Мейнерц у меня совсем завис. Я даже знаю, в чем причина, просто не хочу ее озвучивать публично. Не знаю даже, доведу ли теперь дело до конца. Кое-как сделала маленький отрывок, но с огромными пропусками и без всякого увлечения. Тоска. Никуда я не гожусь.
Сьюз Уолд, с которой Эрик познакомился примерно в 1962 году, незадолго до смерти своей матери, и с годами очень крепко с нею сдружился, вспоминала, что Эрик на самом деле был невероятно тревожным человеком. В одном из постов я уже пересказывала историю о том, как они вместе летали на Ибицу, где Эрик купил дом (когда он его купил - кажется, точно неизвестно, может быть, где-то в начале семидесятых). Сьюз призналась тогда, что боится летать, на что Эрик заявил, что он не боится, и предложил Сьюз держать его за руку - чтоб тоже не бояться. Вот только во время полета Сьюз заметила, что его руки стали совершенно мокрыми от пота. Он был испуган, но прятал страх, и если б Сьюз не держала его за руку в этот момент, то и не догадалась бы, что он так сильно боится.
Мейнерц никак не комментирует этот рассказ Сьюз Уолд, так что можно лишь предполагать, действительно ли Эрик страдал аэрофобией, или просто данный конкретный полет был каким-то нервным, поэтому он и испугался, но постарался спрятать свой страх, чтобы не пугать Сьюз еще сильнее.
Сьюз вспоминала, как Эрик по пути в ресторан выбирал длинные обходные пути, подальше от людей, "просто потому что он не любил идти сквозь толпу". Они прекрасно проводили время вместе, часто не обмениваясь ни единым словом, понимая друг друга молча. А иногда принимались хохотать до упаду. У Эрика было огромное чувство юмора, часто довольно вульгарное, но прекрасно сочетавшееся с "плотоядным дьявольским смехом" - и контрастировавшее с его эфирной внешностью. Еще Сьюз часто казалось, что у Эрика могли бы быть психические отклонения - если бы он не был "человеком искусства" и если бы у него не было возможности существовать на сцене, "по-настоящему присутствовать" на сцене. "Альбрехт, дон Хосе, Ян - это были маски, за которыми он скрывался". И благодаря этим маскам, как считала Сьюз, он мог "проживать" свои чувства так, чтобы это "проживание" не становилось опасным.
Среди близких друзей Эрика следует назвать еще супругов Ингрид Глиндеманн и Леннарта Пасборга. С Ингрид Глиндеманн Эрик подружился еще в начале шестидесятых годов. Она танцевала в Королевском датском балете, и Эрик очень уважал ее за "недатское" отношение к работе - видимо, такое же серьезное, какое было у него самого. Когда Ингрид вышла замуж за Леннарта Пасборга, молодого врача, они вдвоем (втроем - плюс их сын Стефан) стали для Эрика еще одной "приемной семьей", наряду с семейством Шрам. После операции Эрик какое-то время жил с ними, приходя в себя и набираясь сил. Все-таки Эрик был немножко кот.
Пасборг считал, что в Эрике было что-то "трансцендентальное", что Эрик имел доступ к чему-то сверхъестественному, к чему-то "на другом уровне". По мнению Пасборга, Эрик был меланхоликом (имеется в виду именно меланхолический темперамент), склонным, в силу этого, к депрессиям. Но несмотря на все кризисы, он был очень сильным человеком, и большинство его поступков были вызваны поисками чего-то, чего он не мог найти у других людей. "Ему приходилось искать это в самом себе. <...> Он нуждался в приватности". "Но он мог и проводить время с другими людьми. Он был очень общительным. Так что можно было гадать, притворяется ли он. И да, и нет". "У него было очень развитое черное чувство юмора".
Почему-то у меня совершенно не идет пересказ. Поэтому, пожалуй, я пока пропущу рассказ Эббе Мёрка о его знакомстве с Эриком и перейду к событиям в жизни Эрика. Может, пойдет чуточку повеселее.
После операций Эрик решил, что больше не хочет постоянно жить в Дании. В феврале 1973 года он сказал в интервью канадской газете Globe and Mail, что планирует переселиться в Торонто. "Канада подходит человеку вроде меня. Я немного цыган...<...> но я хочу осесть в Канаде". Он планировал укрепить свои связи с Национальным балетом Канады и обсуждал с Селией Франкой возможность занять должность resident producer в НБК (что и произошло в сезоне 1974/75).
Летом 1973 года, еще до операций (почему-то Мейнерц немного нарушает хронологию), Эрик написал Рудольфу, что хорошо проводит лето. Вероятно, одним из признаков хорошего отдыха являлись "семейные скандалы", которые Эрик, по его собственному признанию, сам же и устраивал "от скуки". Хитрый Мейнерц не пишет, кому Эрик устраивал эти скандалы, и почему скандалы были "семейными", так что остается только догадываться, кто был пострадавшим. Сдается мне, что речь шла о Константине Патсаласе. В том же письме Эрик еще признавался: "Мне надоела жизнь, и я сам себе надоел", - и добавлял, что очень хочет "найти себя", выразить себя в какой-нибудь работе. У него были возможности для самовыражения: его пригласили сниматься в фильме "Девятнадцать красных роз" ("Nitten røde roser"), где он должен был сыграть главную роль, и играть самурая Такэхиро Канадзаву в театральной версии "Расёмона" (со Сьюз Уолд в роли Масако, жены Канадзавы). К сожалению, из-за невылеченной еще язвы Эрику пришлось отказаться от съемок в "Девятнадцати красных розах". Что касается "Расёмона" - то и репетиции, и премьера этой постановки откладывались несколько раз - тоже из-за болезни и восстановления Эрика после операций (режиссер не хотел брать на роль Канадзавы другого актера), и в конце концов премьера "Расёмона" состоялась лишь осенью 1974 года, практически одновременно (ну, не совсем, конечно) с возвращением Эрика на балетную сцену.
Ладно, хватит. Может быть, когда-нибудь продолжу. А если нет - ничего страшного, все самое интересное из последних глав я уже пересказывала раньше так или иначе.