[m-lle-lucille]

В общем,  gr_gorinich меня уговорила, и я это безобразие все-таки решила выложить. Сразу предупреждаю: это адское варево из истории второй мировой войны и третьего рейха, советских книжек и фильмов про шпионов и разведчиков, а также мемуаров Шелленберга, которого, надеюсь, все хотя бы по "Семнадцати мгновениям весны" знают и помнят. Очень прошу к написанному относиться несерьезно: поверьте мне, третий рейх и компания мне, мягко говоря, отвратительны, и оправдывать я их никоим образом не собиралась. Что же касается шельмы Шелленберга - ну, он тоже в оправданиях не нуждается. Хотя стоит признать, что он умудрился остаться в стороне от большинства подлостей и преступлений этого режима.
47. Итак, сочинялось все это в шутку, к прошлому дню рождения  gr_gorinich, и называется оно просто "Байки из Рейха". Намеки на слэш (а может быть, даже и на фемслэш) - присутствуют.

и не говорите, что я не предупредила

И необходимые пояснения:
1) капитан Иоганн Вайс - персонаж из книги и фильма "Щит и меч". Железобетонный и цельнометаллический советский разведчик, который одним махом всех немцев побивахом. Упоминающийся в тексте безымянный абверовец - персонаж оттуда же, редкая птица, открытый гей майор фон Дитрих.
2) агент Маня - суперженщина из фильма "Секретная миссия" лохматого пятидесятого года. Как это ни смешно, но действительно в фильме она служит в СС и состоит при тамошнем, фильмовом, Шелленберге (который, правда, к историческому Шелленбергу имеет очень мало отношения).
3) ну, Штирлица и компанию и так все знают. А Ирэн - это жена Шелленберга.

Как известно, к концу войны Третий Рейх прогнил окончательно.
В бункере фюрера допивали остатки вина и составляли планы по захвату мира. Планы были настолько хороши, что даже на бумагу не попадали.
В замке рейхсмаршала загоняли последнего растолстевшего оленя. И не догоняли - потому что рейхсмаршал растолстел тоже, а на стороне оленя оставалась природная прыть, которую никакими средствами не вылечишь и за здорово живешь не пропьешь.
В подземелье рейхсфюрера колдовали, призывая саранчу железную и лаву огненную на головы союзников. В темном углу давился хохотом и складывался пополам потомственный чернокнижник, нанятый за хороший паек.
В РСХА царило привычное деловое оживление.
Это был Рейх в миниатюре.
В кабинете Кальтенбруннера пили, как в бункере фюрера.
В подвалах Мюллера загоняли последнего рыжего таракана. Это было все, что осталось прусского в Рейхе - после взятия Пруссии советскими войсками.
За столом начальника шестого отдела Шелленберга составляли планы по спасению мира.
По РСХА шлялись пока еще нераспознанные союзники. Их количество настораживало и наводило на печальные мысли о скором конце Рейха. Впрочем, на эти мысли наводило все вокруг - начиная от английских бомбежек и заканчивая проблемами с подвозом продовольствия.
Союзники (они же - подлые шпионы, они же - отважные разведчики, они же - лучшие-в-мире-Карлсоны) группировались вокруг Шелленберга. Он притягивал их, как мед - мух, и причины такого притяжения были самыми разными. Одни говорили, что виною всему - красивые Шелленберговы глаза, мягкие манеры, приветливость и пачки Кэмела в ящике стола. Другие с презрением отметали эти объяснения и ставили на вид Шелленбергову завидную должность, массу полезной информации и попытки проведения сепаратных переговоров с западными державами.
Сам Шелленберг, узнав об этих гаданиях и сплетнях, ужасно бы удивился.
Но к счастью, он не знал, что во вверенном ему шестом отделе косяками ходили русские шпионы - не знал и спал спокойно свои законные три часа в сутки. И не тревожили его ни вопли из подвала ("В угол его, в угол загоняй! Накрывай стаканом! У-у, с-собака, растопырил усы! Врешь, старика Мюллера на испуг не возьмешь!"), ни бомбы-пятитоннки с неба, ни мелодичные гаммы Красной Капеллы - в прямом эфире.
Итак, он просто спал, уютно свернувшись на диване и накрывшись клетчатым шотландским пледом. У пледа была история - плед преподнес Шелленбергу в июне 1941 года великий и ужасный Гейдрих с во-о-от таким носом.
В тот незабвенный вечер до вторжения на территорию СССР оставалось денька два, не больше, доктор Зорге обрывал телефон, телеграф, рацию-морзянку и крылышки у почтовых голубей, пытаясь передать в Москву эту важнейшую информацию. Над границей тучи ходили хмуро, а в Берлине, наоборот, стояла летних сумерек истома, птички пели за окнами Вильгельмштрассе, 11, и адъютанты пили холодное пиво. А обергруппенфюрер Гейдрих, закрывшись на все замки в своем кабинете, вручал Шелленбергу плед, как железный крест первой степени, и говорил при этом:
- Берите и не мямлите, я старше, мне лучше знать, что вам надо. Не потерплю, чтобы почти начальник моего шестого отдела ночевал черт знает как, под пиджачком, как нищий. И не делайте брови домиком, вы сами так и дрыхли на той неделе, на диванчике, сирота несчастная!
- Я, обергруппенфюрер? - слабо удивлялся Шелленберг. Собственно говоря, он к тому времени прочно усвоил, что от Гейдриха ничего в этом мире не укрывается, и тайное всегда становится явным (даже манная каша на шляпе у Риббентропа), но все равно, не смел признаваться сразу в своих проступках, и мялся, и отнекивался, и кокетливо опускал глаза, отчего неудержимо напоминал грубому Гейдриху то ли мальчика-отличника в отутюженных шортиках, то ли девицу известного поведения в гимназическом платьишке. В общем, разные мысли носились в голове у Гейдриха, пока он вручал Шелленбергу отличный шотландский плед.
- Под таким пледом, - с намеком добавлял он, - только начальнику отдела спать, а не всякой там шантрапе. На худой конец - заму... улавливаете нить?
Шелленберг улавливал и сиял, и сыпал проектами преобразования разведки, контрразведки, партии и правительства, адъютанты в адъютантской лущили раков под пиво, Гейдрих ухмылялся, топыря паучьи пальцы, и надрывались соловьи, и доктор Зорге хватил о колено телефон-автомат на Курфюрстендамм.
С тех пор минуло почти четыре года, исчезли с лица земли и Гейдрих, и несчастный доктор Зорге, а Шелленберг остался, и плед остался при нем. И даже шестой отдел РСХА, равно как и само РСХА, пока еще тщился и длился, хоть и со скрипом, потому что разлагали его и изнутри, и снаружи. Даже здание на Вильгельмштрассе еще кое-как стояло, и Берлин еще стоял, пусть и в руинах. И весь строй в Германии еще кой-как держался, провоняв гнильем и трупьем так, что без противогаза не сунешься.
И Шелленберг не сувался, а видел десятый сон где-то в апреле тысяча девятьсот сорок пятого года, пока стояла на дворе очень распрекрасная погода.
А под дверью его кабинета, в секретарском предбаннике, топтались русские шпионы. Секретаря они предусмотрительно отправили куда подальше, наврав с три короба про тихую воздушную тревогу: тихую - чтоб не травмировать и без того обалдевшее население. Спускаясь в укрытие, секретарь рассказал про тихую тревогу всем друзьям и знакомым, и вскоре убежище было набито битком, а по пустым коридорам РСХА гулял свежий весенний ветер.
Русские шпионы в количестве трех человек обсуждали ситуацию на всех фронтах и засовывали носы в кабинет Шелленберга - проснулся или не проснулся? Зря старались: Шелленберг за свою рабочую жизнь, полную лишений обеда и выгоняний из кабинета начальства, научился спать где угодно, когда угодно и сколько угодно. Можно было исполнять у него над ухом гимн Советского Союза - он продолжал спать, сладко посапывая и подложив руку под щеку.
Русские шпионы, однако, решили не рисковать, и петь не стали.
Шпионы они были заслуженные, матерые, закоренелые и законспирированные. Законспирированность не мешала им узнавать друг друга с первого взгляда и хвастаться, кто сколько прослужил нераскрытым и кто сколько немцев обманул.
Ближе всего к начальству был штандартенфюрер Штирлиц (Макс Отто фон), истинный ариец, седой красавец, теннисист и интеллектуал, Шелленбергов любимчик. Шпионы, коих Шелленберг не так отличал и привечал, Штирлица за это дразнили и норовили стрельнуть пару сигареток - мол, душка-начальник все равно недостаток восполнит. Штирлиц вздыхал, но молчал. Он никогда не портил отношения с людьми без особой надобности.
Капитан Иоганн Вайс, второй представитель русской разведки при шестом отделе РСХА, уже наделал шуму в абвере, и теперь пытался достичь того же во внешней разведслужбе. За ним шла дурная слава, которую, при ближайшем рассмотрении, создавал один маленький, но очень злобный офицер абвера. Об отношениях с ним Вайс предпочитал молчать. Гомосексуализм в Рейхе был уголовно наказуем.
Прекрасная дама русской разведки "просто Мария" (она же Маня, она же Маша) наводила ужас на всех вокруг, и Вайсу было до нее далеко. Никто толком не знал, каким образом она могла служить в СС - ведь женщины в СС не служили, но факт есть факт: она носила знаменитую черную форму, курила, как паровоз, и уничтожала взглядом самого Мюллера.
Сослуживцы Маню боялись. Перед Маней благоговела юная Барбара Беккер, к которой Маня, впрочем, относилась покровительственно и в обиду не давала, потому что Барбара тоже каким-то чудом умудрилась попасть в СС, а значит - была несравненным источником информации.
- Нам, женщинам, - говаривала не раз железная Маня, закуривая крепчайшие папиросы собственной скрутки, - лучше держаться вместе, а то эти самцы вмиг затопчут. Знаю я их, я замужем была.
Барбара внимала и смотрела на Маню влюбленными глазами. Она на всю жизнь запомнила одно дежурство в РСХА, когда к ней полез не кто-нибудь, а сам Кальтенбруннер, пьяный вусмерть и готовый пристать даже к телеграфному столбу. Увы, столба поблизости не было, а бедняжка Барбара от комплиментов не по уставу растерялась и едва не стала легкой добычей. Но на ее счастье подоспела Маня, сгребла огромного венца за шиворот рыцарской рукой, встряхнула и потащила прямиком в четвертый отдел, где продемонстрировала свой трофей изумленному Мюллеру-недреманное-око и провозгласила:
- Вот, группенфюрер, нате, полюбуйтесь на вашего начальника господина Кальтенбруннера! Стыдно! Я-то замужем была, а унтершарфюрер Беккер - невинная девушка!
Мюллер струхнул и долго извинялся, рыл ногой ковер и обещал, что подобные безобразия никогда не повторятся. Неизвестно, что было потом, но утром все РСХА от мала до велика знало, что Кальтенбруннер, проспавшись, лично принес дамам свои извинения и выдал по полкило масла.
К вечеру полкило масла превратилось в чин штандартенфюрера, присвоенный Мане, и в двадцатидневный отпуск в горах, оплаченный Барбаре, и слава Мани воссияла в веках.
Итак, русские шпионы все еще стояли у двери в кабинет Шелленберга, подглядывали в щелку и переговаривались шепотом:
- А я вам говорю - не спит!
- А я вам говорю, что спит, и не понимаю, почему вы вообще решили со мной спорить.
- А я вам говорю - он притворяется, Штирлиц!
- Штандартенфюрер Штирлиц, капитан Вайс.
- Цыц!
- А я...
- Цыц, кому говорю! Разорались, он же проснется сейчас! Дайте поспать человеку!
Сказавши это, агент Маня вздохнула жалостливо и добавила:
- Вон, худой какой стал, кожа да кости. Небось и не питается, как следует, волнуется, переживает... Хоть бы вы, Штирлиц, за режимом последили, что ли?
- А может, пусть ему хуже будет? - азартно вклинился Вайс. - Может, пусть он и помрет, одним фашистом меньше!
Агент Вайс был не лишен определенных достоинств, но - молодость, молодость - лучше подходил для оперативной работы, чем для серьезной разведки. Ему бы, - читалось в печальном взгляде Штирлица, - в засаде сидеть с пулеметом или на гоп-стоп противника брать. В ювелирной игре умов Вайс предпочитал переть напролом, как танк, и только удивительное везение выручало его до сих пор из всех передряг. "Бог покровительствует идиотам" - говорила в таких случаях мудрая Маня, сворачивая трясущимися пальцами очередную цигарку. "Бога нет!" - гордо отзывался Вайс, не понимавший, что был, как никогда, близок к провалу.
- Если он умрет, капитан Вайс, - терпеливо ответил Штирлиц, возводя очи горе, - мы окажемся в рискованном положении. Нам необходимо покровительство Шелленберга... по крайней мере, мне оно необходимо.
- Мне тоже, - вставила Маня. - Теплое информативное местечко, только полный кретин от него откажется. И не только откажется, но поставит нас всех под угрозу провала. Я, конечно, не буду показывать пальцем...
- Кроме того, вы не берете в расчет гуманность, и напрасно, потому что Шелленберг делает сейчас полезное дело, в котором заинтересованы мы все... если мы, конечно, люди.
- Шкуру он свою спасает, - набычился Вайс. - Решил поторговать концлагерными заключенными. Нет бы всех освободить просто!
- Предложите это Кальтенбруннеру!
Последнее было высказано довольно громко, и спящий Шелленберг беспокойно дернулся во сне. Кальтенбруннер изрядно отравлял ему существование и, несомненно, являлся в кошмарах. Шпионы на миг притихли, а потом заругались шепотом:
- Это вы виноваты, Штирлиц! Он же сейчас проснется!
- Сами вы хороши, дернул вас черт болтать об этом деле!
- Оба вы хороши! Тихо, я сказала, раскукарекались! Дайте поспать ребенку!
- Довольно большое дитятко, - язвительно прошептал Вайс и смешался, потому что Маня показала ему кулак.
Тридцатичетырехлетний Шелленберг ростом ровно в 167 сантиметров, весом в ничтожное количество килограммов, умудрялся выглядеть умилительным юнцом даже в генеральском мундире. Иные партийные бонзы, на дух не переносившие малолетнего выскочку (молодой да ранний!), столкнувшись с ним с глазу на глаз, терялись, немели и начинали шарить по карманам в поисках леденца. Рейхсфюрер Гиммлер сверкал очочками и ставил Шелленберга всем в пример. Шпана Отто Скорцени, завидев пай-мальчика Вальтера, засовывал руки в карманы, но леденцов не искал (потому что ел их сам и ни с кем не делился), а втягивал воздух сквозь зубы и говорил с претензией: "Ну че, айда наполируем мозжечок нашему Гейни, а? Да че ты, не дрейфь, ты справа, я слева, он и не уйдет, пойдет на переговоры с Мюзи, как миленький! Да не пыли ты, все будет шито-крыто!". Секретарши во всем РСХА поголовно млели от Шелленберга и норовили окружить его материнской заботой. Это вызывало известные толки и зависть. "Черт меня подери! - шипел Нёбе, протирая завидущие глаза. - Даже мне никто не носит домашнего бульона, я питаюсь всухомятку всякой бурдой! А у меня, может, тоже печень больная! Может, мне тоже горячее питание нужно!".
- Пить вам нужно меньше, - отвечала сердитая секретарша. - Пожалуйте на совещание.
Нёбе нехотя шел на совещание, просиживал там последние штаны-галифе и наливался ненавистью, слушая, как рейхсфюрер опять хвалит этого гнусного подлизу и маменькиного сынка в наглаженном костюмчике. Судя по зубовному скрежету, доносившемуся со всех сторон, остальные начальники отделов РСХА испытывали те же самые чувства. "Темную бы ему устроить! - сигнализировали они друг другу. - Поймать, в угол зажать, и сапогами его, сапогами!"
Но Шелленберг не боялся угроз. Русские шпионы всегда были начеку - хоть он и не знал, конечно, что это русские шпионы, но полагался на них безоглядно. Агент фон Штирлиц торчал у него в кабинете, как родной, агент Вайс контролировал коридоры, агент Маня вставала грудью в дверях и не пускала излишне нахальных посетителей - говоря при этом вежливо: "Обождите, бригадефюрер занят. Кабинет у него не резиновый. Ежели каждый лезть начнет, так никаких сил не хватит, и так весь ковер испакостили сапогами. Ноги надо вытирать перед входом! Марш, марш, нечего переть, как на буфет".
Короче говоря, благодаря русским шпионам, жизнь у Шелленберга была гораздо легче и глаже, чем следовало бы ожидать.
Стоя у дверях и подглядывая в кабинет, русские шпионы с ужасом ощущали, что смотреть на спящего Шелленберга было удивительно приятно. Больше того, даже на Шелленберга бодрствующего смотреть было приятно, что уж не лезло ни в какие Бранденбургские ворота. Узнай об этом в Центре - Центр бы рухнул без всякого постороннего влияния, и главного разведчика Алекса свезли бы к Кащенке в смирительной рубашке. Уж и не стоит говорить о том, что бы вообще стало со всей системой советской разведки. Поколения советских детей утратили бы своих кумиров! Вместо игр в шпионов в логове врага ("а Штирлиц к нему подошел и разворотом с ноги ка-а-ак даст!.. А Вайс - хук слева, в машину прыгнул - и тикать! А фашисты только рты раскрыли, хотели стрелять - а дула у всех узлами завязаны!") пришлось бы по старинке изображать Тимура и его команду.
- А вот кончится война, - задумчиво произнесла агент Маня, - Гитлера, конечно, повесим, и рейхсфюрера тоже, и Кальтенбруннера непременно, а его, пожалуй, оставим в живых, он невредный. Как вы считаете, Штирлиц, пощадим его, а?
- Шефство над ним возьмем, - хихикнул Вайс и поперхнулся, увидев второй манин кулак - столь же увесистый, сколь и первый.
- Как бы и вам, Вайс, не пришлось взять шефство над одним таким майором, - вздохнул Штирлиц, а Мане ответил: - Я бы его пощадил, если б меня спросили. Если что, я, конечно, скажу, что живьем он гораздо полезнее... но он же в самом деле полезнее. У него одна картотека чего стоит.
- Подумаешь, картотека! Одной картотекой сыт не будешь, - не унимался Вайс, почему-то имевший на безобидного Шелленберга зуб. Правда, никто не мог понять, в чем дело, никаких причин для ненависти, в отличие от начальников отделов РСХА, у Вайса не было, и старшие агенты, вздохнув, винили во всем его природную вредность и горячность. Хорошо еще, что пока он сдерживался, и не выдавал этих чувств при самом Шелленберге. Впрочем, Шелленбергу было не привыкать. - Вот в абвере тоже у одного такого - картотека! Так черта с два я его своими руками не повешу!
- Не повесите, - категорически сказал Штирлиц. - Или за ним числятся какие-нибудь особые преступления? Ну?
Вайс задумался. Шелленберг заворочался на диване - что-то ему опять снилось противное.
- Сволочь он, - наконец, исчерпывающе сказал Вайс, имея в виду своего таинственного абверовца с картотекой. - Скотина. Комаров ему отгоняй, тушенку на ужин ему грей... и не делает ни черта, все за него приходится вкалывать. И пристает еще с глупостями...
Старшие шпионы как-то смешались и заулыбались: Штирлиц - понимающе, Маня - сочувственно. Что могло быть хуже ленивого начальника, пристающего с глупостями? Только начальник, который рыл носом землю и мешал спрятать концы в воду. Так что, по совести говоря, не на что было жаловаться агенту Вайсу. Но он по молодости еще не понимал своего счастья и возмущался.
А вот интересно, - меланхолически думал агент Штирлиц, наблюдая за дрыхнущим Шелленбергом, - ведь бригадефюрер - это как раз тот тип начальника, который роет носом землю и мешает спокойно работать нам, разведчикам. По совести сказать, мне бы надо его ненавидеть и презирать: мало того, что враг, так еще и опасный враг. Так почему же у меня не получается? Знаю, почему: грех ненавидеть такого умницу. Не будь его, я б уж давно совсем состарился и превратился в криволапый пень. А он меня вдохновляет, прям как эликсир молодости.
Совсем заработался, - думала между тем агент Маня, и мысли ее тоже касались исключительно Вальтера Ша, - скоро вообще от него ничего не останется, щека щеку съела. Ему бы питаться нормально, и чтоб режим, как в санатории, и никаких волнений, и прогулки на свежем воздухе - мигом бы поздоровел. Все печенки-селезенки - они только от нервов болят, уж я-то знаю, я на медсестру училась...
Ишь, и не храпит даже, - думал третьим голосом агент Вайс, переминаясь с ноги на ногу, - у-у, тоже скотина. Все они скотины, поголовно. Хотя такую скотину, как мой майор, еще поискать. И как он там, интересно?.. Кто ж ему теперь на ужин тушенку греет?..
Сирота несчастная, - думал витавший незримо и совсем не советский и не агент Гейдрих, третий год уже пребывавший в местах весьма отдаленных. В одной руке он таскал раскаленные вилы, в другой - арфу, и третий год не мог догадаться, за каким же чертом ему понадобились эти предметы. - Даже под пледом спит, как под пиджаком, малявка, ноги поджимает, черт-те что, прям как не начальник. А в отделе что за гоголь-моголь развел? Дожили - сотрудники под дверью трутся, а он спит и не боится. А вдруг покушение? А вдруг они русскими купленные или англичанами? Идиот... и чему только я его учил?..
И вспоминал бесплотный и прозрачный Гейдрих, что все-таки учил Шелленберга хорошим и полезным вещам, и приободрялся, и думал о том, что ученик его наверное не пропадет. И от радости принимался играть на арфе железными красными вилами.
Но Шелленберг спал, не слыша этого райского хэви-металла, ибо сон его охраняли героические русские шпионы. Меланхолические английские самолеты пролетали над Берлином, уже не разбрасывая бомбы, и очередь, что хвостилась за суррогатным кофе, не обращала внимания на звук моторов. Где-то далеко пылало зарево.
Шелленберг спал, а в бункере фюрера храпели в обнимку упившиеся вусмерть Борман и Кальтенбруннер*. И уважали друг друга безмерно.
В замке рейхсмаршала доедали оленьи котлеты, а в подземелье рейхсфюрера прогоняли к чертям собачьим нечаянно вызванного Мелкого Беса.
В рейхсканцелярии стучали машинки. Через машинки пропускали полученное по талонам пайковое мясо.
А Шелленберг спал, и видел во сне мир, труд, май, живого Гейдриха на броневичке, румяную Ирэн с оравой детей и доброго Штирлица в штатском.
До конца войны оставалось всего ничего.

*и это тоже аллюзия на сцену из фильма "Секретная миссия"