранило всерьез.
Ну, а в третьем акте преображение Брадаманты завершается. И не дай вам бог встать у нее на дороге. Она действительно становится очень страшной. Пела Брадич превосходно, надо еще отметить, как круто они втроем с Клейр и Бомон звучали в Non è amor, né gelosia. Вообще очень люблю это трио, и они провели его потрясающе.
Оронт - Фабио Трумпи. Существо несчастно влюбленное, слабое, но весьма вредное. Он тоже был прекрасен - и больше всего понравился мне в первом акте, в прекрасной своей арии Semplicetto! a donna credi?. Он ее исполнил очень изящно и "многослойно": в первой части он откровенно смеется над Руджеро, он его называет дураком, верящим женщине, издевается над ним, чуть ли не пальцем в него тычет: вот, мол, смотрите, какой дуралей! Но во второй части его настроение меняется, он поет о том, как она мило томится, ловит твой взгляд, все в ней говорит о любви, которой нет, - и обращается уже не к Руджеро, а к себе самому, и мысли о том, что именно он - дурак, верящий женщине, - приводят его в отчаяние. И в третьей части он уже и вовсе не помнит о Руджеро, он чуть не плачет, повторяя: "Semplicetto! a donna credi, a donna credi?", и его, бедного, становится не на шутку жаль. Хотя надо добавить, что все-таки Трумпи играет довольно несимпатичного Оронта, который в своей ревности ведет себя с Морганой весьма грубо. И нет ничего удивительного в том, что Моргана удирает от него к Риччардо-Брадаманте - более податливому кавалеру, рук не распускающему и позволяющему до поры до времени вертеть собой, как ей будет угодно. Но потом все равно приходится Моргане вернуться к Оронту, и тут уж он отыгрывается - но потом и смягчается в Un momento di contento.
Мелиссо - Николай Борчев. Играл хорошо, и роль Мелиссо здесь любопытная: он заметно влюблен в Брадаманту, но понимает, что для нее он - только соратник, только товарищ, но не больше, и он отходит в тень, уступает ее Руджеро, добровольно становится наперсником и посредником, примиряющим Брадаманту и Руджеро. Но видно, ах, как видно, что он сам вздыхает по Брадаманте. Вот что касается пения - ну, у Мелиссо партия небольшая, поэтому можно смириться с тем, что звучал он не так хорошо, как хотелось бы. Мне кажется, дело тут в том, что Борчев - баритон, а я привыкла как-то к Мелиссо-басу. И поэтому мне все казалось, что он как-то недотягивает, его голос звучит не очень выразительно. Но повторяю - на это можно не обращать внимания, а играл он все же очень хорошо.
Ну и наконец, Оберто - Нареа Сон. О, этот мальчик далеко пойдет. Сон играла Оберто как вполне себе уже чувственного керубинчика, ухлестывающего и за Морганой, и за Альциной, а то и за обеими разом. Забавна реакция окружающих на его первую арию Chi m'insegna il caro padre?: Брадаманта и Мелиссо сначала сочувствуют, а потом начинают заметно тяготиться этим нытьем, смотрят в стороны и ждут не дождутся, когда он, наконец, перестанет жаловаться. Но такое чувство, будто Оберто жалуется скорее по привычке, а так-то ему и без отца неплохо, вон сколько красивых женщин вокруг (целых две!). И в Tra speme e timore mi palpita il core он весь сияет и пристает то к Альцине, то к Моргане настолько бесстыдно, что ай-яй-яй, так и хочется дать нахалу по рукам. Впрочем, нахал в итоге сам и смущается, а для опытных Альцины и Морганы это все повод похихикать. И как двусмысленно звучит реплика Альцины: "Такого ли ответа заслуживает моя материнская ласка?" - когда Оберто бурчит, что драгоценности ему не нужны, и вообще все ему противно. Пахнет здесь совсем не материнскими ласками.
В третьем акте оставлена вся сцена с отцом Оберто, превращенным в льва, и Альциной, натравливающей Оберто на него. Вот это, увы, самое слабое место в постановке: когда из-за двери Оронт сначала выталкивает обросшее и рычащее существо, похожее, конечно, не на льва, а на обитателя сумасшедшего дома, а потом заталкивает его обратно и захлопывает дверь, и приваливается к ней всем телом, - выглядит это очень смешно и совсем не в стиле всей постановки. Но выкинуть эту сцену, видно, было нельзя (а вот у Митчелл, кстати, ее нет, но нет и третьей арии Оберто - Barbara! io ben lo so, è quello il genitor). Вот ради третьей арии пришлось сохранить и льва. Обиженный Оберто грозит Альцине пистолетом, но Альцина тоже не теряется - и в ответ сбрасывает с плеч куртку, обнажает плечи и ослепляет Оберто своей красотой. И отнимает пистолет, но увы - тут уже и подваливают Руджеро, Брадаманта и вся компания. И Альцина побеждена.
Сон местами звучала чуть резковато, как на мой вкус, но все равно в целом она мне понравилась. И вот опять же - я понимаю, что у Митчелл логичнее выглядел в роли Оберто настоящий мальчик. Но насколько же приятнее слушать эти арии в исполнении опытной певицы. И Сон очень мило смотрелась в этой брючной роли, и играла очаровательно.
Ну вот. Кажется, обо всех рассказала. И ужасно рада, что съездила и увидела эту "Альцину", еще хочу, но увы, в следующем сезоне ее уже не будет. Конечно, выдержать четыре часа было нелегко, я как вышло - вспомнила анекдот про еврея, который вздыхал: "Советский власть - хороший власть. Только маленько длинный", - и сказала, что "Альцина" - хорошая опера, только маленько длинная. Но как же было чудесно, несмотря на усталость.