На меня тут свалился очередной перевод, и я чуть не забыла, что сегодня - двадцать девять лет со дня смерти Эрика. Вроде бы печальная дата, а вроде бы и не очень. Он, конечно, не Ленин, чтобы быть живее всех живых, но и мертвым он тоже не кажется. Как у Бродского в моем любимом "Памяти Геннадия Шмакова": "...будь беспределен, повсеместен, почти уловим мыслью вслух, как иной небожитель. Не сказать "херувим, серафим", но - трехмерных пространств нарушитель". (От Шмакова мысль сразу перескакивает к Кузмину, от Кузмина - к Дягилеву, а от Дягилева - обратно к Эрику, по балетной ассоциации, круг замыкается.)
Ну и фотографию надо выложить, конечно, как же без фотографии? Эрик тут печальный и усталый, и очень... очень "эриковый". И живой - несмотря на печаль и усталость. И мне приятно на него смотреть.