Что еще занятного пишет Хаскелл об отношениях Дягилева и Нижинского? Ну, любопытно, что, рассказывая о том самом скандале из-за костюма Нижинского в "Жизели", он приводит свидетельство Нувеля о том, что Дягилев вместе с Нувелем якобы даже писали какое-то письмо с извинениями вдовствующей императрице. По-моему, я нигде больше не встречала этой информации - и мне кажется (да простит меня Нувель!), что она не соответствует действительности. Увольнение Нижинского из Императорских театров было чрезвычайно выгодно Дягилеву, как раз переводившему свою труппу на "постоянные рельсы". И он не мог не понимать, что, благодаря этому увольнению, получает Нижинского в свое полное распоряжение. Какие уж тут письма с извинениями императрице! Это было бы и не в духе Дягилева. А он, если верить книге Схейена, извлек из этого происшествия максимум выгоды, придал скандал огласке и раструбил если и не на всю Европу, то по крайней мере, на весь Париж о том, как в России обращаются с деятелями искусства. Ну и поделом.
Ну и не Нижинским единым были живы Русские балеты... Живы они были только Дягилевым, если уж на то пошло. Хаскелл разбрасывал в разных главах, тут и там, всякие мелкие замечания и наблюдения, и, по-моему, довольно метко характеризовал Дягилева, рассказывая о его сибаритстве - и о поразительной неприхотливости (да, он останавливался в лучших отелях, но в очень скромных комнатах, иногда даже без ванной! - правда, в последнее я не очень верю), о его малодушии (даже трусости - перед болезнями и перед путешествиями на воде) - и о его стойкости и храбрости (тут еще надо вспомнить рассказ Мясина о том, как в 1917 году в Лиссабоне он вместе с Дягилевым оказался в гуще военного переворота: три дня они провели в отеле, практически на осадном положении, под обстрелом, и Дягилев все это время был почти не испуган, но очень раздражен из-за того, что некогда репетировать со всеми этими революциями), о его дендизме и элегантности - и о печальном состоянии его одежды в последние годы (впрочем, если верить Мясину, так было и в довоенное время: Дягилев носил элегантные, но потертые костюмы, на подошвах у него часто бывали дыры; и все это никак не мешало ему создавать ауру безукоризненного стиля), о его щедрости ("Хотел бы я знать, - пишет Хаскелл, - сколько людей постоянно жили за его счет?") - и о скупости (ну, тут уж не только Хаскелл, а кто только не писал о его способности торговаться из-за мелочей и нескольких франков), и конечно, о его неукротимой энергии, о страхе перед старостью, о вечной погоне за молодостью, о его авторитарности, о его сентиментальности, о способности жертвовать старыми друзьями, если это нужно для дела, - и об умении возвращать этих старых друзей и очаровывать их... Для Дягилева, в самом деле, в движении была жизнь - и, как писал Нувель, "когда он работал, он утомлял и себя, и других, когда же он отдыхал, он только утомлял других". А Хаскелл очень верно замечал, что Дягилев получал наслаждение не столько от достигнутой цели, сколько от процесса ее достижения. И чем больше препятствий было на пути, тем сильнее было удовольствие от их преодоления. В общем-то, классическая схема: "Сначала создаем проблемы, а потом героически их преодолеваем". Дягилев по этой схеме работал всю жизнь - и с большим успехом.
Что еще мне запомнилось в книге Хаскелла? Ну, например, маленький показательный эпизод: когда в двадцатые годы начали появляться балетные труппы, созданные по образцу Русских балетов и время от времени переманивавшие к себе людей, прежде работавших у Дягилева, сам Дягилев, конечно, был этому совсем не рад. Хаскелл приводит интересный диалог на эту тему. "Ну, Сергей Павлович, - сказал Дягилеву один из его бывших танцовщиков, - как вы можете сердиться? Нам всем надо жить, а у вас все-таки нет монополии на балет". "Это верно, - согласился Дягилев, - но я бармен. Я придумал и составил коктейль по своему собственному рецепту. И не стоит рассчитывать, что я обрадуюсь, глядя на то, как другие приходят и пытаются смешать те же самые ингредиенты". "И хотя при его жизни, - пишет дальше Хаскелл, - многие "бармены" пытались повторить его успех, им это не удавалось, несмотря на то, что они использовали те же самые ингредиенты. Секрет заключался в смешивании - а это умел только Дягилев".
Я чувствую, что мой пост безобразно разросся, пора заканчивать. Как всегда, он получился бестолковый и лохматый, но что поделать, мне лень составлять определенный план, я пишу то, что в голову взбредет. Напоследок еще скажу пару слов о ком? - правильно, об Антоне Долине. К сожалению, Хаскелл и написал-то о нем от силы пару абзацев (зато Лифаря расхвалил изо всех сил - нет, и заслуженно, конечно, Лифарь милый, но Долин мне нравится гораздо сильнее). Он тоже считал, что в 1925 году Долин ушел из Русских балетов из-за того, что Лифарь стал быстро продвигаться наверх в иерархии, и Долин почуял в нем соперника (сам же Долин, и я об этом не раз писала, все это отрицал). Хаскелл писал о том, что Долин, возможно, был слишком независим, а кроме того, вообще не был особенно восприимчивым и отзывчивым учеником (Схейен тоже соглашался с этой мыслью). Поэтому они с Дягилевым часто ссорились. Дягилев совершенно не понимал и не разделял его взгляды на жизнь: например, для него было непостижимо, с какой стати Долин хочет играть в теннис или поехать с друзьями на пикник, а не хочет тихо сидеть в уголке, слушая, как Дягилев беседует со Стравинским или Пикассо. По-моему, это прелесть что такое. Так и вижу, как Патрик тайком убегает играть в теннис, а потом выдерживает оглушительную головомойку, устроенную рассерженным Дягилевым. Бедный бэби.