Я так и не поняла, почему в книге не было беседы с Алисией Марковой. Сам Мейлах писал, что разговаривал с ней несколько раз, жаловался, как сложно было выбрать материал для публикации из этих бесед, несколько раз в диалогах с другими людьми упоминал о своих встречах с Марковой - но в самом книге диалога с ней так и нет. Странно и, пожалуй, обидно. Алисия наверняка рассказывала много любопытного - начиная от учебы у Астафьевой и выступлений у Дягилева и заканчивая работой с Мясиным, Долиным и компанией.
Было довольно любопытно отслеживать, кто как и о ком вспоминает. О Мясине - я уже об этом писала - говорили почти одно и то же: холодный, сухой, но с огненным темпераментом, прекрасный танцовщик (и до старости!), прекрасный хореограф, замкнутый человек, профи во всех отношениях; о Лифаре - чаще всего приязненно, были исключения, но мало, а в основном отзывались о нем хорошо; о Борисе Кохно - ну, его называли человеком нелегким и очень эксцентричным, но признавали его талант; о Нижинской - отзывались по-разному: соглашались, что она была не просто талантлива, а почти гениальна, но жаловались на ее невыносимый характер; о Леоне Войциховском все вспоминали с большой симпатией и говорили, что он был очень милым, приветливым человеком (хотя играл по-страшному, по-черному, как другие пьют); и, безусловно, все воздавали должное Баланчину. Но что меня удивило - отзывы о Долине. О нем все вспоминали очень мало и кратко, будто сговорились. И даже сам Мейлах это отмечал и пару раз говорил своим собеседникам: вот-де о Долине все отмалчиваются. И те соглашались, но, сказав пару слов, переводили разговор на другие темы. Меня это так удивило. Как будто вокруг Долина существует какая-то тайна или негласный запрет, как будто его и вспоминать не хотят. Так что информацию о нем я выуживала по крохам. Я бы еще поняла, если б это был какой-нибудь совсем второстепенный представитель балетного мира, танцовщик третьего эшелона, но ведь это же не так, он был - даже если это кому-то не нравится - заметной личностью. Но о нем предпочитают молчать.
Вот, например, Фредди Фрэнклин на прямой вопрос о том, каким был Долин, ответил одним предложением: "Долин прекрасный танцовщик, обладавший к тому же замечательным чувством юмора". Правда, он не ограничился этой характеристикой, а еще рассказал душераздирающую историю о том, как однажды поссорились
Данилова звала Фрэнклина Фреденькой - а вслед за нею это имя переняли и другие русскоязычные коллеги. Еще во времена труппы Марковой-Долина (тридцать пятый год или около того) Бронислава Нижинская, поначалу относившаяся недоверчиво к Фредди, однажды после репетиции с ним подошла к пианистке и сказала удовлетворенно, что ей удалось сделать из Фредди "настоящего русского мальчика".
Елена Траилина, рассказывая о Борисе Кохно, упомянула и Долина с Лифарем: "Когда я встречалась с Кохно, я была, что называется, "непростительно молода"... Как было бы интересно встретиться с ним сейчас! <...> Удивительный персонаж! Интересны его отношения с Лифарем. Оба находились рядом с Дягилевым, и соперничество между ними было страшное. А как Лифарь ненавидел Долина! А Долин - Лифаря!.." Вот тут я удивилась и пожалела, что Траилина не остановилась подробнее на этой теме. Ну ладно, допустим, из тех же воспоминаний Лифаря "С Дягилевым" можно сделать определенные выводы - по крайней мере, жгучая ревность юного Лифаря к Долину там видна невооруженным глазом. Но Долин - если судить по его книгам, но по чему же еще судить? - всегда отзывался о Лифаре очень дружелюбно. И так было всю жизнь, и уж где там была ненависть - ума не приложу.
Еще одно занятное замечание о Долине отпустил Олег Брянский. На вопрос Мейлаха: "Долин как будто человек веселый. Работать с ним, вероятно, было интересно?", - Брянский ответил: "Да. Но со мной все оказалось не так просто, потому что его любовник-англичанин был моим конкурентом на сцене, и Долин часто отдавал ему мои роли". В общем, в труппе "Фестиваль Балле" отношения Долина с Гилпином были секретом Полишинеля. И окружающие были уверены в том, что Долин покровительствует Гилпину не просто так за красивые глаза и талант, а именно как любовнику.
Николай Полаженко, тоже работавший в "Фестиваль Балле", рассказывал, как "мама Туманова" - мать Тамары Тумановой, обладавшая не меньшей известностью в балетном мире, чем ее дочь, - проводила спиритические сеансы, вызывая дух Дягилева, а тот "давал советы - почему-то всегда в пользу Тамарочки". А Наталия Красовская, говорившая по-английски с сильнейшим акцентом, заявила однажды: "I am the best Fokine dancer" - но произнесла эту гордую фразу так, что смысл получился совсем другой. Мейлах задал и Полаженко вопрос о Долине: "А что бы вы сказали о Долине? Я замечал, что о нем говорят не очень-то охотно..." - и Полаженко ответил кисло, что "Долин действительно человек был не всегда приятный, из-за своей склонности к саркастическим замечаниям. Однажды, например, на репетиции, где девушка проходит перед танцовщиками, выстроившимися в одну линию, он подозвал ее и спросил так, чтобы все слышали: "Ты почему такая толстая?". Я не выдержал и сказал: "Господин Долин, вы - сукин сын". Но танцовщик и балетмейстер он был замечательный, этого у него не отнять". Такая вот история. И больше, кажется, Мейлах уже никого не спрашивал о Долине.
А Жан Бабиле вспоминал о Мясине: "Мясина я впервые увидел в Лондоне, когда "Балет Елисейских Полей" выступал в театре Адельфи, куда наша труппа первой после войны приехала на гастроли. Я услышал, что Мясин сам танцует в Ковент-Гардене в своем балете "Треуголка". Я тогда удивился: "Сам Мясин?! Он еще жив? Еще танцует? Это невозможно!". И пошел на спектакль. Занавес поднялся, открывая дивные декорации Пикассо. Вся музыка замолкла, и из глубины сцены появился человек, одетый во все черное. Зал замер в напряженной тишине такой интенсивности, какой я больше никогда нигде не заставал. Вновь зазвучала музыка, и он начал танцевать "фарруку". Какая отточенность стиля, какая сила! Это было бесподобно!". Вообще-то костюм Мельника в "Треуголке" не черный (только брюки черные, но рубашка белая, а жилет красный), да и фарруку, насколько я помню, Мельник танцует не при первом своем появлении. Но все равно, Бабиле набрасывает очень выразительную картину. Руди ван Данциг говорил, что Мясин похож на "какую-то хищную птицу", а Тур ван Схайк вспоминал, что Мясин "каждое утро запирался в одной из студий и там делал экзерсис. Входить никому не разрешалось, а из-за закрытой двери доносился всевозможный шум, и все гадали, что он там выделывает. Еще он требовал, чтобы в классах завешивали зеркала". Довольно странное требование, на мой взгляд. Впрочем... это же Мясин. Чудной он все-таки был человек - очаровательный, когда хотел, яркий, талантливый до гениальности и весь перекрученный внутри.
Ну все, мне надоело переписывать байки. В любом случае, книга любопытная, не жалею, что ее купила. Жаль только, что в ней оказалось не так много информации о самых интересных для меня людях.