Чувствую я, что никуда мне не деться, надо написать подробнее о последней главе, успокоиться - и вернуться к началу книги. А пока не напишу, пока не перескажу эту последнюю главу, так она меня и будет тревожить и грызть. Хотя это странное чувство, не совсем тревога, и не то чтобы печаль, и уж конечно, не жалость. Скорее всего, это зависть. Зависть к той самой легкой смерти, которую надо бы просить, к легкой смерти, которая выпала Эрику. Или, вернее, он сам как будто заставил себя легко умереть.
Последняя глава называется "Af jord er du kommet" - "Из праха ты пришел". В качестве иллюстрации к ней Мейнерц выбрал снимок со съемок "Жизели" 1969 года: на фоне декораций и прожекторов Эрик в костюме Альбрехта идет, опустив глаза, и несет букет полевых цветов - как будто идет на свою могилу, а не на могилу Жизели. Странный выбор, но что-то в нем есть. Эрику подходит такая фотография - открывающая главу о его смерти.
Летом 1985 года Эрик прошел обследование в госпитале в Копенгагене из-за болей в затылке. Врачи опасались инсульта, но диагноз не подтвердился; тем не менее, здоровье Эрика оставляло желать лучшего. Он был очень худ, и врачи пришли к выводу, что он недоедает. Эрик пообещал, что будет регулярно питаться и станет пить вместо водки белое вино, с тем и уехал в Канаду. А незадолго до отъезда встретился со Сьюз Уолд. Сьюз вспоминала, что они заговорили о Тони Ландер (Мирте в "Жизели" 1969 года), недавно умершей после долгой борьбы с раком легких, и Эрик сказал: "Если у меня будет рак легких, я хочу умереть за три недели. Я хочу суметь умереть за три недели".
Когда осенью Эрик вернулся в Торонто (задержавшись еще в Нью-Йорке), Джереми Рэнсом, один из танцовщиков в Национальном балете Канады, обратил внимание на то, что Эрик стал курить другие сигареты. "Он сказал: "Да, у меня бронхит". Он очень мало ел". А через несколько дней, во время представления "Тщетной предосторожности" Рэнсом, исполнявший роль Алена, забежал в гримерку, где был Эрик. "Мне уже пора было идти... я оглянулся и увидел его в гримерке. Он кашлял. И курил. И я внезапно подумал: "Это не просто бронхит". Он улыбнулся, кашляя, и помахал мне рукой".
Рождество 1985 года Эрик встретил в Дании - впервые с 1962 года, в своем старом доме на Фиалковой улице. Он давно хотел продать этот дом, но никак не мог решиться, как не мог и решиться окончательно порвать с Данией. Тогда он в последний раз видел своих датских друзей и свою сестру Озу. Люкке Шрам вспоминала, что Эрик сказал ей, будто собирается пройти серьезное обследование, когда вернется в Торонто. "Врачи нашли у него в легких какие-то затемнения, и он очень волновался". Он попрощался с Сьюз Уолд, с Эббе Мёрком, и уехал в Канаду.
10 января Эрик написал Рудольфу письмо, ставшее последним. В нем говорится о смерти Люсии Чейз, о гибели в автокатастрофе молодого дирижера Национального балета Канады, и Эрик, еще не предчувствуя, что в каком-то смысле станет третьим в этой цепи, писал (привожу цитату из Каваны, в оригинале, по-английски): "Death is very confusing and upsetting but something that we must accept". Можно сказать, перефразируя Бродского, что для Эрика смерть была даже не тем, что бывает с другими, а тем, что бывает со всеми, с ним в том числе.
Дальше еще много1 марта балерина Надя Поттс, уходившая в отставку (не без влияния со стороны Эрика), в последний раз выступила на сцене Национального балета Канады - в "Тщетной предосторожности". Эрик присутствовал на спектакле и на приеме после, это была его последняя встреча с компанией. Через несколько дней (точную дату Мейнерц не указывает) у него диагностировали рак легких. Он взял отпуск для лечения и больше уже не появлялся в театре, поддерживая связь с компанией через Валери Уайлдер (она и еще Линн Уоллес были фактически со-руководителями компании, наряду с самим Эриком), лишь 19 марта он прислал прощальное письмо, адресованное всем сотрудникам театра (Нойфельд полностью приводит его по-английски, Мейнерц - соответственно, по-датски, если кому-то будет интересно, я могу переписать английский вариант).
Леннарт Пасборг вспоминал, как ему позвонила Ингрид Глиндеманн и сообщила о госпитализации Эрика. Пасборг немедленно связался с Эриком, сообщил, что приедет, собрал альтернативные лекарства, некогда продлившие жизнь его отцу (у Пасборга-старшего тоже был рак легких), и помчался в Канаду. Эрик был не в больнице, дома. "Он надеялся, что я приеду, и попросил Константина зажечь свечи", чтобы создать "праздничную" атмосферу.
Пасборг начал делать Эрику инъекции омелы (да, именно омелы), которые когда-то помогли его отцу, но прекратил через три дня, понимая, что уже слишком поздно. Эрик оставался совершенно безучастным к лечению. Он позволил Патсаласу и Пасборгу решать за него, какое лечение ему требуется, но сам уже не пытался бороться. Все это его как будто не касалось. При этом, как вспоминал Пасборг, "мы и представить себе не могли, что он так силен". Он не был лежачим, нет, он вставал и ходил, и, по словам Пасборга, ходил очень легко.
20 марта Эрика положили в больницу. К нему не пускали посетителей - да он и не хотел никого видеть, и лишь Джереми Рэнсом и молодая танцовщица Ким Лайтхарт все-таки смогли добиться встречи с ним. Рэнсом вспоминал, что Эрик был небрит, печален и мрачен. "Когда я вошел в палату, он сказал: "Я так и знал, что ты упрямец". Или что-то в этом роде. Я не помню, о чем мы разговаривали. Кажется, я лег рядом с ним на кровать, но может быть, этого не было на самом деле, я только хотел это сделать. <...> Мне кажется, я обнял его, я шагнул к нему, едва открыв дверь. Он стоял молча и ждал, когда я подойду к нему. Он был худой. Жесткий. По-прежнему сильный. <...> Он был невероятно силен. Пугающе силен. Тогда я видел его в последний раз". Ким Лайтхарт, сверстница Рэнсома, которой Эрик доверил главные роли в "Жизели" и "Сильфиде" (несмотря на ее молодость), вспоминала: "Он сидел на краю кровати, похожий на свою тень, и читал газету. Я помню, что я спросила: "Зачем ты читаешь газеты? Новости только тебя расстроят". А он ответил, что должен не отставать от жизни, и сказал, что сегодня к нему пришли его самые любимые люди".
Пасборг вспоминал, как когда-то гостил у Эрика на Ибице. Тогда они сидели на веранде, смотрели на море, слушали Брамса или просто молчали, пили водку с апельсиновым соком. За четыре или пять дней до смерти Эрик вместе с Пасборгом ездил в другой госпиталь на рентген. Они молча сидели в такси, и вдруг Эрик сказал: "Я вспоминаю тот день, когда мы были на Ибице". И добавил, помолчав: "Хотел бы я снова там оказаться".
Пасборг говорил, что Эрик умирал "с поразительной силой". Как будто изо всех сил ускорял процесс умирания. И все больше затихал и погружался в себя, как бы Константин Патсалас ни старался его подбодрить. Однажды Константин включил запись "испанской музыки", и Пасборг вспоминал, что "Эрик приподнял свои удивительные руки", задвигал ими в такт музыке. "Это было так трогательно. Поразительно. Прекрасно. Живой жест среди умирания".
28 марта в Торонто прилетел Нуриев и сразу отправился к Эрику в больницу. Пасборг вспоминал, как они встретились вчетвером - он сам, Константин, Рудольф и Эрик. "...я подумал, что вот стоим мы, трое темноволосых мальчишек (он употребляет слово "dreng", "мальчик", хотя они все были уже не мальчиками) - и он, светловолосый северянин. Двое были его возлюбленными. Я - нет, но нас связывала поразительно близкая дружба". Эрик еще вставал с постели и ходил. Константин и Пасборг оставили их с Рудольфом наедине. Пасборг думал, они проговорят минимум час или два, но Рудольф вышел из палаты уже через пятнадцать минут. Потом он обмолвился Шарлю Жюду, что Эрик "уже умер для него", у них не было контакта. Тем не менее, на следующий день, 29 марта, Рудольф снова пришел к Эрику - но Эрик бредил под морфием, и Рудольф мог только "лечь рядом с ним и обнять его".
Когда Рудольф уехал, рядом с Эриком остались только Константин и Леннарт. "Эрик становился все тише и неподвижнее". Он умер во вторник, первого апреля, в 14.45. Пасборг вспоминал: "Я сидел рядом и держал его за руку. В какой-то момент я заметил, что его рука слегка дрожит... это было утром". Перед обедом Константин сменил Пасборга, чтобы тот мог поесть. "В это время еще бывают морозы, но тогда был поразительно теплый день. Я снял футболку и сел прямо на газон, поел, а потом пошел обратно. Я опоздал. Эрик умер всего несколько минут назад. Константин был совершенно раздавлен. Жаль, что меня не было рядом. Мне казалось, Константин для этого не годится. Эрик боролся с удушьем... Наверно, это недолго длилось".
Люкке Шрам вспоминала, что воскликнула: "Но Эрик, ты должен вернуться домой!" - когда он позвонил ей и сообщил, что тяжело болен. Но Эрик ответил спокойно: "Я дома здесь, в Торонто". И все-таки после смерти он вернулся в Данию: его кремировали, а прах в мраморной урне (купленной за счет Национального балета Канады) Пасборг привез на родину Эрика. 20 апреля урну с прахом похоронили на кладбище в Гентофте, в неотмеченной, "неизвестной" могиле, в стороне от могил его отца, матери и тетушки Минны. И все-таки это был еще не совсем конец истории. Перед похоронами прах Эрика пересыпали из мраморной канадской урны в деревянную датскую, а мраморная урна до лета стояла на комоде в доме на Фиалковой улице. И лишь однажды летом несколько друзей Эрика пришли к нему домой, "слушали музыку, пили вино и ужинали", а на закате забрали эту урну и бросили ее в озеро Гентофте, окончательно простившись с Эриком Бруном.
Не могу больше ничего писать. Сама не думала, что так расстроюсь, а вот все-таки расстроилась. Простите за все корявости перевода.