Поразительно - и все-таки закономерно - как сильно со временем пропадает интерес к собственным текстам. Вот еще неделю назад ты волновался, трепетал, перечитывал, бросался на малейший отзыв, ломал голову - все ли верно сказано, нет ли огрехов или помарок? - и вдруг наступил день, и все, пришло полное равнодушие. Не то чтобы я разлюбила этот текст, не то чтобы я разочаровалась в нем, нет, я довольна им, но он мне уже безразличен. В общем, это обычное и повсеместно распространенное явление, я думаю, но интересно наблюдать, как изменяется внутреннее отношение к собственному произведению. Дольше всего у меня длилась заинтересованность в "Ильзль" - и это логично, большой текст, я много в него вложила. Порою эта неудовлетворенность, или, скажем так, недооцененность, - мучила меня саму. И нужно было всерьез взяться за новый текст, чтобы полностью уйти от одержимости старым. Забавно, кое-какие наброски к новому тексту (повести? роману?) я сделала еще летом, но тогда я еще слишком сильна была привязана к "Ильзль" и не могла отключиться. А сейчас все прошло. Надо еще сказать - прав, прав был Адамович, когда говорил, что русскоязычным нужно писать только о русскоязычных. Слишком приблизительными получаются тексты даже об условных иностранцах (я это испытала, когда писала "Ильзль"). О русскоязычных писать не легче (о ком легко писать?), но свободы больше - и можно не зашифровывать отсылки и аллюзии, можно вскрывать глубже культурные пласты, можно позволить диалогу течь легче и прихотливее. Хотя мирок у меня все равно получается довольно условным, несмотря на реалистические и топографические зацепки; а герои, как всегда, говорят и говорят, а не стреляют, не спасают мир, не ввязываются в приключения и не занимаются сексом.