[m-lle-lucille]

Очень трудно писать о спектакле, которого ждал целый год, - и с которым предстоит расстаться навсегда. Сегодня (вернее, уже вчера) посмотрела первый спектакль последнего блока "Билли Бадда" в БТ. Да, не все еще было идеально, хор в первой сцене звучал так себе, Грэм Бродбент - мистер Рэтклифф - казался ощутимо не в голосе, и мой любимый, божественный и невероятно прекрасный Гидон Сакс, он же каптенармус Клэггарт, тоже звучал еще не так замечательно, как он может звучать. И Юрий Самойлов - Билли Бадд - наоборот, звучал отменно, но играл, как мне показалось, не так тонко, как в прошлом блоке. Но я надеюсь, это издержки первого спектакля, а дальше пойдет лучше. И как невероятно обидно, что "дальше" будут всего три спектакля. Я поняла сегодня, как безумно люблю эту постановку, ничто мне ее не заменит, ничто не заменит мне этот состав, это звучание оркестра под управлением Уильяма Лэйси. С первых минут, с первых нот у меня прям мурашки прошли по коже, это было, с одной стороны, погружение в уже знакомую постановку, где знаешь, куда смотреть и чего ожидать, а с другой стороны - поразительное ощущение: все то, да не то, новые нюансы, новое взаимодействие между персонажами, и это так прекрасно, что под конец хочется реветь и оттого, что все заканчивается так, как заканчивается, и оттого, что заканчивается спектакль, повторения не будет, невозможно его пересмотреть, еще раз прочувствовать то, что почувствовал сегодня, глядя на всех этих прекрасных людей, слушая, как они поют. Не могу, я принесла букет (белые лилии, розовых, увы, не нашлось) одному Саксу, но по-хорошему хотелось завалить цветами всех, вплоть до хористов и юнги. Но если уж приходится выбирать, кому дарить цветы, то я однозначно выберу Сакса. Потому что Сакс бог. Потому что Сакс изумителен. Потому что люблю Сакса, и все тут.
И сразу хочу сказать, что при всей моей симпатии к Гийсбертсену - Новичку из прошлого блока - Богдан Волков все-таки круче. У него получается хрупкий, робкий цыпленок, с самого начала хрупкий и робкий, он с боцманом не задирается, не пытается язвить (Гийсбертсен пытался), просто ну вот так неловко отвечает и так неловко себя ведет, что огребает за это по полной программе. И порка его ломает, надо видеть, как он вползает на сцену (после издевательского замечания Клэггарта: "Let him crawl"), видит подходящего к нему Клэггарта и в ужасе сжимается, съеживается, отворачиваясь к стене, а Клэггарт смотрит на него сверху вниз. А как прекрасна была сцена, где Клэггарт велит Новичку подставить Билли! Клэггарт подзывает Новичка ("Come here, come nearer" и т.д.), и Новичок подползает к нему на коленях, а Клэггарт его гладит по голове, по щеке, за подбородок берет, по носу игриво ударяет пальцем. Боже, боже, это вроде бы мелочи, но это сделано так многозначительно, так эротично, так угрожающе и по-своему сладострастно, что обставит в два счета куда более откровенную эротику. Ну, это Сакс. Он такие мелочи умеет подавать с нужным эротическим зарядом. И тем страшнее гнев Клэггарта, когда Новичок отказывается оговаривать Билли, потому что Билли хороший. Клэггарт взрывается и со всей силы пинает Новичка в спину, и орет на него, и замахивается стеком, и даже когда Новичок, съежившись, умоляет не бить его больше, и ты понимаешь, что Клэггарт не ударит, и сам Клэггарт это понимает, но лицо у него искажается, и он коротко, судорожно взмахивает стеком, сжимает рукоятку, и ясно - ему очень хочется ударить. А Новичок трогательнейший птенец, и боже, как он поет уже после ухода Клэггарта: "It's fate, it's fate, I've no choice, everything is fate", с такой тоской, с такой безнадежностью, совершенно точно понимая, что выхода нет, и бог его не простит.
Клэггарт. Клэггарт сегодня был влюбленный, но очень ожесточенный и с самого начала отчаявшийся. И с косичкой! Вот мне кажется, что в прошлосезонных блоках у него косички не было. А теперь у него косичка, сам он еще похудел и постройнел, и такой красивый, что просто глаз не отвести. Вот честное слово: когда он выходит на сцену, очень сложно отвлечься от него и посмотреть на кого-то другого - хотя черт возьми, все достойны внимания. Но Клэггарт-Сакс бессовестно забивает всех своим присутствием. Невероятный человек. Невероятный каптенармус. Прелесть какая гадость. Да нет, просто прелесть, никакой гадости. Сегодня он делал стойку на Билли не прям с первого своего появления, перед началом допроса он как будто не замечал это лучезарно улыбающееся чудо. Но когда дело дошло до Билли (интересно, кстати, что Артура Джонса тут во время допроса держал практически за горло здоровенный капрал; то ли я забыла об этом, то ли этого все же не было в прошлых блоках), каптенармус к нему повернулся и обомлел, и разжал сжатую все время в кулак руку. И пошло-поехало: во время допроса Клэггарт улыбался, как сговоренный жених, опять как-то очень по-человечески встревожился, когда Билли начал заикаться, и разулыбался снова, когда заикание прошло, и расхваливал Билли нежно-нежно, и очень выразительно обалдел, когда Билли начал прощаться с "Правами человека". И на Крысе срывался от души, но боже мой, как изящно, как артистично он все это проделывал: сначала объяснял Крысе, как испортить Билли жизнь, а потом запугивал и угрожал, что Билли его прибьет, если поймает, и в конце концов орал на него, гнал прочь и проклинал так, что было ясно: он проклинает не Крысу, а весь корабль и всех на корабле, и себя самого.
Сцена с платочком - ааах. Платочек с Билли каптенармус сегодня снимал непристойно, растягивал удовольствие, строил Билли глазки, даже не пел, а прямо мурлыкал. Но Билли, как ему и положено, на мурлыканье не велся, намеки не просекал, стоял себе, грудь колесом, а потом радостно говорил, что во, видали, да он нормальный, этот Тощий франт, да чё вы, ребята. Вот все же в том блоке, как мне казалось, Билли как будто что-то такое чувствовал, но понять не мог, что это такое, и поэтому была у него с каптенармусом очень своеобразная тонкая химия. А в сегодняшнем спектакле Билли искренне ничего не чувствовал и не понимал, наивнейшая Детка. Чем, разумеется, подрезал надежды каптенармуса на корню. После сцены с платочком каптенармус окончательно понял, что с этим Билли нельзя рассчитывать ни на взаимность, ни на взаимопонимание. И стал интенсивно страдать. Мне все же очень нравится, как он появляется в сцене драки Билли с Крысой: в распахнутом плаще, будто наспех накинутом. И сегодня он не стал бить юнгу, который нечаянно с ним столкнулся, а просто толкнул его на тюфяк и заорал: "Look where you go!", а потом повторил: "Look where you go!", - обернувшись и глядя на Билли. И еще сегодня он очень ощутимо, физически ощутимо хотел Билли, и буквально пожирал его взглядом, пока Билли надевал футболку и устраивался на ночлег, и потом кружил рядом с ним, спящим, замирал, разглядывал его, раскинувшегося на тюфяке, такого близкого, такого доступного, такого недостижимого. "O beauty, o handsomeness, goodness" Сакс сегодня спел не так пронзительно, как он может, но все же очень хорошо. И жестче, вернее сказать - ожесточеннее, чем в предыдущем блоке (пожалуй, чувствовалось в интонациях легкое сходство с Клэггартом из пражской постановки). А красный платок Билли, которым он манипулировал, в какой-то момент превратился в удавку, и Клэггарт сам себе накинул эту удавку на горло. И стало ясно, что эта любовь для него - петля и смерть, что он будто чувствует, что не только Билли погубит, но и себя самого убьет. Но продолжает идти по этому пути, потому что все одно - жить ему нельзя.
А еще когда он уже уходил со сцены, дожав, доломав Новичка, то замедлил шаг возле спящего Билли, остановился, вглядываясь в него, и заплакал. Вот действительно, у него лицо сморщилось, исказилось от слез, это было очень выразительно и горестно. И сразу вспомнилось, что говорил об этом сам Сакс: "В «Билли Бадде» есть сцена, где Клэггарт принуждает одного из матросов скомпрометировать Билли. После нее я иногда ухожу со сцены в слезах. Я прохожу мимо Билли, лежащего на полу, и твердо осознаю, что только что обязал себя уничтожить то, что мне дороже всего на свете".
И во втором акте он хоть и решился погубить Билли, но продолжал очень выразительно страдать. В самом начале второго акта, едва появившись на сцене, он замечал Билли в толпе матросов ("так глаза любящих видят то, что видеть велит им мудрое сердце") и опять менялся в лице, не плакал, но ощутимо слабел, и едва мог взять себя в руки, чтобы обратиться к капитану. Во второй раз разговор уже пошел легче, там ведь не было Билли. Но ох, как опять он вздрагивал, когда капитан говорил, что устроит им с Билли очную ставку. Теперь он по-настоящему ощущал, что назад пути нет, что он действительно погубит себя или Билли. И входил в каюту, помедлив на пороге, смотрел на Билли жадно и тоскливо, но когда Билли недоуменно и тревожно оглядывался на него (после слов капитана "You stand before your Commander as accuser and accused") - то Клэггарт отводил глаза. Это было и в прежних спектаклях, но каждый раз это производит сильнейшее впечатление. И еще то, как Клэггарт, выговорив до конца обвинения, нервно сжимал и разжимал пальцы, снова и снова ощущая, что ведет к смерти того, кого любит.
Ну что я за человек, хотела написать отзыв обо всех, а сама все про Клэггарта да про Клэггарта. О Юрии Самойлове я уже сказала - мне показалось, что в этом спектакле он играл несколько грубовато, хотелось бы более тонких оттенков. И еще мне показалось, что он пополнел и поширел, его это не портит, он по-прежнему строен и красив, но прошлогодняя юношеская легкость как будто ушла. Жаль. Но он был сегодня очень в голосе, пел прекрасно. И очень круто спел балладу перед казнью. Правда, самый-самый финал этой сцены, уже после разговора с Датчанином, по-моему, он немножко пережал, у него получился не Билли Бадд, а прям революционер перед казнью, народоволец, Андрей Желябов. Но может, мне и почудилось, меньше надо романов про народовольцев читать. Но когда, уже допев, он съежился и уснул, я чуть не заплакала. Это было пронзительно. И тут еще и Роберт Ллойд, конечно, гениально сыграл: его Датчанин горевал сдержанно, выразительно и совершенно душераздирающе. Впрочем, что говорить, там вся сцена так поставлена, что дрожь бьет: как сначала появляются Рыжая Борода, Дональд и Новичок, как потом выходят в затылок друг другу две шеренги матросов, как по лестницам взбираются на второй ярус Рэтклифф, Редбёрн и Флинт, а Билли, наоборот, спускается со второго яруса вниз, как Датчанин выносит петлю, как капитан Вир, оборванный старик, замирает и шепотом повторяет приговор, который громко зачитывает мистер Редбёрн. И двойное "Starry Vere, God bless you!" ударяет по нервам так, что впору заорать.
Джон Дашак - капитан Вир - тоже был сегодня головокружительно прекрасен. Я сегодня несколько раз была на грани слез, но действительно заревела только однажды - в финале, когда измученный, опустошенный, то ли прощенный, то ли непрощенный капитан Вир опускался на колени, держась за решетку, и допевал: "...long ago now, years ago, centuries ago, when I, Edward Fairfax Vere, commanded the Indomitable". Вот тут меня окончательно прошибло. Но он вправду был сегодня удивительно хорош. И еще прекрасны были Джонатан Саммерс - мистер Редбёрн и Даррен Джеффри - мистер Флинт. От меня раньше ускользали их прелестные переглядки в сцене в капитанской каюте в первом акте (в частности, когда Вир прекраснодушничает: "Where there is happiness there cannot be harm", развалившись на стуле, а мистер Редбёрн и мистер Флинт стоят у него за спиной и переглядываются, совсем как их коллеги из постановки ENO: "видал малахольного? слышишь, что он несет?"). И мистер Редбёрн там сам был прелесть: лукавый такой старичок. Как будто здесь он мог позволить себе показаться с непарадной стороны. И он потрясающе спел о Норе, плавучей республике. Я не раз говорила: я очень люблю эту короткую арию не арию, не знаю, как это назвать, отданную Редбёрну (и немножко Флинту). И Саммерс-Редбёрн начал петь, сидя на стуле, надтреснутым голосом, будто заново переживал позор и горе Нора, но когда дошел до повторенной дважды строки "O God preserve us from the Nore!" - то вскочил, стукнул своей палкой об пол, и голос у него окреп, расширился, помолодел. Это было удивительно.
Кого еще забыла упомянуть? Александр Миминошвили отжигал Дональдом. До чего же заводной, яркий, вспыльчивый, страшно обаятельный Дональд у него получается. Да еще и эти "татуировки" с морской тематикой добавляют ему сочности. Шанти он сегодня спел не идеально, но где не добирал голосом - добирал обаянием. Он чудный. Марат Гали тоже был прекрасным Рыжий бородой, очень лихо рвавшимся на абордаж. Илья Кутюхин трогательно спел Друга Новичка (и очень выразительно пятился от Клэггарта, буквально вжимался в кулису). Ну и хор - да, пусть поначалу он звучал как будто слабовато и неуверенно, но потом все вошло в норму, а уж к игре вообще претензий нет, играли прекрасно. И я верю, что в следующем спектакле все будут выглядеть и звучать еще лучше. Всего три спектакля осталось, боже мой, как мало.