[m-lle-lucille]

67.  Алэй Лан,  Ариабарт пушистый и в фуражке, я выполнила данное сгоряча обещание и написала специально для вас маленький драббл про Жуслана и Ариабарта. Надеюсь, что хотя бы отдаленные намеки на флафф и кавай в нем присутствуют. Желаю вам не болеть и не грустить. И еще... я не уверена, что мне удалось справиться со своей задачей, поэтому если вам этот фик не понравится - вы мне об этом скажите, хорошо? Называется он "Истинный больной".

"Титания", PG, Ариабарт/Жуслан

Болезнь начинается незаметно, подкрадывается на мягких лапах: к вечеру тяжелеет голова и пропадает аппетит - наверно, от усталости, и надо просто лечь пораньше. Жуслан не пьет ни вина, ни ликера, Жуслан откладывает начатую книгу и просит прощения: ему хочется спать. Пусть Ариабарт его извинит и скоротает вечер в одиночестве, ему-то незачем отправляться в постель в девять часов. Ничего особенного, нет, Жуслан себя отлично чувствует, не о чем беспокоиться. В голосе звучит раздражение; настойчивые расспросы кого угодно выведут из себя, не только спокойного Жуслана. Но что поделать, если Ариабарт по природе своей не способен только любить - и не тревожиться за того, кого любит? С этим стоит смириться, как с другими неудобствами совместного существования; нечто подобное ощущают молодожены - если они до брака не жили вместе: теперь они вынуждены делить общее пространство, дозировать внимание и равнодушие. Весьма сложная наука; надо быть ловким фармацевтом, чтоб не ошибиться и не смешать отраву вместо любовного напитка.
Пока нет ни жара, ни головной боли, разве что виски сдавлены - и, возможно, все обойдется, а Жуслан отделается мигренью. Хорошо болеть в детстве, полеживать в кровати, в окружении сластей и книг, и кашлять с надрывом, принимая правила игры: ведь у него же инфлюэнца, а не скучная простуда. Поэтому нужно соответствовать требованиям и не бодриться сверх меры; даже самый прилежный мальчик рад пропустить недельку-другую и отдохнуть от учения. А когда мальчик вырастает, выясняется внезапно, что на болезни у него совершенно нет времени, ни трех дней, ни двух, ни одного. Приходится откладывать простуды до старости - и если б удалось в самом деле их отсрочить! Уже раздевшись и забравшись под одеяло, Жуслан старается уговорить свое дрожащее тело: все в порядке, это переутомление, утром он проснется здоровым, незачем так трястись. Если поразмыслить серьезно - поразительно смешна эта вера в силу внушения; будто можно и вправду укротить словом не идейных противников, а собственный организм. С посторонними людьми как раз легче договориться, они охотно поддаются мудрым доводам и ловким аргументам. А тело отвечает ознобом - попробуй-ка, поддержи разумный диалог! Лучше свернуться клубком, поджать ноги и уснуть: переговоры провалены, остается одна надежда - на чужую добрую волю. Много неписаных заповедей есть у клана Титания, и одна из них гласит: умей вовремя отступать - хотя бы в сон. Ведь во сне тоже восстанавливаются силы.
Ночью у Жуслана подскакивает температура, и он просыпается в дурном настроении - а это страшнее дурного самочувствия. Контроль утрачен: физическую боль можно заглушить таблетками, жар можно сбить, но на все про все понадобятся сутки, не меньше. До чего невовремя он простудился, ужасно невовремя! Впору швырнуть со злости подушкой в стену - но такие выходки хороши лет до восьми, а потом изволь держать себя в руках и улыбаться. И кроме того, он разбудит Ариабарта.
Нет, уже разбудил. Ничего не поделаешь, не надо заводить любовников с отвратительно чутким сном. Вот, пожалуйста: стоило повернуться лишний раз - молча, без стонов! - а Ариабарт мигом очнулся. И теперь придвигается вплотную, коленями прижимается к коленям, обнимает за плечи - это рефлекторное движение: сначала удержать, а затем разобраться, в чем дело. И Жуслан опутан его тревогой, как сетью: попалась, рыбка рыбка камбала.
- Что ты не спишь? Тебе плохо?
- Плохо, но я еще не умираю. Не трогай меня, ладно?
- Это еще почему? - и Ариабарт прижимает ладонь к его лбу; сказано "не трогай" - а он трогает без спроса. - Да ты весь горишь.
- Ну и горю, ну и что? Отпусти меня, наконец. И вообще, шел бы ты на диван, - требует Жуслан, мигом охрипнув, - а то я тебя еще заражу.
- Не заразишь, у меня иммунитет.
Ариабарт способен нести полную чушь с великолепным апломбом - ни в армии, ни в академии этому не учат, это врожденный талант. Нет у него никакого иммунитета против Жуслана, нечего выдумывать; сказал бы просто: не хочу на диван, там холодно, жестко и простыня сползает. А он финтит, будто не понимает, что Жуслан его не просто так гонит, а для его же блага. Или ему не терпится загрипповать за компанию, доказывая всем и каждому, что они воистину неразлучны? Что за глупое сумасбродство, еще не хватало, чтобы они хором заболели. И отчего легкомыслие одолевает Ариабарта в самый неподходящий момент? Будь он умнее, не спорил бы попусту, а перебрался бы в другую комнату без споров; нет, изволите ли видеть, зараза Жуслана к нему не липнет!
- Иди на диван, я тебе говорю, - от сослагательного наклонения Жуслан переходит к повелительному: получается гнусаво, но властно. И, кажется, срабатывает, по крайней мере, Ариабарт откидывает одеяло и вылезает из кровати. Потом они, конечно, помирятся, и Жуслан первым попросит прощения за резкость; но сейчас ему хочется одного - чтоб Ариабарт взял подушку и плед (и никакой простыни, раз она сползает!) и вышел вон. Горло дерет, нос заложен, ноги ледяные; ему бы до утра дожить, а он должен спорить, убеждать и увещевать. Имейте сострадание, господа.
А Ариабарт распахивает платяной шкаф и роется на полках, как мышь в крупе, сосредоточенно, методично. Даже лампу не включает, будто видит в темноте - хотя какая уж там темнота, так, полумрак, сквозь шторы свет фонарей пробирается. И не холодно ему голышом: он еще и наклоняется, нахально выставляет зад. Так бы и врезать ему - без всяких эротических намеков, прогнать шлепками, раз он слов не понимает. Ну что он там ищет, в конце концов: ночной колпак или пижамные штаны, чтоб шляться по дому, соблюдая приличия? Замечательная щепетильность.
- Если ты ищешь плед, то он в другом шкафу.
- Я знаю, - серьезно отвечает Ариабарт. - Я носки ищу.
- Носки?
- Шерстяные, для тебя.
- Мне не нужны носки, - заявляет Жуслан.
Он позабыл о главном недостатке больших и малых болезней: теперь у него нет права голоса, за него решают другие. И раз Ариабарт считает, что ему нужны шерстяные носки - Жуслан обязан заткнуться и носки надеть. Детские воспоминания выворачиваются наизнанку: сласти? любимые книжки? как бы ни так! к ним бы еще нужно прибавить лекарства и противные процедуры, уколы, скучное молоко с медом, капли в нос. Он маленький, горло в ангине, и на оконные стекла снаружи налипает снег. Горячая подушка размякает под головой, и в душе ширится зависть к взрослым - им-то хорошо, они здоровы, они избавлены от болей, насморков, стеснения в груди. Легко им улыбаться и гладить Жуслана по голове, утешая - все пройдет, все скоро пройдет.
- Уйди ты со своими носками. Сказал же - они мне не нужны.
- Еще как нужны. В тепле сосуды расширяются, кровь течет быстрее, и проходит насморк. Поэтому надевай носки и согревай ноги, вот увидишь, тебе станет легче.
Где Ариабарт подхватил эти сведения, у кого подслушал? Сам он не мог додуматься до связи между теплыми ногами и насморком, старыми нянькиными наставлениями веет от его слов. И спорить с ним так же бесполезно, как в детстве спорить со старшими - все равно не переупрямишь, проще подчиниться. Жуслан натягивает черные вязаные носки, проигрывает первый бой и всю войну разом: так и быть, отныне он станет покладистым пациентом, мечтою любого врача. А Ариабарт ловко ныряет под одеяло и сгребает его в охапку, клюет в макушку, как дятел. Секс отменяется до полного выздоровления, с температурой не поиграешь в зверюшечку о четырех ногах. А маленькие ласки неопасны и приятны; Ариабарту разрешено нежничать сколько угодно, хоть Жуслан и требует сварливо:
- Не долби мне голову, она и так болит.
- Не буду, - отвечает Ариабарт, - буду целовать. Можно?
- Нельзя.
Похоже на спор с трехлеткой: ты ему - "нельзя!", он тебе - "я сам!", вот и поговорили. Ариабарт пропускает запрет мимо ушей - мол, ничего не знаю, прослушал, извини, - и закрывает Жуслану рот. Если б цензура была так сладка, кому бы понадобилась свобода слова? Но всех болтунов не перецелуешь, на губах появится мозоль, как у трубача. Пусть и дальше трещат вволю, Титания не развалится от молвы. Куда опаснее грозить пальцем и требовать молчаливого послушания: всем носить намордники и радоваться, а не то - пулю в лоб. Лбов-то много, того и гляди, пуль не хватит.
О чем еще думать ночью, лежа в объятиях Ариабарта? Тогда сознание проясняется, и все проблемы кажутся пустыми и заурядными: политическая неразбериха весит не больше приступа кашля, и с тем, и с другим можно справиться, если набраться терпения. Жуслан тычется носом в шею Ариабарта, и не чует, но угадывает тонкий и мягкий, только ему присущий запах. Что-то фетишистское есть в этом влечении: когда они расстаются, Жуслан не позволяет менять постельное белье, до возвращения Ариабарта спит с его тенью, с отпечатком тела на простынях. Страшная штука привычка: когда-нибудь он вовсе разучится ночевать в одиночестве, то-то будет весело. Впрочем, к старости почти всем хочется компании днем и ночью.
- А горло у тебя не болит? Может, согреть тебе молока, а, Жуслан?
- Даже не думай, - умиротворенно ворчит Жуслан. - Все равно оно у тебя убежит.
- Не убежит, зачем ему убегать. Разве я такой страшный?
- Ты нестрашный, но наверняка не умеешь обращаться с молоком.
- Ну и пусть, - соглашается Ариабарт, - зато я умею обращаться с тобой.
Что верно, то верно: он умеет очаровывать одушевленные существа, лишь те, что лишены души, не поддаются его обаянию. Невелик, но многообразен список этих упрямцев: от молока до Идриса, от неживого до живого. Им же хуже, они сами не ведают, как много теряют. А Жуслан рад, что не сумел прогнать Ариабарта: так уютно и покойно в его руках, что дрожь затихает, и становится легче дышать. Лихорадка вернется утром, и тогда он обратится к средствам посильнее, возьмется за лечение как следует, без капризов. Ну, а пока сойдет и Ариабарт вместо грелки, вместо микстуры, вместо паровой ингаляции: в раю он за свои труды получит звание бакалавра и врача.
- Когда ты выздоровеешь, поиграем в доктора? - предлагает Ариабарт самым невинным тоном.
- В патологоанатома, - нежно отвечает Жуслан.