12.10.2016 в 16:26
Пишет gr_gorinich:Итак, "Нижинский", попытка вторая )URL записи
В общем, тут будет очень много слов, а еще фото, гифок и видео, так что под кат - на свой страх и риск )
читать дальшеДжон Ноймайер удивительно тонкий и умный человек. Он не стал ставить биографию Нижинского, он поставил его дневники и письма - конечно, так, как он, хореограф, их понимал и чувствовал. Это не Нижинский глазами окружающих, а наоборот - мир глазами Нижинского. Дневники Нижинского есть в сети, кто еще не читал, может приобщиться, например, вот тут: imwerden.de/publ-1079.html (Только предисловия там не очень, очень уж грешат страстью судить действующих лиц этой истории). Дневники он писал в 1919 году, как раз перед тем, как жена его поместила в психиатрическую больницу, первую из многих его больниц. Для начинающих психиатров, да, пожалуй, и историков это документ ценный, а для всех прочих - чтиво очень специфическое, на любителя. Принимать то, что там пишет Нижинский, за чистую монету нельзя. Некоторое количество биографов, опираясь без проверки на дневники (и еще на мемуары Ромолы), породило ряд мифов, и многие эти мифы живы до сих пор. Нижинский постоянно видоизменяет события (только читателям он врет или и себе тоже - поди пойми!) И все-таки это очень беззащитный, и потому трогательный текст. Ноймайер, конечно, не хуже любого специалиста по теме знает, где мифы, где факты - но осознанно ставит на сцене не столько факты, сколько фантомы.
Я собиралась сказать, что балет начинается и заканчивается в зале отеля Сувретта-хаус, в Сен-Морице, где Нижинский танцевал перед публикой в последний раз в своей жизни - но нет, балет, на самом деле, весь целиком происходит в Сувретте - и в голове Нижинского. Поэтому он сам в балете размножен, как множатся воспоминания о самом себе в разное время и с разными людьми: кроме Нижинского-взрослого есть еще Нижинский-юноша и его роли-аватары: Арлекин из "Карнавала", Призрак розы, Золотой раб из "Шехеризады", Юноша из "Игр", Фавн, Петрушка, всё разные части его "я". Кроме Нижинского настоящих, полнокровных персонажей всего два - это Ромола и Дягилев, это те двое, к которым он чаще всего обращается в дневниках. Обращается, кстати, далеко не комплиментарно. "Я люблю свою жену", пишет Нижинский, и тем не менее постоянно ее обвиняет. Во всем, в чем можно, начиная от непонимания, и заканчивая супружеской изменой с врачом, который лечил Нижинского в Сен-Морице (причем, видимо, в измене - совершенно безосновательно). Что до Дягилева... тут я лучше вставлю большую цитату, неотправленное письмо Дягилеву, которое написано Нижинским в то же время, что и дневники. (Примечание: Текст письма взят из сети, у меня нет оснований не доверять его исходнику - изданию Дневников от 1995 г., где оно действительно есть в приложениях, где я сама его когда-то читала. Но у меня сейчас нет под рукой книги, а выложивший в сеть текст юзер, что называется, адаптировал текст: убрал повторы, например, несколько раз прокручиваемое "Я есть любовь" или "Спите спите спите". Где Нижинский писал рублеными фразами по три слова каждая, там юзер собрал их в сложные предложения. У Нижинского нет деепричастных оборотов, да и связь между соседними фразами не всегда очевидна. Но в таком адаптированном виде, конечно, читать куда проще):
«Человеку.
Я Вас не боюсь, я знаю, что в глубине сердца у вас нет ненависти ко мне.
Я люблю Вас как человеческое существо, но я больше не желаю иметь с Вами ничего общего.
Однако мне хотелось, чтобы вы знали, что я не прекращаю работать.
Я не мертвый.
Как бы я мог быть таковым, когда Бог живет во мне, а я – в нем!
Все мое время занято танцем, и я непрерывно делаю успехи.
Я пишу, когда это только возможно, но не такие красивые фразы, как Вы любите.
Ваша единственная забота – организовывать спектакли, моя забота – это моя любовь к человечеству.
Вы – мертвец, смерть просматривается во всех Ваших начинаниях.
Зная Вас как моего злейшего врага, я не могу назвать Вас другом, но, сказав это, я не имею дурных мыслей в отношении Вас: недружественность проникнута смертью, а я стремлюсь к жизни.
Вы сказали, что я сумасшедший, а я уверен, что это Вы таковы.
Вы любите видеть людей унижающихся, я отказываюсь унизиться перед Вами.
Я не хочу Вашей улыбки, которую рисует смерть.
Свою улыбку я потерял, но не могу себя упрекнуть в том, что я что-то разрушил.
Вы задумали меня разрушить.
Меня, человека, который думает только о Вашем спасении.
Я Вас люблю. Хочу видеть счастливым того, кто меня ненавидит и желает мне несчастья.
Прежде, когда я жил с Вами, я часто давал волю своим нервам, но моя мысль была выше, чем все эти мальчишества, так как Бог находился рядом со мной.
Вы, Вы же – не что иное, как животное, совершенно не знающее, что такое любовь.
Я больше не Ваш, как вы – не мой.
Я люблю любовь, но я не из плоти и крови, я весь душа, весь дух.
Я и есть любовь.
Вы не царь, не вождь – и не мой император.
Вы только вредный человек, который желает зла мне.
Мне, существу полному нежности, который пытается написать песню
Колыбельную песню для Вас
Спите спокойно. Спите, спите спокойно
Нижинский"
Ну вот как всё это бесконечное love/hate поставить на сцене? Этот неотступный вывих на Дягилеве, который, если и не забыл о Вацлаве совершенно, то давно сменил привязанности, был по уши в новых проектах и не имел ни возможности, ни желания Нижинского "ненавидеть", тем более вредить ему, с которым он и не виделся уже года четыре, а то и больше? Ноймайер, который не ушиблен, в отличие от самого Нижинского, обидой и страхом, существенно смягчает формулировки, "дорисовывает" и Дягилева, и Ромолу, исходя все-таки из их реальных биографий. Потому они, как и сам Нижинский, персонажи сложные и, соответственно, сильнее зависящие от конкретного исполнителя, от его/ее понимания роли. Остальные люди в балете: сестра Бронислава, брат Стасик, мать, отец, балерина (Карсавина), новый танцор (Мясин) - это всё символы и призраки, и тут, пожалуй, балетная техника важней исполнительского таланта. Нет, вру, за исключением Стасика - но не потому, что он сложный, а потому, что символика за его плечами сложная: он символ и безумия, и одиночества, отторженности от людей, и пророческой чуткости человека, который слушает только бога, а не мир. Отец Нижинского тоже имеет свой аватар - это Врач, тот самый доктор, с которым, по мнению Нижинского, ему изменяла Ромола. Карсавина является в ролях Сильфиды и Куклы из "Петрушки", и обе аватары никак не связаны с реальной Карсавиной, которой просто нет в балете, у нее нет собственного образа. Броня, кроме того, что сестра, еще и Избранница в "Весне священной", в страшной сцене войны - но и это аватара, самой Брониславы там не видно.
Ух, перечитала, поняла, что звучит бредово: поставил дяденька балет, где каждый танцовщик играет по три роли, при этом - вовсе и не персонаж, зато главгероя играют аж шесть разных человек плюс один главный ) Ну да... это непростой балет про то, что в голове у человека - причем талантливого. Причем начинающего сходить с ума. Причем не желающего признавать, что сходит с ума. При этом человека, как все мы, которого волнует то же, что всех нас: жизнь, смерть, любовь, одиночество.
И знаете, мне кажется, у Ноймайера это получилось: сделать из бредовых посылок хороший балет.
Ну все, все, к делу, и к слайдам ) Итак, собираются приличные гости в приличном отеле, посмотреть на частное выступление знаменитого Нижинского: на сцене говорят, смеются, ходят и усаживаются (если не знать, что пришел на балет, можно было бы подумать. что попал в драмтеатр). Внезапно за внутренней дверью на галерее раздаются раздраженные мужские крики, из дверей быстро выходит Ромола в красном платье и прикрывает их поплотнее. Все ясно: звезда бушует перед выступлением. Ромола здоровается с некоторыми гостями, с Врачом, относит аккомпаниатору, сидящему за роялем, ноты. Потом оглядывает гостей, они утихают и ждут начала. Ромола садится на свой стул, пауза - и медленно появляется и проходит по галерее Нижинский. Садится на стул, спиной к гостям - и так замирает. Ромола хочет уже подойти и напомнить ему о выступлении, как вдруг Нижинский встает, сбрасывает с себя странную тогу из шторы, которая была на нем наверчена, и начинает танец - рваные прыжки, падения, судорожные, отчаянные жесты - под 20 Прелюд Шопена. Гости вежливо и с сомнением аплодируют, кто-то собирается уйти. Тогда танец меняется, музыка меняется (Шуман "Венский карнавал") Нижинский исполняет забавную, легкую вариацию Арлекина из "Карнавала", ловит воображаемую бабочку (хотя, кстати, в "Карнавале" это проделывал Пьеро ) ), гости смеются и аплодируют уже дружнее, репортер на галерее строчит в блокнотик заметку.
А на сцену вылетает Арлекин в домино, и это уже вроде бы все в голове Нижинского, но и не только в голове, потому что зрители хлопают пируэтам обоих исполнителей (обожаю переливы в этом балете: внешнее и внутреннее растворяется друг в друге, постоянно перетекает, перемешивается, путается).
Я тут повозилась и нарезала из разных трейлеров разных лет куски первой сцены. Вот они - как говорится, чем богаты:
На верхнем этаже галереи, если смотреть туда внимательно, одновременно с Арлекином появляется еще один зритель - пока неясный силуэт человека в цилиндре. А на сцену выскакивают с матросским танцем "Яблочко" еще два видения - Броня и Стасик, и Вацлав танцует с ними втроем - как танцевал в раннем детстве (Это факт: первое выступление Вацы, кажется, четырех лет от роду было в концерте, матросская пляска вместе со старшим братом и младшей сестрой). Они быстро исчезают, исчезает Арлекин, свет на сцене темнеет, аплодисменты гостей приглушаются и стихают совсем - и Вацлав, обернувшись, видит на галерее - Дягилева. И слышит только его аплодисменты. Эх, чего там! Не слушайте японский комментарий, просто смотрите:Nijinsky feature from The World of John Neumeier documentary (Lloyd Riggins and Alexandre Riabko) .mp4 from Mlle_Lucille on Vimeo.
По сцене катался, как нетрудно догадаться, брат Стасик в смирительной рубашке (Он повредился рассудком, как считали в семье, после того, как в трехлетнем возрасте упал из окна и сильно расшиб голову. Увы, уже постфактум стало понятно, что это не ушиб, а наследственная шизофрения, которой в семье избежала только Бронислава и ее потомки, насколько я знаю. Странности Стасика становились все заметнее, в школу его нельзя было отдать, а потом и вовсе пришлось отправить в лечебницу. Подрастающий Ваца с матерью и сестрой ездили к нему регулярно, но Стасик все глубже уходил в себя. Потом семья перебралась вместе с "Русскими балетами" за рубеж, и Стасика никто уж не мог навещать. Он умер (воспаление легких?) где-то около 1920 года. В России, как мы помним, тогда и здоровому, вменяемому было нелегко выжить). Стасика уводит Мать, мимо Вацлава, в синем хитоне, проходит Броня. Гостей нет, остались только важные персонажи: Ромола, семья и Дягилев.
(Ненаучный комментарий Если быть точным, Дягилев не открывал Вацлаву мир балета: Нижинский уже был юным, но уже известным в Петербурге премьером с хорошей зарплатой и большими перспективами на императорской сцене. Дягилев дал ему совершенно иное: во-первых, ту самую оглушительную мировую славу, благодаря которой и сегодня фамилию «Нижинский» слышали даже далекие от балета люди. Кто из не-балетоманов помнит фамилии Гердта или Мордкина? А ведь известные были премьеры в ту же эпоху, в том же Мариинском театре. Вот что значила тогда – как и сейчас! – умелая раскрутка )) Ну и во-вторых, в главных, Дягилев растормошил Вацлава, предоставив ему шанс «вариться» в бешено активной и творческой среде «Русских балетов», творить как танцовщик и как хореограф – этого никакие императорские театры дать не могли. Так что Ноймайер имел основания поставить эту сцену, как поставил)
Сильфиды (отсылка к "Сильфидам") танцуют и исчезают, и с ними со сцены на время исчезает сам Нижинский – впервые с начала балета. Ноймайер смело меняет POV: теперь, и единственный раз за весь балет, это не мир глазами Нижинского – а мир глазами Дягилева. Дягилева, который сидит и дремлет в кресле, когда на сцене появляется Призрак розы. Если другие балетные костюмы Нижинского в балете воспроизведены точнейшим образом, то с Призрком все иначе: ему здорово пооборвали лепестки Проще говоря, сделали костюм настолько откровенным, насколько позволяют нормы приличия. Вот как выглядел костюм на Вацлаве:
А вот балет:
Правда, этот костюм не раз подвергался всяким переделкам с "открыванием" тела, вот, например, версия, в которой танцевал Юра Зорич:
Но, заметьте, ноги и тут в розовых трико. В балете снять с мужчины трико – практически то же, что с женщины – лиф пачки. Верх эротического неприличия ) И вот это неприличие вылетает на сцену на руках десятка «двойников Дягилева»: мужчин во фраках и цилиндрах. И начинает, как положено призраку розы, увиваться вокруг спящего в кресле. И Дягилев оказывается в роли Девушки, и танцует некую… скажем так, вариацию на тему танца Девушки с Призраком розы, а его двойники повторяют его движения и исчезают один за другим.
Призрак розы тоже исчезает, а замечтавшийся Дягилев влетает в вакханалию из "Шехерезады": скачут и кружатся одалиски в разноцветных костюмах, свет на сцене тоже меняется, вместо приглушенных цветов и белого прожектора выдает яркий красный, желтый, зеленый. Русские балеты во всей красе - и Дягилев уходит за сцену только для того, чтобы - опять на руках - вынести в этот гаремно-балетный мир очередной аватар Нижинского: Золотого раба. А сам отходит в правый передний угол сцены, словно за пределы условной сцены "Русских балетов", уже наблюдает - со стороны. Золотой раб (если исполнитель не подкачает, конечно) резвится среди одалисок этаким прекрасным и самодовольным животным, большой кошкой. И этой кисой очаровывается уже Ромола - зрительница, сидящая на кресле в левом переднем углу сцены. Очаровывается настолько, что вступает в танец - но Золотой раб и Фавн - все-таки разные ипостаси Нижинского. Раб заигрывает с Ромолой, но без должного интереса, он и с Дягилевым не заигрывает, он словно полон сам собой, счастлив своим гибким телом, и никто ему, по сути дела, не нужен. Шикарная сцена, из нее гифка от старого состава, уже не танцующий в Гамбурге Отто Бубеничек:
и кусочек видео:
А потом буйство цвета и пляски исчезает, сцена снова бела и пустынна, и на ней уже не аватар, а сам Нижинский даже не танцует - а будто пробует позы и движения, и одно из них - широко разведенные в стороны руки - уже напоминает тот "крест", с которого начинался танец Нижинского в Сувретте. Входит Дягилев - в светлом костюме и летней шляпе, и они с Нижинским танцуют дуэт, насчет которого я только одно хочу сказать: блин, Ноймайер! Хотя бы это запиши на видео и дай людям посмотреть, если уж весь балет тебе жалко!
Правда - пронзительный танец. Хотя Ноймайер вообще силен ставить мужские дуэты, но этот мне кажется одним из лучших (опять же, от исполнителей тут много требуется. От Урбана и Рябко 28 сентября захватывало дыхание, Юнг и Мартинес 30 сентября были... скажем так, хороши, но не ослепительны). В официальных трейлерах и фото любят поминать этот дуэт, но увы! Его нужно смотреть весь, потому что любой отдельно выдранный кусочек не дает представления о целом. В дуэт упаковано слишком много сложных и часто противоречивых чувств, за пять минут - весь роман Дягилева и Нижинского, а ведь чего между ними только не было! В одних дуэтах Дягилев - садист садистом, в других он нежен и почти растерян. В одних Нижинcкий отстранен и углублен в себя, в других - открыт, влюблен и на седьмом небе. Вот несколько этаких кусочков-тизеров: во-первых, трейлер, в обычных костюмах, потом - спектакль, в сценическом прикиде:
Ну и фото, чтоб дважды не вставать:
Дягилевским лейтмотивом в дуэте служит один и тот же жест - протянутая в сторону Вацлава рука (как предложение, от которого нельзя отказаться ) - и Вацлав по-разному отзывается на этот жест. Он то осторожничает, подводя свою ладонь к дягилевской, но не касаясь ее, то ускользает, не касаясь ладонью ладони, зато обвиваясь всей рукой вокруг руки Дягилева, то сам Дягилев, не дождавшись, хватает его за руку первым. Очень мне нравится этот жест - верно найденная Ноймайером метафора главного дягилевского желания: играть ведущую роль (хоть с Нижинским, хоть с кем-то еще). Жест жесткий, но... не знаю, не грубый и не садистский. Хочешь - бери мою руку и пойдем, не хочешь - как хочешь. - И дальше, когда любовь иссякает, этот же жест будет обыгрываться не протягиванием - а отниманием руки. Что произойдет буквально в следующей же сцене.
Дягилев садится у задней кулисы на стул, задумавшись о чем-то своем, а Нижинский придумывает свой балет: это "Игры", о которых, кроме описаний современников и фотографий, не осталось ничего. Но сюжет прост: две девицы танцуют на лужайке, когда из-за кулис вылетает теннисный мяч, а за ним выбегает юноша с ракеткой - и у него с девицами завязывается флирт на троих, в котором позы девушек постоянно "зеркалят" друг друга, этакий тройничок с мячом. Нижинский в дневниках утверждал, что придумал этот балет назло Дягилеву - якобы тот однажды сказал ему, что хотел бы заняться любовью с двумя юношами одновременно. "Но я показал ему зубы, и он замолк". Правда это или нет - бог его знает. Дягилев мальчиков любил, а уж эротические фантазии, о которых только говорят, но не делают - и вовсе зыбкая материя. Но ревнивый и очень зажатый в сексуальном плане Вацлав этот эротический треп явно воспринял всерьез и в штыки. И вот, якобы, сделал балет, где вместо юношей - девушки, а юноша - типа Дягилев ) Ноймайеру понравилась идея, поэтому мы сперва можем посмотреть, как Нижинский, Карсавина и Броня танцуют "Игры", а потом девушки исчезают, а на сцену вслед за мячом прибегает Новый танцор, он же Леонид Мясин. Тот, который заменит Вацлава и в Русских балетах, и в постели Дягилева (правда, в реальности Дягилев примется искать себе нового партнера только после того, как Вацлав "первый начнет" - женится на Ромоле). Но, наверное, не суть важно. Дягилеву к концу их связи Вацлав, видимо, все-таки изрядно поднадоел - был капризен, невероятно упрям и, увы, не так умен, как хотелось бы эстету Сергею Павловичу. Так что все было примерно вот так:
Жаль, сцена тут почти до конца, но не совсем - там Дягилев, по-прежнему обнимая за бочок Мясина, протягивает руку Вацлаву, своим любимым жестом - и тот готов, кажется, к ней прикоснуться, но Дягилев, заглядевшись на Мясина, рассеянно убирает руку - оставив Вацлава в буквальном смысле "с протянутой рукой". Как сыграл это Урбан, это не насмешка, не рассчитанный жест, просто Дягилев увлекся кем-то другим, вот и все. А у Юнга получилось словно намеренно: мол, иди куда хочешь. Так что и у Ноймайера в балете Дягилевы бывают разные )
Дальше можно не пересказывать, благо сцена лежит в сети: труппа едет на гастроли в Америку, Дягилев остался в Европе, а Нижинский прохаживается по палубе с веером (факт из реальной жизни. И ничего удивительного - жара была страшная). Роман с Ромолой начинается как смесь любопытства и просыпающейся чувственности, которую к концу дуэта и Ромола, и, особенно, Вацлав, видимо, принимают за любовь. Но, поскольку танцуют не они вдвоем, а трое - с Фавном, как символом этой самой чувственности, то танец выходит порой скорее тревожным: там, где есть трое, один может рано или поздно стать ненужен.
Зато - и опять же, спасибо хореографу - он и в мыслях не держит обвинять Ромолу в том, в чем ее часто обвиняют: дескать, хитрая стерва коварно женила на себе звезду балета в надежде на славу и деньги. Да, Ромола и сама признавалась в расчетливом преследовании Нижинского - но она ведь была всего-навсего молоденькой фанаткой, и явно сама была бешено влюблена в него - только, конечно, в образ больше, чем в человека, которого откуда же ей было знать? И в балете она совсем не интриганка, а девчонка (особенно в исполнении прекрасной Аццони), она искренне верит, что любит, в ней, собственно, как и в Вацлаве, только пробуждается чувственная жажда. (В записи не Аццони, а Анна Поликарпова, старый состав - она, пожалуй, выглядит постарше и похитрее, но тем не менее, никак не стервой )
Сцена заканчивается же идиллически - но ровно через минуту по задней части сцены, из одной кулисы в другую, медленно двинется Дягилев в черном фраке и цилиндре. И, когда он окажется за первым из синих щитов-декораций, раздастся короткий сухой удар - и щит упадет, покажет картонную изнанку. За ним - второй, третий, четвертый... Медленно, ритмично и очень пугающе. Интересно, что эти удары всегда слышит Нижинский - а Ромолы (Элен Буше и Сильвия Аццони) разных составов играли по-разному: одна тоже услышала и испугалась, другая не заметила.
Нижинский испуганно убегает - а сцена снова заполняется под "Праздник в Багдаде" (все еще "Шехеризада", и до чего хороша она была в исполнении Гамбургского оркестра). Это какой-то вихрь, где, сперва сменяя друг друга, а потом перемешиваясь, танцуют фрачные кавалеры и дамы в черно-белых вечерних платьях и одалиски с рабами из "Шехеризады", а солируют Фавн и нимфа. Если раньше нимфой была Ромола, то теперь появляется нимфа-Карсавина. Может быть, потому что мы стремительно возвращаемся в условное "сценическое" пространство Русских балетов. Хотя в конце первого акта все перемешано: люди, роли и маски, и все отношения сбиты и смяты: выходят Нижинский во фраке и цилиндре и Ромола в белом платье (пасхалка свадебной фотографии настоящего Нижинского), и светские гости во фраках приветствуют их - но Нижинский вдруг замирает, забывшись, Ромла делает несколько шагов раньше, чем замечает, что потеряла мужа - а фрачники вокруг уже не приветственно аплодируют, а тянут вверх руки, будто в каком-то ритуале (как будет тянуть руки вверх массовка во втором, безумном акте). Но Ромола снова берет мужа под руку, и он словно просыпается - и превесело танцует (в самом деле весело или разыгрывая веселость, как в Сувретте будет играть Арлекина?) со стайкой одалисок. И снова все смешивается на сцене, появляются еще и балерины в белых пачках, и Сильфида - и вдруг из хаоса движений проступает рисунок: с одном углу сцены Ромола танцует с Фавном, не с Нижинским, в другом балерины - одалиски, сильфиды, сценические аватары Нижинского - образуют круг. И в центре этого круга высвечивается Дягилев, хозяин этого сумасшедшего театра, танцовщики вокруг него опускаются на сцену, и он выходит из круга - к Нижинскому, и снова протягивает ему руку. Они вдвоем повторяют несколько па из своего дуэта - но заканчивается все тем, что Дягилев сбрасывает Нижинского со своего плеча, оставляет окончательно - и уходит, и за ним уходит весь пестрый танцевальный мир, а задник снова сменяется на бальный зал Сувретты. Конец первого акта.
Ребята, вот это простыня! Второй акт будет, но не сегодня, пойду водички попью )