Читаю потихоньку (каждый вечер, перед сном, чтоб растянуть удовольствие) "Nijinsky: Leap into Madness". Хотя зря я говорю об "удовольствии", книга тяжелая и с каждой главой становится все тяжелее. Оствальд очень подробно и методично описывает, как Нижинский постепенно сходил с ума, метался между апатией и вспышками гнева, между подъемами настроения и тяжкой, самоубийственной депрессией и страхом смерти, между тремя состояниями, почти альтер эго: "артистом", пытающимся сочинять балеты, "безумцем", гипертрофирующим свое безумие, "пациентом", все еще надеющимся на то, что его болезнь исцелима. И хоть знаешь, чем закончится эта история (похоронами в 1950 году), но тяга к "если бы" неистребима - и, читая, все равно продолжаешь прикидывать: а можно ли было избежать этого безумия, как-то удержать Нижинского от "прыжка"? Сам Оствальд время от времени ударяется в сослагательное наклонение, что уж говорить о читателе? Доктор Блейлер, направивший Нижинского в его первое лечебное заведение - санаторий в Кройцлингене, - предлагал Ромоле развестись с Нижинским, освободить его от обязанностей главы семьи, заметно его угнетавших, фактически - оставить его в покое. Блейлер был уверен, что развод и расставание с семьей помогут Нижинскому обрести равновесие и успокоиться, и даже вернуться к работе. Но наверно, Блейлер был все-таки слишком оптимистичен. Беда Нижинского была в том, что он физически не мог существовать один, не мог справиться с минимальным давлением окружающего мира, с какими-то мелкими бытовыми проблемами. Нужен был кто-то, кто ограждал бы его от мира, создавал быт, поддерживал его, "водил за ручку". Ромола приняла эту роль на себя после Дягилева и пыталась с ней справиться - по мере своих сил. Но она не могла оказывать Нижинскому творческую поддержку, только "повседневную" - да и то не всегда. Она могла заменить Дягилева лишь отчасти. И кто бы смог заменить хотя бы Ромолу и создать для Нижинского относительно комфортное пространство для обычного существования, не то что для творчества? Возможно, желающие бы и нашлись, но как долго они бы продержались? Оствальд рассматривает два варианта возможного развития событий - если бы развод состоялся, а Нижинскому стало легче: Нижинский мог вернуться в Россию (он очень хотел туда вернуться), где ему пришлось бы выживать или не выживать в гражданскую войну, двадцатые, тридцатые и, наконец, во вторую мировую; Нижинский мог бы остаться в Европе и попытаться устроиться во Франции или в Германии (его тянуло в Германию). Но был бы он востребован там, несмотря на свою славу, но сумел бы он заниматься творчеством, как ему хотелось? Вопросы риторические. И все опять упирается в одну проблему - в отсутствие Дягилева в его жизни. Только с Дягилевым Нижинский мог бы, наверно, обрести одновременно и спасение от повседневных забот и проблем, и возможность полностью погрузиться в творчество. Но, к сожалению, в эту реку нельзя было войти дважды. Даже если бы Нижинский и хотел вернуться к Дягилеву - что толку, Дягилеву он был уже не нужен. И ничего с этим нельзя было поделать.
И еще кое-что: когда я читаю о первых попытках врачей в том же Кройцлингене поставить Нижинскому диагноз и назначить лечение (сколько потом будет этих попыток!), то невольно вспоминаю слова Джорджии Медщен из первого сезона "Ганнибала". Прямо так и хочется привести их целиком, уж очень они подходят к этой истории: "They won't find anything. They'll keep looking, keep taking tests, keep giving false diagnoses, bad meds. But they won't find out what's wrong. They'll just know that you're wrong".