Когда я только получила книгу Мейнерца, я говорила, что с моим знанием (вернее, незнанием) датского буду читать ее целый год. Оказалось, что прочитала я ее быстрее, а вот пересказ и вправду сильно затянулся. Поэтому я ее почти наверняка буду пересказывать год, но не два года. Потому что сегодня я принесла большой кусок очередной главы: "Как Эрик Брун стал худруком Королевского шведского балета и пожалел об этом". Ладно, вру, глава называется не так, а "Суперзвезда в Стокгольме", но от перемены названия смысл не меняется. И как обычно - заранее прошу прощения за все корявости перевода.
В 1967 году после довольно долгих размышлений и сомнений Эрик согласился возглавить балетную труппу Королевского шведского театра. Место худрука предложил ему Гёран Гентеле, руководитель Королевской оперы. По воспоминаниям балерины Герды Андерсон, Гентеле говорил вполне уверенно: "Я знаю, кого я хочу видеть руководителем моей балетной труппы". Сам Эрик не был уверен, что хочет занимать эту должность, он вообще был очень невысокого мнения о шведской балетной труппе. Но обаятельный Гентеле сумел его переубедить; кроме того, Эрик и Гёран симпатизировали друг другу, уважали друг друга и чувствовали, что могут работать вместе. Эрик знал, что Гентеле окажет ему поддержку в реформировании Королевского шведского балета - а тот нуждался в реформировании и еще как. Уже на своей первой пресс-конференции в качестве худрука балетной труппы Эрик заявил, что приоритетными направлениями его работы на этой должности будут, во-первых, обучение и приведение труппы в надлежащую форму, во-вторых, проведение преобразований в балетной школе. По словам Эрика, шведской балетной школе недоставало единого стиля, она слишком легко поддавалась модным влияниям - и это плачевно сказывалось на качестве обучения. Эрик был намерен в первую очередь создать твердый "фундамент" - и это означало, что быстрых результатов не будет, зато будет постепенное и устойчивое изменение к лучшему. Ну, по крайней мере - так должно было быть.
Что касается труппы и репертуара - то Эрик начал с того, что пригласил Рудольфа для постановки "Щелкунчика". И как верно заметил Мейнерц, шведы, которые были себе на уме, и властный Рудольф образовали взрывоопасную смесь. По воспоминаниям одного из танцовщиков, Барбро Карлеса, Рудольф никогда не приходил на репетиции вовремя. "Мы часто работали по вечерам. С семи до десяти вечера. И тогда он приходил в половину десятого, а мы стояли и ждали его. Он всегда приводил с собой нового парня, он сидел в темных очках, в шапочке, и удивлялся, почему это мы такие кислые, почему мы не танцуем, почему мы такие ленивые. Ровно в десять все начали расходиться. Тогда он пришел в ярость: "Вы думаете только о своих детях и о своих автомобилях! Давайте работать!". "Ни за что!" - ответили танцовщики постарше".
На репетициях то и дело разражались скандалы, и многие танцовщики просто отказывались работать с Рудольфом. Но и Рудольф тоже не церемонился с ними и не собирался щадить чьи бы то ни было тонкие чувства, и в интервью шведскому телевидению заявлял, что вообще не считает кордебалет шведской труппы сколько-нибудь профессиональным. "Это почти что любители. Они плохо обучены".
Впрочем, Мейнерц замечает, что все это были больше слова и слова. Конечно, уровень шведского кордебалета оставлял желать лучшего, но и сам Рудольф говорил то же самое и о миланской, и о венской труппах, так что его заявление было принято в штыки и сочтено очередной вздорной татарской выходкой. Эрик в свою очередь попытался защитить Рудольфа от нападок, сказав в телеинтервью, что "благосостояние общества отрицательно сказывается на достижениях в искусстве". Проще говоря: когда дома хорошо, хочется побыстрее отпрыгать свое от звонка до звонка - и домой, к жене/мужу, к детям, к телевизору. Представитель труппы Гёста Свальберг с Эриком не согласился, а весьма влиятельный критик Анна-Грета Штале написала, что нормальная буржуазная жизнь - с детьми, в уютном доме, - это не недостаток, а преимущество для танцовщика, помогающее ему быть человечным и раскрываться на сцене. В общем, тепло и сытость вредят искусству не больше, чем холод и голод. Впрочем, само собой, Эрик имел в виду только расстановку приоритетов: что важнее для танцовщика - искусство или "внеслужебное существование"? Но шведская пресса ничего ему не спустила и тут же вцепилась в него намертво. Бенгт Хегер, еще один критик, ехидно написал, что вилла на Ривьере, принадлежащая Рудольфу, никак не вредит его искусству, и Эрик остается одним из лучших в мире классических танцовщиков, но при этом получает "тысячи крон за спектакль" - и при этом "они оба имеют наглость" нападать на своих гораздо более скромных коллег за то, что те хотят иметь "трехкомнатную квартиру, автомобиль и летний домик".
И как всегда - еще немного многобуков