И ничего не пишется, нет, не так - ничего не сочиняется, и ничего не хочется сочинять. И не потому, что психологически не выгодно (если б я рассчитывала получить эту выгоду, пресловутый фидбэк, я бы "Донское" разбила на маленькие кусочки и по кусочкам выкладывала), хотя, признаться, неудачный опыт с "Донским" меня до сих пор мучает; но нет - если б хотелось что-то написать, писала бы, как миленькая, не думая о последствиях. Но ничего не хочется. Я носилась было одно время с идеей написать рассказик-ответвление к "Донскому" - про мемориального мальчика Славу. И даже наброски какие-то сделала, но отвлеклась, и текст не пошел. Или не хватило решающей детали, которая могла бы скрепить текст - по крайней мере, у меня в сознании. Где-то я уже писала, кажется, что "Донское" по-настоящему родилось из синего пальто Флавиева. Были кладбищенские наброски, но без Флавиева они не могли составить единую картину. Потом уже пришли Лия, Юля Юрьевна, Слава. Смешно, я все никак не могу отделаться от глупой нежности к ним. Хотя давно уже пора оставить позади этот текст - а я никак не могу расстаться с ним и с этими персонажами. Такая глупая, такая интимная привязанность, даже стыдно за нее.
А весной я совершенно случайно встретила Лию в метро: на перегоне между Театральной и Тверской сидела в полупустом (был уж вечер, я ехала из университета к бабушке) вагоне поразительно красивая старуха: коротко стриженная, породистая, в черном коротком пальто; сидела, скрестив грациозно стройные ноги в черных туфельках, и разгадывала кроссворд. И это было головокружительное ощущение: встретить своего персонажа вот так просто, полюбоваться им и выйти из вагона - пусть едет дальше, куда хочет.