Стоило мне раздобыть двд "Нижинского", как на аукционах появились еще два предложения с этим мюзиклом. Но все дороже, так что я считаю, что мне очень повезло, и радуюсь. Чем больше копаешь информацию о Дягилеве и его окружении, тем сильнее ощущаешь, что - с одной стороны - авторы такаразучной постановки решили свою задачу чрезвычайно тонко и деликатно, но - с другой стороны - все-таки пожертвовали исторической точностью ради определенной романтичности. В основном за счет сильного расширения роли Ромолы - она появляется в действии слишком рано и сближается с Нижинским слишком быстро. Судя по всему, в жизни-то это сближение произошло лишь во время той самой несчастной поездки в Южную Америку. Ну вот, Ромолы в такаразучной постановке многовато - даром что она действительно получилась очень милым и интересным персонажем (ну, я об этом уже писала), зато всей остальной русско-балетной компании - мало, мало, хочу больше! Мне очень не хватает, например, Брониславы Нижинской. Мне жаль, что появляется Бакст, но не появляется Бенуа. Мне безумно жаль, что не появляются Нувель, Кокто, да та же Мися Серт. А вот роль той же Мари Рамбер, как мне кажется, неоправданно расширили. Ну, впрочем, не обращайте внимания, это я уже капризничаю, а спектакль все равно прекрасный, и я его люблю.
Перепрыгну отсюда к историческому Дягилеву и перепечатаю кое-что из дневников Кузмина, напрямую относящееся к симпатичнейшему Сергею Павловичу.
Выдержки из дневников 1906-1907 гг7 июня 1906 года.
<...> Потом поехали в Тавр<ический> сад. Бакст и Дягилев были уже там. Дягилев, сначала обратив внимание на какого<-то> казака, вдруг увлекся старой историей с "хаки", санитаром, действительно очень милым. Но тот был не из "храбрых", и, кажется, дело, как и 2 года тому назад, не выгорело. Мне ни этот сапер, ни кто другой особенно не понравился. Храбрые воины караулили терпеливо и трогательно, профессионалы щепотью ходили вместе.<...> Опять догнали Дягилева, в волнении который нас бросил, перейдя на другую сторону; за кем он гнался, мы не заметили. <...>
10 июня 1906 года.
<...> ...пришедший к обеду Бакст передал, что Дягилев просил В<альтера> Ф<едоровича> прийти в Таврический. <...> В Таврическом был уже Дягилев с господином (так называемым Стасей) и кадетом Чичинадзе. Недалеко от меня сидели 2 тапетки, еврейчик в котелке и в черных перчатках и повыше, в соломенной шляпе, несколько чухонского типа, с узенькими блестящими и томными глазами, который все посматривал на меня. Пришел Нувель, потом Бакст; "хаки" не было, и Дягилев уехал с Чичинадзе.<...> Бакст ничего не понимал и звал нас старыми колотушками без осмысленных движений.<...>
[Примечание от меня: тапетка "с узенькими блестящими и томными глазами" - это Павлик Маслов, с которым Кузмин начнет роман буквально на следующий день, 11 июня, влюбится и посвятит Павлику "Любовь этого лета".]
5 ноября 1906 года.
<...> Теперь думает и чувствует быть comme nous autres, любил одно время Дягилева и Якунчикова.<...> [Кузмин передает откровения Сергея Судейкина. Из записи за тот же день: "Он был очень искрен и откровенен, хотя меня почти измучила рефлектировка и психология наших отношений".]
2 января 1907 года.
<...> У Кина беседовали мирно о Врубеле, Дягилеве, который уверял в Москве, что это - он открыл меня.<...>
1 сентября 1907 года.
<...> Вечером был у Дягилева. Там были Бенуа, Аргутинский, Серов и Нувель. Приехал Рябушинский. Таврида сияла, когда я проходил мимо. Дягилев ужасно мил, хотя и сообщил мне, что мой студент, за которым и он бегал уже года 2, - Поклевский-Козел, имеющий 4 миллиона и равнодушный к этому вопросу.<...>
5 сентября 1907 года.
<...> Нувель, кажется, подозревает, что я неравнодушен к Дягилеву.<...>
8 сентября 1907 года.
<...> Телефонирую Нувелю и Дягилеву, еду за конфетами. Рад необычайно. Первым явился В<альтер> Ф<едорович> с "Руном" и "В мире искусств"... <...> Пришел m-eur en question [Виктор Наумов], похорошевший, такой же скромный, поцеловались. Беседовали, пили чай. Нувель ушел. Наумов стал сразу серьезен и скучен, условие помнит. Вдруг является Дягилев, оживленный, шумный, любезный. Не помня моего адреса, послал раньше слугу по всем домам Тавр<ической> спрашивать, не здесь ли живу я. Опять читали "Ракеты", "На фабрике". Наумов был весел и мил. Я предложил Дягилеву подвезти его, но тот ехал в Лесной к Гофманам. Дягилев не верит, что у нас ничего нет, говорит, что не сегодня-завтра будет, жаловался на Нувеля, который скрыл, что едет ко мне, и т.д., сделал ему сцену на улице; расспрашивал, был мил. Когда я убирал, карточка Наумова, лежавшая на туалетном столе, была на круглом, около того места, где сидел Наумов, с надписью: "Как приятно получать такие карточки". Кто это сделал, Нувель или Дягилев, - не знаю.<...>
11 сентября 1907 года.
<...> В<альтер> Ф<едорович> сообщил, что Дягилев очень жалел, что не видел меня в балете, и просил прислать "Эме Лебеф", это меня подбодрило.<...>
13 сентября 1907 года.
<...> От Дягилева карточка из Вержболова, не новый ли это друг?<...>
20 сентября 1907 года.
<...> ...письмо от Сергея Павловича из Венеции, очень милое.<...>
28 октября 1907 года.
<...> Дягилева я не видел, к друзьям холоден, о В<икторе> А<ндреевиче> [Наумове] вспомнить не могу - смерть в сердце, пусть его друг, пусть Дягилев, пусть Гофман, наконец, но Нувель, Нувель - непереносно.<...>
31 октября 1907 года.
<...> Ходят сплетни обо мне и Дягилеве. Quel farce.
8 ноября 1907 года.
<...> В<альтер> Ф<едорович> предложил мне приехать к Маврину, ждавшему Дягилева из Народного Дома. Тот был в очень короткой студенч<еской> куртке, assez excitant. Приехал С<ергей> П<авлович>, оживленный, как всегда, полный рассказов; иронически, по-моему, хвалил мои бандо и жилет. Меня возбуждало видеть людей, которые, вероятно, по нашем уходе лягут вместе.<...>
25 декабря 1907 года.
<...> Приехал Нувель, сказавший, что Бенуа очень зовут, что у Дягилева ко мне дело и т. д. Поплелся, но плохо сделал. Все мне казались чужими. Сергей Павл<ович> хвастался Нижинским, спрашивал советов, которым не последует. <...>