87. Драббл на ЗФБ я писала "на затычку" и от безысходности: нужно было выкладку закрывать любой ценой. Как всегда, меня выручил фемслэш. Почему-то бессюжетный рейтинговый фемслэш мне писать гораздо легче, чем что-либо другое: то ли руку набила, то ли с женщинами лучше договариваюсь, то ли и то, и другое. Проблема была в другом: где женщин взять в этом фэндоме? Не секрет, что в основной манге "From Eroica with love" женщин очень мало, и фемслэша с ними не сваришь. Поэтому я в конце концов опять кинулась к лебедям в третьем ряду у воды - к персонажам приквелов "El Halcon" и "Seven Seas, Seven Skies". Там женщин больше, роли у них интереснее, в общем, есть, где развернуться. Хотя пейринг я все равно выбрала крэковый: решила свести пиратку Гильду Лаванн из "El Halcon" и юную Джулиет Гринвуд (тоже с задатками пиратки) из "Seven Seas, Seven Skies". В манге они не пересекаются, а вот в такаразучном спектакле "El Halcon" (им я тоже вдохновлялась) - ну почти-почти, по крайней мере, они там действуют в одном временном промежутке (хотя тоже не встречаются). В общем, если не придираться и не вдаваться в подробности - то почему бы им и не встретиться, в конце концов? Но потом в какой-то момент меня опять начали одолевать сомнения - нелепые, конечно, а что поделать? Дело в том, что Джулиет - девица несовершеннолетняя (по современным меркам). А драббл - вполне себе рейтинговый. И я в ужасе подумала: а ну как возьмут и завернут этот драббл за пропаганду сами-знаете-чего (на букву "пэ", а не на букву "гэ")? Что мы тогда делать будем, другого драббла у нас нет, и я ничего на замену написать не успею. В общем, пришлось извернуться (я хитрый еврей) и написать вместо самой Джулиет - ее совершеннолетнего двойника. Проще говоря: есть Гильда и есть при ней девица, притворяющаяся Джулиет, потому что Гильде так хочется. Все сложно, да. А еще там же присутствует Тириан Персиммон, потому что странно писать что-то по приквелам и не упомянуть Тириана. И пейринг Тириан Персиммон/Люминос Ред Бенедикт там тоже есть, потому что я этот пейринг тоже люблю.
Ох, ну вот, объяснения к драбблу сами почти превратились в драббл. Зачем я все это пишу, сама не понимаю. Драббл называется
"Постсмертум".
"Постсмертум", Seven Seas, Seven Skies/El Halcon, Гильда Лаванн/Джулиет Гринвуд (Гильда Лаванн/НЖП), Тириан Персиммон/Люминос Ред Бенедикт, NC-17– И как же тебя зовут, девочка?
– Джулиет. Леди Джулиет Гринвуд.
– Что ж, раз ты «леди», то тебе бояться нечего. Много я за тебя не попрошу.
Гильда разрезает веревки на ее запястьях, проводит кончиком кинжала по красным следам: не режет кожу, а щекочет, чтобы девчонка была умницей. А если будет умницей – то ничего с ней не случится, возьмут за нее выкуп и отправят домой к папеньке и маменьке, вернут нетронутую, невинную, как из монастыря. У девчонки нежные белые руки, не исколотые иглой, не загрубевшие от оружия; девчонка еще и жизни не видела, не то что Гильда, и не увидит, так до смерти и останется цыпленком, простодушною птичкой. Ах, Гильде хочется взять ее за волосы, голову ей назад запрокинуть, смять и сломать, перерезать горло, ах, Гильда едва сдерживает злость и зависть, и дурное вожделенье: зачем эта девчонка так спокойна и так бесстрашна, зачем она не плачет, не вырывается, не просит пощады? Но за нее заплатят, за нее непременно заплатят, лучше ее поберечь и не портить, и Гильда отстраняется, прячет кинжал в ножны, выпускает девчонку не из плена, но из собственных рук, не до ночи же ее держать, хватит и засова на двери, чтоб она не упорхнула. Никуда ей не деться, некуда ей деваться, с такой малюткой кто хочешь справится, прижмет и одолеет. Как хорошо, что здесь нет мужчин, а то бы они помяли ей платье, сорвали розовый бутончик, вернули к родителям с прибылью и приплодом. Повезло тебе, детка, что ты попалась Гильде, а не кому-нибудь другому.
– Повезло тебе, – произносит Гильда, – что ты попалась мне, а не Тириану Персиммону.
– Нет, не повезло, – вздыхает девчонка. – Я-то думала, он мой жених.
– А теперь ты думаешь, что твой жених – это я?
– Лучше уж вы, чем его отец. Он ужасно, ужасно старый.
– А я разве не старая? – спрашивает Гильда. – Ну-ка, посмотри на меня внимательно: разве я молода?
– Нет, не очень, – честно отвечает девчонка, – но зато вы красивая, вы такая красивая.
– И очень злая. Иди ко мне.
Гильда поторопилась ее развязать – ну ничего, впредь будет умнее и жестче, как сам Тириан Персиммон, третий радующийся рядом с ними. Его тень входит в комнату из зеркала и зазеркалья, но не вмешивается, а наблюдает, как Гильда взрезает платье на девчонке сверху донизу, вытряхивает ее из ткани, как бабочку из кокона, раздевает донага. Как можно выдавать такую замуж, она же умрет первыми родами, ей бы кукол нянчить, а не человеческих лягушат, она сама еще дитя: ее груди малы и нежны, ее бедра узки, светлый пушок, пресловутый «первый пух, персиковый пух» – золотится на ее лобке. Что за чувства смешиваются в душе Гильды – опять зависть и злость, и вожделенье, и сладострастие, и умиление, и жадность, и гордость, и мгновенная, пронзительная влюбленность, всего не перечесть; вот она, лучшая месть Тириану, молчаливому соглядатаю: я немножко испачкаю твою чистую невесту или невесту твоего отца, неважно, кому она достанется, скорее всего, никому, я спутаю твою паутину, я тебе заплачу сполна за все, что ты со мною сделал. Раз он сказал высокомерно: «Женщины могут сражаться только в постели», – что ж, Гильда сразится на перине, среди подушек, и победит, ведь ее противник в этой битве – девчонка-девственница, милая пленница, беззащитная, безоружная и ужасно, ужасно любопытная.
– А ты бы понравилась Тириану, моя леди. Ты похожа на мальчика, а он, знаешь ли, любит мальчиков, белокурых мальчиков вроде тебя.
– Это неправда, я совсем не похожа.
– Одного мальчика он даже повесил, но не до смерти, а потом вынул из петли и отымел, содомировал, знаешь, что это такое? У висельников всегда встают члены, и у этого мальчика тоже встал.
– О господи, господи. И что было дальше?
– А Тириан, твой нежених, спустил с него штаны и проткнул сзади клинком поострее моего кинжала. Смертный грех, за это сжигают, но его не сожгут, ведь мальчик-то вне закона, пират, такой же, как я.
– И вы завидуете ему?
– Нет, леди, нет, я не люблю делать это в зад. Поцелуй меня.
– Чтобы вы меня не повесили, – говорит девчонка и целует Гильду в губы.
Ах, может быть, и повесит, но в следующий раз, ведь они обречены сталкиваться друг с другом в этом мире и на этом море. Но девчонка прижимается свежим ртом к ее гадким губам, обнимает за шею и тянет к себе, и нащупывает крючки и застежки, без кинжала раздевает Гильду. Теперь и не разобрать, кто пленница, кто пленительница, они смешивают волосы на подушке, сплетают ноги, трутся и изнемогают, тяжело дыша, варят любовь по итальянскому рецепту, donna con donna. Не так уж юна, не так уж невинна эта девчонка, и нежные ее пальчики, не знающие иглы, привыкли к другой работе; что ж, пусть потрудится над Гильдой, потрудится хорошенько. Тириан стоит, прислонившись к стене, и смотрит на их соитие: ничего страшного, это не содомия, за которую сжигают, а лесбосские ласки, легкий, не смертный – бессмертный грешок. Они кончают и раскидываются на смятой постели, обессилев, раскрасневшись от удовольствия. И Гильде кажется на секунду, что она спасена и свободна, но девчонка прикладывает ладонь к шраму на ее груди и повторяет:
– Ты такая красивая.
– Перестань, – шепчет Гильда, – не надо.
– Я бы в тебя влюбилась.
– Перестань, Адель. Спи, я заплачу тебе утром.
– Влюбилась бы даже без денег. Или уступила бы пару монет.
Леди Джулиет Гринвуд, девчонка-пленница, сейчас уже сходит на берег. Она в безопасности, старый жених встречает ее и вводит в свой дом, и не желает ее: слишком она мала и худа, пусть подрастет сначала. А ее двойник, сладкая Адель, сворачивается клубком у Гильды под боком, обнимает одной рукой и засыпает беспечно. Утром ей заплатят золотом за услуги, назначат следующее свидание; мужчины свирепы и ленивы, и Адель торгует с женщинами, что сражаются не только в постели, но и на море, как Гильда. Уступила бы пару монет, как же, веры нет ни словам ее, ни ее любви, у нее правдивы лишь пальцы и губы, но она так нежна, когда притворяется влюбленной. Гильда смотрит не на нее, а в сторону, на черную тень у стены, и спрашивает тихо:
– Значит, он все-таки убьет тебя, этот мальчик?
– Ну разумеется, – отзывается Тириан, – или его повесят по-настоящему.
– Хотела бы я сама убить тебя.
– Опять? У тебя не получится.
– Знаешь, мне кажется, я уже давно мертва.
– Знаешь, – улыбаясь, говорит Тириан, – мне тоже так кажется.